«Вывод?»
… Got a big plan his mind’s set, maybe it’s right
At the right place and right time, maybe tonight
In a whisper or handshake sending a sign
Wanna make-out and kiss hard, wait, never mind
Late night5…
Она порылась в сумке и наконец достала телефон. Это звонил он.
Он сказал: «Я только что разговаривал с твоей мамой. Скоро они едут на соревнования в соседний город. Если хочешь, если тебе нужны новые эмоции или новые идеи – не знаю, что там тебе нужно – они могут взять тебя с собой». Она подумала и сказала: «Разве не ты советовал мне жить по принципу «когда не можешь получить того, чего хочешь – не довольствуйся объедками»? Я никуда не поеду». Было слышно, как он засмеялся в трубку. Они еще немного поговорили. Общие фразы. Попрощались. Она положила телефон в карман. Ее тело приняло прежнее положение.
Так было всегда. Он всегда первый подходил и не просил прощения – нет, он произносил какую-нибудь шутку. Но не просил прощения. Потому что продолжал считать себя правым. И она продолжала считать себя правой. И отвечала на его шутку или ласку. И оба они делали вид, что попросили друг у друга прощения.
Вчера вечером, поздно вечером, он встал у плиты и стал жарить себе семечки. Он никогда этого не делал. Этим всегда занималась мама. Это было представление. Для нее. Настолько жалкое, что она подумала:
«Как это грустно, как это безрадостно и паршиво – вот так в конце жизни жарить себе семечки в пустом двухэтажном доме. В конце жизни находить себе такие занятия».
Она поняла, почему одиночки создают себе антураж, следят за сервировкой стола, когда садятся обедать, составляют себе режим дня, обновляют дизайн комнаты. И вдруг она поняла, почему он всегда подходит первым. После ссор, после дней, проведенных в молчании, после обид и взаимных унижений. У нее есть статьи. А у него есть она.
Только она. Но человек уходит. Насколько это ненадежный вклад, инвестиция – строить свое самоуважение на других.
«Когда человек не смог что-либо из себя сделать, тогда он и заводит ребенка. Или любовника. Или жену. Мужа. От отчаяния».
«Когда человек сам себя не уважает, ему нужно уважение других».
И тут она поняла, что она становится такой же. Время от времени.
Она и не собиралась идти на ту вечеринку. Она не собиралась доставлять им больше удовольствия, чем самой себе:
«Я работаю уборщицей, но пишу статьи».
«Я пишу статьи, но работаю уборщицей».
Несмотря на это, все, что она говорила ему, было правдой. Она хотела посмотреть, насколько далеко он зайдет. Способен зайти. И он зашел. Так глубоко, что был уже недалеко от них. Так далеко, что она уже почти не видела разницы.
«Вывод?»
«Еще доказательства?»
Именно в такие моменты она отчетливо понимала, что, несмотря на всю их поддержку, несмотря на все их советы, несмотря на всю их любовь, она всегда одна.
13:08
Уже у себя дома, зайдя в ванную комнату, чтобы снять с себя камуфляж, смыть со своего тела их запах, частички их пыли, осевшие на ее коже, впитавшиеся ее порами, – зайдя в ванную комнату, чтобы попытаться смыть воспоминания о них, она взглянула на себя мельком в зеркало. И, так и не сняв майку с одного плеча, вплотную подошла к раковине. Приблизила лицо к самому зеркалу и, поднеся руку к прозрачной, синеватой коже под глазами, чуть оттянула ее вниз. Внизу к медно-коричневой радужке ее левого глаза тянулось множество тончайших кроваво-красных капилляров, образовывавших в конечном счете один алый, в форме полумесяца, ярко выделявшийся на белом фоне кровоподтек.
«Сосуд лопнул», – подумала она тогда.
Кровоподтек не прошел ни через два дня, ни через неделю. Не прошел и через месяц.
Она выглядела так, как будто ее кто-то ударил. Она выглядела так, как будто и она сейчас кого-то ударит.
Никто не задавал вопросов.
