Иногда к их команде краболовов присоединяется и Мойше – миссис Эстер и мистер Джеффри стали разрешать Мойше ходить на пляж с соседями. Мойше даже у воды не снимает свою ермолку, еще и одет в спортивные, до колен, рейтузы и футболку. Мама объяснила, что Бог так велит иудеям. Строгий, однако, Мойшин Бог, еще строже Бога в церкви.

Если уж речь о Богах, то и Бог в церкви тоже не отличается мягкостью. Иначе, почему Арсюша по воскресеньям должен там томиться все утро под заунывное пение совершенно непонятных слов: «отчинаш, всинебесих, всится имя твое...»? Да еще и под частые мамины одергивания и замечания: «Ты что, не можешь постоять спокойно пять минут?!» Пять минут! Как понять, что такое пять минут?! Это когда наступит вечер, и тебя погонят спать? Э-эх, просто беда с этими Богами. Арсюша искренне сочувствует Мойше, если из-за Бога тот должен ходить по пляжу одетый. Еще Мойше – «несчастный», это тоже сказано о Мойше мамой в разговоре с отцом. Правда, почему такие совершенно разные – Томас и Мойше – одинаково «несчастные», непонятно.

Мойше – пугливый, робкий. С обрыва прыгать не умеет, стоит внизу и смотрит, как Томас с Арсением и другими ребятами отважно прыгают и перекатываются по песку. Бегает Мойше медленно и слабо, хоть и старается, но никогда и близко не угонится за остальными. Нырять он вовсе не умеет, заходит в воду по колени и растерянно озирается по сторонам, будто ждет чего-то, то ли аплодисментов, то ли насмешек. Чего уж говорить о ловле крабов, где нужна сноровка и смелость?

…Ты идешь по прозрачной воде, едва-едва замутненной песком. Склизкие лентообразные водоросли цепляются за ноги. Сонмы глаз застывших чаек и альбатросов напряженно следят за этими двуногими существами, часто восклицающими: «Крэб! Крэб!».

Вот по дну, взрывая песок всеми шестью лапками, бежит серый краб. Он появляется неожиданно, из расселины камня, где долго прятался в темной прохладе. Краб бежит к водорослям, в бахроме которых обильная пожива планктона. «Крэб! Крэб!» – кричит Томас, вонзает руку в воду и выдергивает краба. Тот отчаянно шевелит в воздухе клешнями. Стайка перепуганных мальков шарахается в сторону, блеснув чешуей.

«Крэб! Крэб!» – Арсюша наклоняется низко к самой воде, вглядывается – что-то темное как будто шевелится у камня, то ли тень, то ли гнилая палка.

Напряженно глядят неподвижные чайки на этих двуногих существ, которые порою взбираются на камни, влезают в щели между валунами. Иногда существа подбираются так близко, что некоторые чайки, издав возмущенный крик, срываются с места и перелетают на другие камни.

«Крэб! Крэб!» – это Мойше, он тоже цапнул одного маленького крабика и выбежал с ним на сушу. Набрал в половинку большой ракушки воды и выпустил крабика туда.

У Мойше нет переносного пластикового аквариума на веревочке, как у Томаса, Арсэни и других ребят. Мама обещает купить. У него нет ни летающих змей в окраске Спайдерменов, ни надувных акул. Но Мойше сейчас безумно счастлив – он сам поймал замечательного краба, с такими подвижными клещами и длинными усами, смотри, как шустро бегает по дну ракушки.

Мойше, конечно, его выпустит обратно в океан, ведь там, под камнями, его ждут мама, папа, сестра Пэм и любимая собака Джилл. Разве можно человеку, если он даже и краб, жить в чужом месте, с чужими людьми?..

В Денвере они несколько раз всей семьей ездили в Скалистые горы на отдых в кемпинг, купались в горной речушке. Крабов там не было. Мойше поправляет на голове ермолку, приколотую к волосам. Надо сказать, ермолка чертовски ему надоела, но дядя Джеффри и мама запрещают ее снимать под страхом Божьего наказания. Живя в Денвере, он ходил без шапки и в холода, и никому, даже Богу, не было до этого дела.

Мокрая одежда Мойше, с прилипшим к ней песком, стала тяжелой. С кончиков пейсов капает вода. «Крэб! Крэб!» – доносятся до Мойше крики. Он собрался было выпустить краба, но вдруг словно очнулся – что же тогда он покажет ребятам? Они ведь тогда будут опять его дразнить, мол, такой дурачок и трус, не мог поймать ни одного краба!

