Итак, "русский Мерлин"? А почему нет? В те времена Русская Церковь, строившаяся не только греками, но и варягами, связанными с кельто-ирландским духовенством, также долгое время отвергавшим диктат Рима, ещё не пережила новгородско-московского разделения XV века, не была "подморожена" (по выражению К. Леонтьева) беспощадною, "авраамической" правотою Стоглава. Интересно, что британский исследователь Роберт Грейвс упоминает в связи с кельто-ирландскими королевскими преданиями Caer Vediwid - "замок совершеннейших" и Caer Vandwy, - "замок высочайшего" (см. Robert Graves. The White Goddess. New York, 1958. р. 103). Но так ли далеко от "совершеннейшего" и "высочайшего" до "бессмертного"? Здесь есть над чем подумать. Замечательно, что сам Вейдевут (имя которого часто писали как Ведивит или Вендивит, почти как у Грейвса!), живший, по преданиям, в III веке по Р.Х., приносил жертвы под сохранявшимся до середины XIX века вечнозелёным (цвет Кощея!) дубом на равнине Романове или Ромово при слиянии рек Дубиссы и Невяжи. (см. в т.ч. Сборник материалов по истории предков царя Михаила Феодоровича Романова. Изд. Костромской губернской учёной архивной комиссии. Ч. 1. СП6., с. 52). Итак, "зелёный старик", сказочный Кощей Бессмертный - предок русских царей? Или, по крайней мере, их "метапредок"? Не более и не менее."
...Волк оставил Владимира чуть не за версту до избушки Бабы-Яги. По мере к нему приближения, он становился как-то все озабоченнее, отставал, садился на дорогу и делал вид, что о чем-то раздумывает, время от времени исчезал в придорожных кустах. В последний раз, перед тем как исчезнуть окончательно, он высунулся из зарослей малины, сообщил Владимиру, что считает на данный момент заключенный ими договор полностью выполненный обеими сторонами, пожелал счастливого пути, не поминать лихом. коли что, в том случае, ежели он понадобится. то всегда будет к услугам, после чего скрылся и более не подавал о себе весточки.
Владимир же продолжил свой путь в одиночку, и не то, чтобы старался как-то отдалить неминуемую встречу, а как-то незаметно для самого себя приудерживая шаг, потому как неспокойно было у него на душе. Что ожидать ему от старухи? Злодейства какого, - все-таки сказки крепко запали ему на ум, - или радушного приема, - во что хотелось верить?
А встреча оказалась самой что ни на есть обыденной. Стоило ему (скажем прямо) робко приблизиться к крылечку избушки на курьих ножках, дверь словно бы сама распахнулась настежь, и в проеме возникла Баба-Яга.
- Явился не запылился, - совершенно буднично произнесла она, словно бы и не было никакого расставания и поручения. - Ну что, принес летало? Давай сюда, - и протянула руку.
Владимир уже было протянул мешок, опечатанный печатью самого Берендея, как вдруг страшная мысль мелькнула у него в голове.
- А где друг мой верный, где Конек? - спросил он с невольной дрожью в голосе. - В порядке ли он? Жив-здоров?
- Чего ж ему станется, - пробормотала старуха, резво спустилась с крыльца и ловко выхватила мешок. - Вон там он, в сарае. Забирай. Одного овса с ячменем столько стрескал, что любой другой скотине при разумной экономии на год бы хватило...
И она махнула в сторону одного из сараюшек с распахнутой дверью.
Владимир отправился в указанном ему направлении, сдерживая шаг, словно бы ожидая подвоха. Старуха семенила следом, неустанно бормоча: "Давай, давай, пошевеливайся. Тут дел по хозяйству невпроворот, а он еле ноги волочит. Забирай своего ушатого объедалу, и чтобы духу вашего тут не было".
Отчасти убаюканный словами Бабы-Яги, отчасти из желания поскорее увидеть друга, Владимир ускорился, однако в дверях остановился и опасливо заглянул. Сарай как сарай, ничего необычного, меньше чем наполовину забит сеном, и в дальнем углу что-то темное, видимое не совсем ясно, однако, вне всякого сомнения - да и кому еще могли принадлежать эти горбы и длинные уши? - Конек. В то же мгновение он почувствовал толчок в спину, заставивший его сделать несколько шагов вперед, дверь сарая с треском захлопнулась и снаружи с громким стуком упал мощный засов.
- Попались, голубчики, - злорадно произнес старушечий голос.
