Для митрополита Алексия то был случай оказать великую услугу своей родине, ибо многое в то время зависело от милости хана. Отслужив молебен у мощей святого Петра, святитель увидел, как у гроба чудотворца сама собой зажглась свеча. Видя в том добрый знак, Алексий с остатком свечи и освящённой водой отправился в Орду.

Дальнейшие события развивались в ханском дворце. С зажжённым огарком свечи в руке и с чашей, в коей была освящённая вода, святитель приблизился к ложу Тайдуллы, усердно помолился над ней, окропил её святой водой. Хан и его близкие стояли возле, ожидая чуда. И чудо свершилось. Тайдулла медленно прозревала на глазах присутствующих. Святителя Алексия с великой честью отпустили в Москву. В память исцеления Тайдуллы был заложен Чудов монастырь и основан город Тула.

С той поры минуло двести сорок лет. Раку святого Алексия перенесли в Успенский собор (до того прах его покоился в Чудовом монастыре, в гробнице, им самим устроенной). Прикладываясь к мощам святого, больные и увечные получали чудесное исцеление. Патриарх Иов благовестил об этом на каждой литургии. Слава о спасительной силе святого разнеслась по окраинам России. Церковь понимала, что эта слава крепила державу. Время было тревожное. Не утихавшие слухи об убийстве царевича Димитрия и разговоры о том, что у Феодора нет наследников и пресекается корень царский, вызывали смуту в умах людей. Возникала опасность отторжения окраин от русской державы.

И может быть, лучше других понимал это Гермоген, связавший свою судьбу с Казанским краем, недавно присоединённым к России. Он видел, как чутко внимали враги православия мятежным голосам инородцев, как недавно принявшие православие возвращались в мусульманство. В то время он один из первых на Руси понял, сколь велика чудодейственная сила святых мощей в укреплении державы. И в канун 1595 года он отправился в Москву за мощами святого Германа, некогда известного в Казанском крае архимандрита. То был человек воистину героического и святого жития. Родился он в семье бояр Полевых, проживавших в Старице, недалеко от Твери. Постриженник Волоколамского монастыря, он приехал в Казанский край, где много занимался просвещением, будучи настоятелем Свияжского монастыря. Иван Грозный, умевший ценить святость и подвижничество до тех пор, пока они не мешали его деспотическому своевластию, хотел поставить Германа митрополитом на Москве на место скончавшегося Афанасия. Но святитель Герман начал обличать опричнину и скоро был подвержен опале разгневанным царём. Изгнанный из дворца, он доживал свои дни в Чудовом монастыре, где и скончался.

Мощи двоих других святых — архиепископа Гурия и архимандрита Варсонофия — почивали в Свято-Преображенском монастыре. Слух о том, что мощи лежат нетленными и от них исходит благовоние, мигом облетел всю Казань. Людей поразило, что нетленными были и мощи учеников Варсонофия — Ионы и Нектария, найденные в одном гробу с Варсонофием. Нетленными были обретены и мощи святого Гурия.

В те дни Казань была переполнена людьми. Съехались отовсюду — из казанских посадов и сел, из вятских пределов. Рассказывали, что тогда даже разбои на дорогах прекратились. Видимо, и сами воровские люди приезжали в Казань, чтобы приложиться к мощам. Церкви во время службы были переполнены народом. Попы едва успевали совершать обряды крещения.

Такого поклонения святой вере ещё не знала Казанская земля.

Мудрые люди давно объяснили преклонение перед святостью даже у великих грешников неодолимым стремлением к чистоте, извечно заложенным в человеке. Казанские события убеждают в этом.

Но отчего же на Руси было так много святых? Именно на Руси, за что и называли её святою Русью. Помимо известных святых, канонизированных после смерти, в России было много людей, почитавшихся святыми в миру (схимники, юродивые либо те, кого называли «не от мира сего»). Они и другие много сделали для утверждения в жизни милосердия и добра.

