Каледин окинул строй сумрачным, тяжёлым взглядом и что — то под нос. Солдаты, тоже нахмурившиеся, продолжали молча смотреть на него.

— Оглохли, что ли, Ваши олухи? — сердито обернулся к Кремнёву командующий. — Здорово, глухари! — ещё раз сердито выкрикнул генерал.

Артиллеристы дружно ответили. Каледин, тяжело переступая на ходу, прошёл по фронту, исподлобья глядя на солдат. Его лицо по прежнему было мрачно.

— А где у Вас, капитан, отхожие ровики? — спросил он, немного оживившись и со всей своей свитой двинулся за Кремневым.

Ровики блистали чистотой. Каледин не замедлил примерить, будут ли они удобны для пользования. Вся свита в почтительном внимании следила за упражнениями командующего армией.

— Надо здесь положить доску, а там уширить ровик, иначе пользоваться им будет затруднительно, — изрёк генерал мудрое решение и отправился дальше, на коновязь. Здесь его внимание привлекли конские хвосты, которые по его мнению, были обрезаны не по уставному.

— Немедленно исправить и впредь не допускать подобного безобразия, приказал он.

На этом генерал и закончил свой осмотр батареи.

— В артиллерии я мало смыслю. Ваше артиллерийское начальство даст Вам необходимые указания. Главное — при наступлении действовать осмотрительно и позабыть про русское авось! Современная война требует прежде всего точного расчёта, — поучил Каледин офицеров перед отъездом.

— …Помноженного на русскую удаль, — заметил Кремнёв.

— Поменьше ухарства и побольше осторожности, капитан. Наш противник очень и очень силён, умён и предприимчив, — ещё раз предупредил генерал, садясь на лошадь.

— Зачем, собственно, он к нам приезжал? — недоумевал Сологубенко, когда генерал уехал.

— Должно быть для того чтобы посеять неверие в наши собственные силы, — отозвался Кремнёв.

— По видимому, он сам не очень-то надеется на успех наступления, коль ведёт такие речи сосвоими подчинёнными, — покачал головой Крутиков.

— Мы с тобой собрались поехать сегодня в Бронники, Александр Васильевич, — напомнил своему командиру Павленко, который уже давно нетерпеливо переступал с ноги на ногу.

— Под вечер можно будет съездить, — согласился Кремнёв. — Но не надолго — нв часок, не больше. Завтра с зарёй мы займёмся пристрелкой батареи.

Прапорщик поспешил распорядится, чтоб через два часа лошади были оседланы. Капитан приказал подать себе новый китель, тщательно побрился и осмотрелся в зеркало. Одновременно он отдавал распоряжения о подготовке батареи к завтрашней стрельбе.

Когда Кремнёв и Павленко широкой рысью двинулись в Бронники, солнце уже скрылось за лесом, с низин и речек пахнуло предвечерней сыростью. По пыльным дорогам по направлению к позициям тянулись вереницы кухонь, лазаретных линеек, зарядных ящиков. Вскоре всадники подъехали к небольшой, утопающей в зелени садов деревушке. Около одной из хат, на которой развевался флаг Красного Креста, офицеры остановились и, справившись здесь ли сестры милосердия Осипенко и Ветрова, слезли с лошадей и направились во двор…

Знакомство с сёстрами началось ещё зимой. Только что получивший назначение командиром батареи Кремнёв разыскивал свою часть и, сильно продрогший и голодный, наткнулся на передовой перевязочный пункт Союза городов. Передовым в это время пункт конечно, не был. До переднего края обороны было не менее двадцати вёрст. Но считалось, что в боевой обстановке его передвинут на линию дивизионных резервов, во второй эшалон. Капитан заехал справиться о месторасположении штаба 102-й дивизии, которой был придан перевязочный отряд. Его встретила Ветрова — молодая, со строгими тёмными глмзами сестра, дежурившая в этот вечер на пункте.