- И что же теперь с нами будет? - растерянно спросил Владимир. - Съесть она нас собирается, что ли?
- Да какой там съесть, - вздохнул Конек. - Посевная у нее, вишь, а работников нету. Наслышаны, как она нонче гостей привечает, вот и нету. Каждый ждет, когда другой обмишурится, а уж потом... Вот мы первые и обмишурились.
- Как же так? - недоумевал Владимир. - Я же выполнил ее желание, доставил ей это самое летало...
- А этого, может быть, мало. Может, надо не одну, а три службы сослужить, как положено, - донеслось из-за двери.
- Так ведь это только в сказках...
- Вот вы и рождены, чтоб сказку сделать былью.
- Вы ведь обещались...
- А ты меня словом-то не попрекай, не попрекай, молод еще, попрекать-то. Я, может, сызмальства вся такая загадочная и непредсказуемая...
- Ты-то чего молчал? - с горечью спросил Владимир Конька.
- Да не мог я... Опоила она меня чем-то, заговоренным.
- Как же, опоишь тебя. Так, небось, овса да ячменя облопался на дармовщину, что и ног передвигать как забыл. А сам-то, можно сказать, из железа сделан. На таких, как ты, пахать и пахать... - Послышалось что-то, напоминающее "Мы с железным конем...", шарканье, затем все стихло.
Владимир еще некоторое время прислушивался, но Баба-Яга, по всей видимости, удалилась куда-то по своим хозяйственным делам.
- А чего ты лежишь? Хоть бы знак какой подал, - угоризненно заметил он Коньку.
- Так она меня и на двор-то по часам выпускает, да сама доглядывает, как бы не сбежал. А так - все здесь. - Конек поднялся. Выглядел он, правду сказать, как-то поупитаннее прежнего. - И еще заговоры всякие чинила. Вот ты, небось, думаешь, засов на дверях хлипенький, плечом с разбегу ударить, так и поддасться? Ан нет, его без разрыв-травы не взять... И везде у нее так, ты не гляди, что вроде как без присмотру...
- И что же нам теперь делать? - удрученно спросил Владмир. - Как выбираться будем?
- Самим нам не справиться, - вздохнул Конек. - Одна у нас надежда есть. Коли и она не поможет, так уж и не знаю, как из беды выпутаться.
- Кто - она? - не понял Владимир.
- А вот погоди, вызвездит, так сам и увидишь. Ну, делать нам все равно пока нечего, расскажи хоть, как вы там без меня... Мне-то и рассказать особо нечего.
Делать, действительно, было нечего; а потому Владимир, растянувшись на сене подле Конька, принялся рассказывать, как они с Иваном-царевичем...
Так, за разговорами, незаметно подкрался вечер. В сараюшке заметно потемнело, когда Владимир, наконец, спохватился.
- Постой-постой, время уже позднее, а мы с тобой все лясы точим. Как выбираться-то отсюда будем? Да и проголодался я изрядно, - он сел и огляделся по сторонам.
- Узелок с ужином вон там, справа от двери, на полочке, хозяйка наша хоть и вредная, да незлобливая. А как выбираться? Ты глянь в щелочку, не видать ли звездочки какой, хоть самой малой?
Владимир рывком поднялся и подошел к двери. Действительно, рядом с ней на полочке примостился небольшой узелок с пирогами и кринка с молоком. А в щелочку, еле-еле заметная на пока еще светлом, чистом небе, проглядывала слабеньким лучиком звездочка.
- Вижу, вижу звездочку. А хозяйка наша и впрямь незлобливая, пироги тут с молоком имеются. Да только чтоп року в ее незлобливости, если она нас так вот за здорово живешь работать заставляет, слово свое порушила?
- На то она и Баба Яга, чтобы молодежь неразумную уму-разуму учить, - раздался где-то позади Владимира женский голос, заставивший его вздрогнуть и резко обернуться.
В дальнем от него уголку сарая теперь виднелась зажженая лучина, вставленная в светец, дававшая не очень много света, но все же позволявшая разглядеть маленькую сухонькую старушку, примостившуюся на откуда ни возьмись появившейся лавочке. В простеньком расшитом платочке поверх плеч, бедненьком, но очень опрятном сарафанчике, она одной рукой ловко крутила почти возле самой земли веретено, а пальцами другой руки словно бы перебирала пухлую кучку шерсти, невесть как державшуюся на каком-то предмете, напомнившем Владимиру весло. Из пальцев ее живым ручейком к веретену струилась нить.