На балкон дворца вышли такие же гиганты и протрубили сигнал ко вниманию. Гости подтянулись к дверям дворца, где стоял военный оркестр. И вот под музыку марша начали попарно выходить еще более пышно разряженные и еще более высокие гвардейцы с копьями и мечами - это было подобием уже не оперетты, а настоящей оперной постановки! И как-то незаметно и неожиданно между ними оказался невзрачный, маленький, прихрамывающий старичок в высокой чалме. Держа сложенные ладони у лица, он на ходу всем кланялся и улыбался во все стороны. По его характерной походке мне было нетрудно с первого взгляда поставить диагноз: артрозо-артрит коленных суставов. Гости зааплодировали - оказалось, это был сам президент. В Индии он церемониальная фигура, страной управляет премьер-министр.

    Для него и его приближенных была покрытая ковром и огороженная красным бархатным канатом площадка. Президент с явным облегчением опустился в кресло и сказал в микрофон несколько слов приветствия. Послы, министры и генералы потянулись к нему для приветствия. Я стоял рядом с Соней Ганди, вдовой недавно убитого премьера Раджива; Соню и саму прочили в будущие премьер-министры. Вот бы мне в ту минуту сфотографировать!

    Потом на два часа все забыли про президента и разошлись по разным уголкам сада, ища места за столами. Попивая сладкое вино, я увидел женщину в европейском платье, одна нога у нее была в гипсе.

    - Извините, могу я спросить, что с вами? Я ортопедический хирург из Нью-Йорка.

    - О, вы как раз тот человек, кто мне нужен: у меня перелом лодыжки. Скажите мне...

    Тут ко мне повернулся ее муж, и я узнал в нем того самого британца, с которым десять дней назад разговаривал у бассейна в Бомбее. Дав несколько советов его жене, я напомнил ему о нашей прошлой встрече и не удержался от вопроса, не дававшего мне покоя:

    - В богатой Индии я насмотрелся на большую бедность. Скажите, не лучше ли было бы Индии оставаться под британским протекторатом?

    Он посмотрел на меня с дипломатической улыбкой:

    - Здесь не говорят об этом. Но вы американец и хирург. В благодарность за консультацию моей жене я вам скажу: конечно, для Индии это было бы лучше. Независимость неразвитых стран - форма бессмысленного национализма. А национализм всегда приводит к плохим последствиям. В Британии хорошо понимали это, но после Второй мировой войны уже не могли остановить процесс, начатый Ганди. Единственное, что мы могли сделать, - разделили индусов с мусульманами, создав Пакистан. Правда, это привело к миллионным жертвам. А без разделения было бы еще хуже.

    Наесться досыта на президентском приеме было невозможно, но в тот вечер меня ждал гастрономический сюрприз: в ресторане нашего отеля работал приглашенный на время шеф-поваром парижанин Чариал, которого звали Ван Гогом французской кулинарии. В рекламном проспекте говорилось, что его гастрономические шедевры оценили многие короли и президенты. Я не поклонник картин Ван Гога, но почему бы не попробовать блюда Чариала? Тем более что французскую кухню я ценю выше всех других. Приехав голодным от президента, я оказался первым в ресторане и заказал хороший обед. Неожиданно там появилась моя знакомая итальянка из Чикаго с дочерью. Что же, в компании веселее! Переполненный впечатлениями прошедшего дня, я рассказывал им про индийский поезд и прием у президента, чем их изрядно повеселил. А обед оказался на славу - шедевры Ван Гога французской кулинарии прямо-таки таяли во рту и примирили меня с художником.

    Рано утром на следующий день мы с Балу поехали в Главный госпиталь Нью-Дели. Индийские хирурги показали мне дешевое издание моего учебника на плохой серой бумаге. Я удивился:

    - Откуда это у вас?

    - Профессор, извините и не сердитесь: это нелегальная перепечатка вашей книги. Индия бедная страна и не может много платить американским издателям. Мы издали вашу книгу контрабандно и дешево, только для себя.