Перевязочный пункт одновременно был и питательным: при нём имелась столовая для солдат и офицеров. Ветрова провела капитана в столовую и пробыла с ним пока он поел и напился чаю. Сначала они сидели почти молча, лишь изредка перебрасывались словами. Девушка скупо и сдержано отвечала на вопросы офицера. Кремнёв тоже, казалось, не замечал её, стараясь поскорее согреться. Однако он обратил внимание на её тёмные глаза, на свежее, с нежным румянцем и правильными чертами личико и стройнуу фигурку. Ему хотелось поговорить с ней, но мешало смущение, и он робко задавал вопросы. Потом как-то незаметно они разговорились. Ветрова сообщила, что вопреки воли мужа, уехала на фронт, чтобы работать в организации Красного Креста. Кремнёв был очень растроган этой историей, заботливостью, а главное милыми глазами сестры милосердия и попросил разрешения изредка посещать перевязочно-питательный пункт и её лично. Молодая женщина улыбнулась и слегка кивнула головой в знак согласия. Так Кремнёв приобрёл приятное знакомство неподалёку от места расположения его батареи.

Павленко тоже познакомился с Ветровой и недавно прибывшей новенькой сестрой Осипенко. Вскоре он и его командир зачастили в Бронники, став там желанными гостями. Ирина Осипенко недавно окончила гимназию, курсы сестёр милосердия и, к великому ужасу своей матери, вдовы недавно умершего адвоката, отправилась на фронт.

Ветрова была всего на два года старше Осипенко, однако в отряде она давно занимала должность старшей сестры, и Ира оказалась в её подчинении.

…Кремнёв и Павленко вошли под навес, служивший столовой передового перевязочного отряда Союза городов, приданного 102-й дивизии. Здесь их радушно встретили обе молоденькие сестры милосердия и, пригласив к чаю, стали усердно угощать бутербродами и печеньем.

— При всём моём волчьем аппетите, больше не могу… — взмолился Павленко.

— Наш Боб, очевидно, сегодня не здоров: съел всего десяток бутербродов и осушил полдюжины стаканов чаю, — смеялась Ирина. Её вздернутая верхняя губа обнажили острые белые зубы.

— Диагноз установить не трудно: он влюблён. И в кого — догадаться ещё легче. Посмотри, Иринка, какими глазами он на тебя смотрит, — с улыбкой проговорила Ветрова. — Бедняга, он так страдает, что совсем потерял аппетит.

— Скорее это я страдаю от тоски по Вас, Татьяна Владимировна. Кремнёв не сводил восхищенных глаз с Ветровой.

— Я замужем! — спокойно сказала она и показала обручальное кольцо.

— За мифическим мужем!

— Увы, вполне реальным, который к тому же никак не хочет дать мне развод.

— Скажите, где он и я моментально освобожу Вас, — пылко проговорил прапорщик.

— Вы-то тут причём, Боб?

— Для своего командира я готов на всё, даже на самоубийство, шутливым тоном ответил Павленко.

— Ой, какие страсти Вы говорите! — лукаво играя чёрными, как агат, глазами, сказала Ирина.

Прапорщик в шутку состроил свирепую физиономию. Все захохотали.

— Правда, что скоро начнётся наступление? — справилась Ветрова.

— Вот уже четыре месяца, как я веду ожесточённейшие атаки на Ваше сердце, Татьяна Владимировна, — ответил Кремнёв.

— И совершенно безуспешно, Александр Васильевич! Все Ваши атаки и впредь будут отбиваться с огромными потерями для Вас, — улыбнулась Ветрова.

— В ближайшее время я подвезу тяжёлую артиллерию своей боевой славы, и Вы принуждены будете сдаться на милость победителя, — пригрозил Кремнёв.

— Вы итак окружены ореолом героя, но это на меня мало действует, ответила Татьяна Владимировна. — Если Вы действительно начнёте наступать против немцев, то наш отряд двинется непосредственно за сто второй дивизией…

— …Вместе с нашей батареей, — живо добавил Павленко.

— Мы Вам не товарищи! Вы, артиллеристы, народ шумный, всё время стреляете, раненые этого не любят. Скорее мы пойдём за пехотой, — сказала Ирина.

— В таком случае наша батарея пойдёт рядом с Вами. Мы тоже двинемся за пехотой, — не унимался прапорщик.

— Нет уж избавьте хоть в наступлении от Вашего общества.

— Как Вы нас гоните? Подобное оскорбление смывается лишь поцелуями, наступал прапорщик на раскрасневшуюся от удовольствия Ирину.

— Нам пора домой, — взглянул на часы Кремнёв, поднимаясь из за стола. — Нет ли у Вас новых газет, а то мы ничего не знаем, что делается на свете.