Она могла храбриться, она могла это отрицать, она могла закрывать на это глаза, но ее тело восприняло произошедшее как акт физического насилия. И отреагировало соответственно – болью и кровью. Боль она, как обычно, спрятала поглубже.
10:21
У нее накапливалась свободная, ничем не обремененная денежная масса. Она не знала, на что ее тратить. Она платила по счетам, она покупала себе бытовую химию, продукты на неделю – в основном стеклянные банки с тушеными овощами, которые при добавлении воды превращались в пресные супы, в любом случае превосходящие по качествам все те супы, что она могла приготовить, – и яйца, которые при добавлении тех же тушеных овощей из банки превращались во второе блюдо; она позволяла себе излишества – сигареты, мороженое, иногда выпивку, иногда выход в интернет, иногда что-то из одежды. Она не видела ничего другого, что заслуживало бы того, чтобы потратить на него остававшиеся деньги. Они накапливались и накапливались, и вот, чтобы они не лежали просто так, она решила положить их на счет. Она изучила виды вкладов на сайтах банков, она сравнила процентные ставки, она особенно проследила за тем, чтобы в условиях размещения содержался пункт, согласно которому она могла забрать свои деньги в любое время, она остановилась на одном банке, узнала адреса его отделений и проложила маршрут по карте города. Она удивилась, увидев, что он проходит через ее alma mater.
Сегодня она выбралась из дома и пошла на свидание с ней.
Девушка поняла, что кое-что изменилось, еще при подходе к зданию. Местный универсам на остановке, с маленьким кафетерием, где она выпила множество чашек кофе – в основном кофе и в основном в окружении бутылок из-под пива и любителей опохмелиться, – где она так часто повторяла «в большой стаканчик можно?» – потому что стаканчики для кофе были маленькие, а стаканчики для чая – большие – и где ее так часто спрашивали «Половину?» – «Нет, полный» – всего этого уже не было – внутри размещалось одно из отделений сети продуктовых магазинов международного масштаба – короче говоря, такой же универсам, но с мировым именем. Вот она – эволюция. Вот он – прогресс. Вот она – глобализация.
Были подвергнуты истреблению пирожки – сморщенные, лишенные товарного вида, воплощающего собой идеалы унификации, стандартизации и принципы демократии, лишенные, кроме того, части предполагаемой по размерам одного теста начинки, по демпинговой – безусловно демпинговой – цене, исключающей саму мысль о наличии в составе ингредиентов: консервантов, ароматизаторов, стабилизаторов и усилителей вкуса. Была объявлена война местному баночному пиву, пластиково-стаканчиковому кофе, а также пирожным на салфеточках и соку на разлив.
Вместо всего этого был предложен тот же кофе, те же соки, тот же чай в пакетиках, пирожки и пирожные, то же пиво (и не только пиво), но все это в условиях, предполагающих наличие стерильности (здесь дело обстоит как с начинкой пирожков – если пол чистый, это еще не значит, что бирку со сроком годности не переклеивали), индивидуального подхода, равноправия, культуры (если играет музыка и вам улыбаются на кассе…), использования модернизированных средств производства (вы правда думаете, что творог в пластмассовом контейнере чем-то отличается от творога в пакетике, а стеклянная банка лучше сохраняет аромат кофе?), гуманизма и заботы о подрастающем поколении (исключение из правила: если есть видеокамера или свидетели – вам действительно не продадут спиртное и сигареты), свободы выбора и самоопределения, в общем, в условиях, предполагающих наличие эволюционного, позитивного, прогрессистского, оптимистичного характера развития человечества. И человека (то есть вас). Эта идея способствует пищеварению, не правда ли? Вот она – эволюция. Вот он – прогресс. Вот она – унификация.
В переходе открылся магазин мужской одежды. Надо один раз показать лейблы Gucci, Gianfranco Ferre, H&M и др., наклеенные на стекла ярко освещённого магазина в темном, неосвященном, исписанном граффити и (местами) обоссанном переходе, чтобы упомянутые фирмы пересмотрели свои условия договора франчайзинга.