Источник столь прижившейся в России святости следует искать в судьбе России, мужественной и многотерпеливой. Ни одна страна не перенесла столько войн, сколько Россия, ни одна страна не знала, что такое трёхсотлетнее татарское иго. Ни одна страна не была таким вожделенным предметом зависти, ибо по природным ресурсам и географическому положению была богатейшей страной. Ни в одной стране союз внешних и внутренних врагов не порождал столько малых и больших смут, как в России. Можно сказать, что святость народная выковывалась в горниле мужества и терпения.

Судьба святого Гермогена — одна из немногих в славной летописи России. Перед тем как совершить подвиг гражданского мужества и святости, он был обычным грешным человеком. Став к описываемому здесь времени митрополитом, он оставался всё тем же Ермолаем, сохранил многие свои природные черты. В Вятском краю у него жила дочь-невеста, и встреча с ней воскресила в его душе прежние забытые воспоминания и дала редкие в его жизни минуты счастья. Редкие ещё и потому, что он почти не видел своей дочери. Став владыкой над всею епархией, он и помыслить не мог о досуге и отдыхе. В прежние годы дочь приезжала в Казань вместе с родными. Но последнее время вятские дороги стали особенно опасными. Воровские люди, прижившиеся в этих местах после взятия Грозным Казани (прижились они после того, как истребили многих вятичей и выжгли их сёла), занимались разбоем. После убийства царевича Димитрия и слухов об отпадении окраин от России воровские шайки сплачивались в грозные военные отряды, облагали местных жителей данью, грабили на дорогах.

Получив приглашение на свадьбу дочери, Гермоген тут же стал собираться в путь, отложив все дела. Он облачился в простую мантию, какую митрополиты носили до установления в России патриаршества, без саккоса и клобука и, послав впереди себя иноков, особо просил, чтобы местное священство не устраивало ему торжественной встречи.

14

Забившись в глубину возка, Гермоген смотрел на мелькавшие мимо деревья, версты и редкие дома. И как в былые казацкие годы, ему казалось, что это не кони несли его вперёд, а неведомая счастливая сила. Он слегка улыбался своим воспоминаниям. И было удивительное чувство лёгкости, точно дорога взяла на свои плечи всё его бремя, все заботы. К душе подступало ласковое тепло при мысли, что скоро он увидит дочь. Он назвал её Анастасией в честь первой супруги Ивана Грозного, добрая память о которой долго жила в народе.

А тем временем в Вятском посаде обряжали невесту. Свахи расчёсывали ей косу, а после укручивали, обряжали в свадебный наряд. На ней было платье из тонкого полотна, отделанное красной тафтой и шитое золотом и серебром. Кокошник обтянут красным шёлком и вышит жемчугом, а поверх кокошника покров с вышитым на нём крестом.

Подружья и дружки следили за дорогой. И как только показался на дороге возок, стали на большом столе выставлять гостинцы невесте. На блюдо клали нарезанный хлеб, а на малых тарелках сыр, а сверх того хлеба и сыра укладывали богатые ширинки (платки, полотенца), расшитые серебром да золотом, а на тех ширинках — подарки всякие были положены: материи и деньги.

Когда в двери показался Гермоген, Анастасия не соблюла невестиного обычая, не поклонилась гостям малым поклоном, а кинулась навстречу отцу, упала на грудь и заплакала. Наступило некоторое смятение. Но тут вошли монахи, поставили на стол отцовские подарки — коробья с полотнищами разными да шалями, особо деньги и шкатулка с богатым перстнем для жениха и яхонтовыми серёжками для дочери. Тут они оба — жених и невеста — поклонились отцу и владыке низким поклоном. Он же благословил их иконой, которую привёз с собой. Это был Спас в золотом окладе, украшенный дорогими камнями. Икона была подарена ему святым Варсонофием, и Гермоген не вдруг решил с ней расстаться, дорожа памятью высокочтимого им архимандрита, своего наставника и покровителя. Но накануне ему приснился сон, будто дочь его находится в яме, а сверху проникает свет, и будто свет идёт от его иконы, и дочь видит икону и молится перед ней. И вдруг неведомая сила подымает её из ямы к свету.