    Я не сердился, понимая их положение. Оперировать мне, увы, пришлось тоже нелегальными копиями иностранных инструментов.

    Через два дня я вылетел домой, опять с пересадкой во Франкфурте. Мне не терпелось поделиться впечатлениями с Ириной; я позвонил ей, она ответила слабым хриплым голосом.

    - Да...

    - Я тебя разбудил?

    - Нет, я больна.

    - Что с тобой?

    - Как ты уехал, я сильно простудилась. Сейчас уже немного лучше.

    Хорошо, что Ирина не поехала со мной.

  Настраивающийся оркестр перед началом оперы издает дикую какофонию звуков. Но вот появляется дирижер, взмахивает палочкой - и начинает литься стройная музыка. Так же и в хирургии перед внедрением новых операций.

    Хотя я все больше делал операций замещения суставов искусственными, но вот уже несколько лет продолжал «дирижировать» всеми илизаровскими операциями в госпитале, обучал им докторов, помогал им советами. Работа шла под эгидой Френкеля, и ему удалось открыть 25 дополнительных кроватей, специально для больных, прооперированных по илизаровским методам. Наш опыт получил распространение по всей Америке.

    Как-то раз на одном из очередных банкетов, изрядно выпив вина, Виктор воскликнул:

    - Владимир, мы изменили с тобой лицо американской ортопедической хирургии!

    Хоть и звучало излишне патетично, но было в этом зерно истины. Немногим докторам-иммигрантам удается внедриться в американскую медицину, чтобы как-то повлиять на нее. Мне повезло, и я настолько хорошо сработался с американцами. Но с недавних пор Виктор стал стареть, и его энтузиазм к илизаровским операциям поостыл. Он иногда поговаривал, что собирается уйти с поста директора, но хочет остатся номинальным Президентом госпиталя. А у меня энтузиазма было с избытком, и я даже стал обдумывать планы расширения моего отдела.

    Вскоре после того, как я съездил в Индию, Виктор, вроде бы невзначай, сказал мне:

    - Госпиталь получил крупное пожертвование, мы решили на эти деньги преобразовать илизаровский отдел в специальный Центр по удлинению костей.

    - Хорошая идея, Виктор, - ответил я.

    - Не просто хорошая идея... - он самодовольно улыбнулся.

    Фактически это было всего лишь сменой вывески с привлечением дополнительных средств. Но звучало, как веская поддержка того, чем я давно занимался. И я ждал, что Виктор дальше скажет - а именно, кто возглавит Центр? Извиняющимся тоном и скороговоркой Виктор сказал:

    - Мы решили поставить директором Центра доктора Гранта.

    На сей раз я не мог сказать ему: «Хорошая идея». Грант то, что называется, «тугодум». Он интересовался илизаровским методом, но я видел по совместной работе и его операциям, что основы илизаровского метода Грант понимал плохо. Почему теперь ему передают дирижерскую палочку? Виктор говорил «мы» - очевидно, это было не его личное решение, а Совета попечителей. Меня они знали плохо, поэтому вполне могли счесть, что директором Центра лучше поставить американца, а не иммигранта с акцентом, да к тому же немолодого. Скорее всего Виктор отстаивал мою кандидатуру, но вынужден был уступить. Я ждал, какая функция отведена мне. Заместитель директора? Что ж, официально я могу играть и «вторую скрипку», это все равно даст мне возможность продолжать работу с прежней интенсивностью. Но все тем же извиняющимся тоном Виктор произнес:

    - Ты будешь консультантом, - и примирительно добавил: - Но при этом ты остаешься директором русской клиники и можешь лечить своих пациентов, как считаешь нужным... и илизаровскими операциями тоже.

    Я постарался не подать вида, что огорчен. Удар по личному престижу - не главное: я предчувствовал, что Грант может легко развалить то, что мы с Френкелем создавали несколько лет. Мои мысли, очевидно, были написаны на лице, и Виктор сказал:

    - Грант хороший администратор.

    Этого я в нем тоже не замечал. Но не было смысла возражать. Я лишь сказал: