- Иди ко мне, - сказал он, и я, сбросив рубашку, скользнул под одеяло.
Некоторое время он молча целовал меня, обнимая за плечи, потом отстранился и вопросительно взглянул мне в глаза.
- Оттавиано, я обещал вознаградить тебя.
- Валяй.
Оскорбленный таким пренебрежением, он хмыкнул и словно нехотя положил ладонь на низ моего живота.
- Может, ты хочешь отправиться спать к себе? Если так, то только скажи.
- Нет, мне интересно, какова будет моя награда.
Он помедлил, затем склонился ко мне, его дыхание обожгло меня внизу, и пальцы мягко сомкнулись на моем возбужденном члене.
- Ты устал, мой ангел, - проговорил он, начиная ласкать меня. - Лежи спокойно, я сам все сделаю.
Он был великолепен. Вздрагивая от удовольствия, я поглаживал его плечи и зарывался пальцами в сияющий шелк его волос, пока он настойчиво доводил меня до высшей точки.
Чего стоили все тревоги, все ужасы войны, вся боль и даже сама смерть, когда он был со мной! Мой чистый ангел, моя любовь... Я жил для него и знал, что он живет для меня. Мог ли я желать большего счастья?
Его ласки сводили меня с ума, я почти не сознавал собственного тела. Неистовая судорога мощного экстаза сотрясла меня, омыв волной яростного наслаждения, и Асторе застонал, принимая меня ртом. Потянувшись ко мне, он принялся целовать меня в губы, и я ощутил терпкий запах и вкус собственного семени. Он сел передо мной, всего несколькими быстрыми движениями довел себя до высшей точки, а потом, обессиленный, упал в мои объятия, и я покрыл поцелуями его прекрасное лицо.
- Асторе, мой дорогой мальчик...
Глубоко дыша, он гладил мою грудь, окропленную влагой его наслаждения, и я слышал частый стук его сердца рядом со своим собственным.
- Сегодня на стене я видел Катарину, - прошептал он, закрыв глаза. - Она таскала камни, чтобы мужчины сбрасывали их вниз на атакующих... Я едва узнал ее, она была похожа на грязную нищенку, но ее улыбка согрела мне сердце. Что будет с ней, если солдаты Валентино прорвут оборону?
- Ей не место здесь, в городе. Если еще раз увидишь ее, скажи, чтобы она уходила. Я не хочу ее смерти, а в Фаэнце теперь становится все опаснее.
Он помолчал, и молчание, связавшее нас, было яснее любых слов. Никто из молодых не заслуживал смерти в эту кровавую весну. Они должны были уйти - юные, нежные, беззащитные и такие отважные, и их жизнь не должна была окончиться с падением города. У них был выбор - свобода или гибель. Выбора не было только у нас...
Странный шум разбудил меня среди ночи. Что-то рушилось, глухой отдаленный грохот, похожий на пальбу, не умолкал ни на минуту. За окном алело зарево пожара, кричали люди. Чертыхаясь, я выбрался из постели, натянул штаны и выглянул в окно, выходившее на площадь.
Город пылал сразу в нескольких местах. Пушечные ядра летели теперь через стену, и я догадался, что Чезаре решил сменить тактику: вместо того, чтобы снова атаковать, он распорядился под покровом темноты подтащить орудия ближе к городу и стрелять поверх стен, нанося прямой ущерб постройкам. Перепуганные жители метались, спасая свои дома и имущество, а сверху на их головы сыпались ядра.
Потрясенный жуткой картиной, я провел ладонью по лицу, убеждая себя, что еще сплю, и все это мне снится. Асторе безмятежно раскинулся на постели, и отсветы пожаров озаряли его лицо. Я невольно позавидовал ему - он так сладко спал, еще ничего не зная о происходящем, а мне предстояло решать, что делать теперь.
Одевшись, я вышел из комнаты и, чуть подумав, запер дверь на ключ.
- Я вернусь, - пообещал я тихо и спустился вниз по лестнице.
Собрав растерянных солдат, я приказал бросить все силы на тушение пожаров, а жителей переправить в недоступные для обстрела места. Таковых, увы, оказалось не много. Женщины и дети были отведены в собор, в ратуше и госпитале разместились те, кто остался без крова. Мужчины организовали доставку воды и теперь всеми силами пытались усмирить огонь, чтобы он не перекинулся на соседние здания. Люди валились с ног от усталости, страха и лишений. Мне было жаль их, но ради спасения города они должны были делать то, что делали.
Уже вставало солнце, когда я вернулся в замок. Отперев дверь в спальню Асторе, я уже на пороге натолкнулся на своего брата. Лицо его было осунувшимся и бледным, в глазах пылала ярость.
- Как ты посмел меня запереть! - воскликнул он, бросаясь ко мне. - Я твой государь!
- Именно поэтому я тебя и запер, - очень спокойно сказал я. - Здесь ты был в безопасности, а в городе...
Я не успел договорить. Размахнувшись, он влепил мне пощечину, так что я покачнулся. Пока я мычал, держась за разбитую губу, он схватил меня за шиворот и потащил к окну.
- Посмотри. Мои люди гибнут, Фаэнца горит и рушится, а я должен по твоей милости отсиживаться в замке!
- Ты ничего не можешь с этим поделать, - заметил я, и он снова ударил меня по лицу.
- Заткнись, Оттавиано! Пусти меня, я должен выйти и сдаться, иначе все жители обречены.
- Глупец. Тогда обречен будешь ты сам.
Он замер, с отчаянием глядя на меня, потом заплакал и прижался ко мне.
- Я знаю. - Его пальцы скользнули по моей щеке, и он поцеловал меня, больно кусая за разбитую губу и слизывая кровь. - Я еще здесь, с тобой, но уже обречен. Тысячу раз я говорил себе, что должен уйти, но разве я мог предать Фаэнцу? Разве я мог предать тебя? Теперь все иначе... Если я не сдам город, Чезаре истребит всех нас.
- Мы еще держимся, Асторе. Не делай поспешных шагов, о которых придется пожалеть.
- Он убьет меня, но Фаэнца будет спасена.
- Нужно ли ей спасение ценой твоей жизни, братишка? Мы еще поборемся, вот увидишь.
К вечеру я стал думать, что умер во сне и попал в ад. Мой родной город рушился у меня на глазах; горели здания, в ратушу угодило ядро, и часть фасада просела, обнажив внутренние помещения. Улицы, заваленные грудами обломков, опустели. Солдаты гарнизона не успевали тушить пожары и разбирать завалы, раненых становилось все больше, в переполненном госпитале женщины помогали врачам и священникам. Продовольствие подходило к концу, еду досыта раздавали только детям. Полуживые от голода и усталости, горожане не теряли присутствия духа. Меня и Асторе встречали с неизменной радостью и вновь повторяли обещание сражаться до конца.
В госпитале нас ждала печальная новость: Микеле Лоретти, наш наставник, верно служивший еще нашему отцу, был совсем плох. Его рана действительно оказалась тяжелой, и священник уже исповедовал его, когда мы пришли. Он неподвижно лежал на узкой скамье в углу, закрыв глаза, и поначалу мне показалось, что мы опоздали.
- Микеле, - сдерживая слезы, позвал я, и он медленно открыл глаза и улыбнулся.
- Ваша светлость...
Асторе бросился к нему и взял его мозолистую большую руку своими тонкими пальцами.
- Микеле, как же ты мог... - горько прошептал он.
- Мне жаль, ваше сиятельство. - Он помолчал и провел языком по потрескавшимся губам. - Я не смогу больше защищать вас. Мне остается совсем немного времени... Ваш отец гордился бы вами обоими. Что до меня, то я рад, что смог сделать из вас хороших фехтовальщиков. Особенно из вас, государь, - он с улыбкой посмотрел на Асторе. - Вы могли бы сделать карьеру полководца, если бы не наши мрачные дни...
Я почувствовал, как из моих глаз покатились бессильные слезы. Микеле снова замолчал, тяжело и хрипло дыша, потом обратился ко мне.
- Берегите его, Оттавиано. Я... знаю вашу тайну. - Я изумленно посмотрел на него, но он лишь слегка покачал головой. - Больше никто... Просто я умею наблюдать ... Вы и его сиятельство любовники, но это не мое дело. Думаю, это даже к лучшему, потому что вы не покинете друг друга, а мне всегда хотелось, чтобы вы оставались вместе, что бы ни случилось.
- Микеле...