Сенатор Трусевич вел расследование по делу Курлова энергично. Для быстрейшего установления истины к Максимилиану Ивановичу был подключен в помощь сенатор Шульгин, верноподданнейший монархист, депутат Государственной думы от Киева, особенно озабоченный тем, что убийство в Городском театре было совершено в шести шагах от государевой ложи, и террорист – боже милостивый! – мог повернуть пистолет не на Столыпина.

Вскоре обстоятельный доклад был подготовлен, и «Мемория Государственного Совета» о делах, «исполнение по коим совершается объявляемыми Высочайшими повелениями», была в единственном экземпляре отпечатана на веленевой бумаге в дворцовой типографии и с фельдъегерем отправлена Николаю II.

«Внесенное по Высочайшему Вашего Императорского Величества повелению дело, по всеподданнейшему докладу Сенатора Трусевича, содержащему обвинения бывших Товарища Министра Внутренних Дел генерал-лейтенанта Курлова, чиновника особых поручений при сем Министерстве, исполнявшего обязанности вице-директора Департамента Полиции, статского советника Веригина и начальника Киевского охранного отделения подполковника Кулябки в преступных по службе деяниях, при исполнении возложенных на них обязанностей осуществления мер охраны…» – такими словами начинался текст мемории, а далее следовало изложение бесспорных фактов преступления.

Ждали-гадали, какой степени суровости будет высочайшее повеление: заточение в крепость, срочная или бессрочная каторга? И вдруг, громом среди ясного неба, собственноручно начертанная Николаем II резолюция на титульном листе мемории, которую, суд я по всему, он даже не удостоил чести перелистать: «Отставного Подполковника Кулябко считать отрешенным от должности. Дело об отставных Ген. Лейт. Курлове и Ст. Сов. Веригине прекратить без всяких для них последствий». Выяснилось, что сей милостью государь решил ознаменовать выздоровление наследника, цесаревича Алексея, за несколько дней до того во время игры получившего ушиб колена.

Получив радостную весть, Курлов в тот же день послал дворцовому коменданту телеграмму о своей беспредельной благодарности государю и готовности служить ему и трону так же, как служил прежде. Через два дня Дедюлин ответил письмом, приложив при нем бланк телеграммы Павла Григорьевича. На бланке рукой Николая II было выведено: «Благодарю. В верности службы генерала Курлова никогда не сомневался».

Курлов возликовал. Неужели испытания кончились и он достиг желанной цели? С сенатором Трусевичем теперь ему нечего считаться. Более того – теперь он сам предъявит счет усердному Максимилиану Ивановичу!.. За дело! Наверстывать упущенное!.. Генерал потребовал от министра юстиции Щегловитова, чтобы в газетах была опубликована высочайшая резолюция на его телеграмме. Первым щелчком был ответ министра: опубликование государевых резолюций на частных посланиях законом не предусмотрено. А вторым, куда более неожиданным, – царский указ, утверждавший отстранение Курлова от должности товарища министра внутренних дел и командира отдельного корпуса жандармов, а также увольнение со службы. Николай II оставался верен себе.

Что же касается общественного мнения, то, хотя пересуды продолжались, шли сборы на памятники Столыпину и улицы в российских городах нарекались его именем, интерес собственно к личности бывшего премьера угас раньше, чем завершил свое расследование сенатор Трусевич. И уж вовсе ироническими казались недавние словословия «великому министру», «российскому Бисмарку», оказавшемуся неудачливым успокоителем и реформатором.

Вскоре новый председатель совета министров был вызван в Крым. Царская семья только что переехала из Севастополя в новый Ливадийский дворец. Коковцов был принят милостиво. Даже Александра Федоровна пожелала побеседовать с ним. Внимательно выслушав соображения премьера о намеченных им мерах по управлению делами государства, царица назидательно сказала:

– Слушая вас, Владимир Николаевич, я вижу, что вы все делаете сравнения между собою и Столыпиным. Мне кажется, что вы очень чтите его память и придаете слишком много значения его деятельности и его личности. Верьте мне, не надо так жалеть тех, кого не стало…

Она потеплее закуталась в пуховую шаль.

– Я уверена, что каждый исполняет свою роль и свое назначение, и если кого нет среди нас, то это потому, что он уже окончил свою роль и должен был стушеваться, так как ему нечего было больше исполнять. Жизнь всегда получает новые формы, и вы не должны стараться слепо продолжать то, что делал ваш предшественник… Опирайтесь на доверие государя, и бог вам поможет. Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить вам место, и что это – для блага России.

Коковцов был поражен словами императрицы. Вернувшись к себе в комнату, он слово в слово записал их в свой дневник.

При всей любезности тона царица отчитала его как мальчишку, хотя он был едва ли не вдвое старше ее. «Умер, чтобы уступить место…» Когда наступит иной час, уготовано умереть и ему?.. Зачем такая откровенность и настойчивость? Александра Федоровна хочет показать, кто именно правит державой? Как понимать ее слова, что не следует продолжать дела предшественника?..

Кое-что уточнил сам царь, в беседе с новым премьером откровенно сказавший:

– Надеюсь, вы не будете меня заслонять так, как это делал Столыпин?

Упаси бог, Коковцов не собирался вести себя столь дерзко. Не было у него намерений и слепо, на ощупь идти по дороге, проложенной предшественником. Он прежде всего – финансист. Четверть века назад он стал товарищем министра финансов и последние шесть лет был министром. Его забота – укрепить финансы, наполнить казну. Его идея, которую теперь можно наконец полностью претворить в жизнь; «Пьяный бюджет». Надо всемерно увеличить казенную продажу водки. Необходимо более щедро поддерживать частные банки и крупных промышленников. Что же касается полиции, то к ней у него душа не лежит. И все же дела полиции не могут быть безразличны премьеру. Нижегородский Хвостов – проходимец, мот и дурак – недостоин министерского поста. Надо твердо настаивать на Макарове. Конечно, сия кандидатура – человек совершенно иного калибра, чем Петр Аркадьевич. Не оратор, напротив – молчун. Зато, по мнению Владимира Николаевича, ценитель бумаг, упорный работник, содержащий в порядке делопроизводство.

Коковцов настоял на назначении Макарова. И этой своей настойчивостью, еще не ведая того, нажил непримиримого врага – Григория Распутина. «Старец» и «друг» только еще приглядывался к новому премьеру и только еще вызревала в его голове сакраментальная фраза, которую Коковцову предстояло услышать через два года: «Не ндравится нам евойная рожа…»

Все катилось по-прежнему: праздники, гуляния, охота, приемы, парады, смотры… Как и чем жила огромная Россия за чертой этого круга, приближенных к императорскому двору и самих царя и царицу не касалось.

Сурен Спандарян добрался до Тифлиса первым и теперь сам на правах хозяина встретил приехавших утром Серго и Семена.