...И вот, в финальной сцене, – настоящая оргия. Ноги и руки краболовов расцарапаны и в красных пятнах – от случайных ударов о камни, от неудачных сползаний с валунов, от колючих водорослей. Губы – уже даже не синие. В глазах – только перебегающие по дну тени. В ушах – «Крэб! Крэб!» В пластиковых аквариумах, вползая друг на дружку, разъяренно пытаются выбраться на волю и избежать жестокой участи пойманные крабы.

Но от судеб спасенья нет! Сорвавшись с валунов, чайки устремляются к берегу. Те одиночки, что носились в океане над водой в поисках рыбы, меняют курс и несутся к своим собратьям на берегу. Пожива! Крэб! Сейчас эти странные двуногие существа будут швырять крабов в воздух. Сейчас понадобятся моментальная реакция, сила крыльев для отталкивания противника, удар клюва, прыжок и всепожирающая любовь к этому изумительно белому, нежному мяску, спрятанному под панцирем.

И вот, крутясь, в воздух полетели первые. Захрустели панцири, забили по ним черные твердые клювы. «Кр-рэб! Кр-рэб!» – пищат ненасытные чайки, готовые заклевать любого, кто попытается помешать их трапезе. На песке, как на поле сражения, валяются оторванные клешни и расколотые панцири. Кр-рэб! Кр-рэб!..

Глава 6

Тихо в зале Оперативного центра охраны гостиницы «Мандарин». Изредка бикают стоящие на подзарядке батарей рации. Монотонный гул горящих люминесцентных ламп под потолком нагоняет зевоту. Поперек зала – длинный стол, на котором огромная панель управления с кнопками и рычажками.

Сзади, собственно, ничего интересного: вешалка, на которой висит несколько черных пиджаков униформы, галстуки да ряд пустых серебристых вешалок.

В одном углу – хромированный сейф с оружием. Сейф закрыт. Дабы избежать попадания оружия в нехорошие, нечистые руки, на дверце установлен замок с секретным кодом, еще и приемник для электронных пропусков. Оно, разумеется, правильно – меры безопасности.

Впрочем, шансов, чтобы хоть один из пистолетов или даже один патрон попал не в те руки, абсолютно, повторяю, абсолютно никаких нет. Пропуска с ограниченным электронным допуском в зал Оперативного центра, в это святая-святых охраны, имеют лишь оперативные дежурные, начальник охраны и его зам. Обычные рядовые охранники, эти чугунные лбы в униформе, даже они сами не могут сюда войти; их заводят лишь изредка – в офис начальника, и только по делу, скажем, обсудить график дежурств или сообщить об их увольнении.

Ах да, забыл про двери в это охранное логово: две двери, разделенные крохотным коридором. Разумеется, все тоже закодировано, с электронными ленточками, секретными замками и т. д.

Но довольно о технике Оперативного центра, интерес представляет не она, во всяком случае, не для Осипа, сидящего спиной и к вешалке, и к сейфу с оружием, и к дверям.

Пять огромных экранов, отключенных от видеокамер внутреннего и внешнего обзора гостиницы, отданы одной-единственной женщине, к гостинице «Мандарин» не имевшей ни малейшего отношения. Каждый из пяти экранов может дробиться на четыре, восемь и шестнадцать частей, тем самым умножая Стеллу, если не ошибаюсь в подсчетах, на восемьдесят.

Стелла на этих экранах то вырастала, то уменьшалась, то становилась почти прозрачной. С ее лицом также происходили метаморфозы: оно укрупнялось до того, что на щеках были различимы даже розовые пятнышки едва проступивших прыщиков, то взрывалось, как петарда, разлетаясь горящими брызгами в виде кусков носа, глаз и ушей.

Осип нажимал кнопки на принесенном из дому ноутбуке, монтируя ранее записанный видеоматериал.

Зачем он снимал эти кадры? Зачем ходил с фотоаппаратом и видеокамерой на безлюдный пляж, к Стелле домой и с ней по всему Нью-Йорку? Что он намеревался делать с этими роликами? Нельзя же такую, по сути, видео-чепуху представлять на фестиваль. Даже предложить это солидной фирме по интертейменту – тоже вряд ли. Кому нужны эти пусть мастерски отснятые и смонтированные сцены с красивой, полной шарма, но совершенно безвестной женщиной?