[Рвач - вид нежити, обитающей за пределами описываемого мира и проникающей в него лишь через открытый магом-демонологом проход. Тела и головы не имеет. Состоит из множества хаотично скрепленных друг с другом отростков, на конце каждого из которых имеется не только отдельная пасть, но и глаз. Размеры твари определяются размерами самых длинных отростков.]
А потом неподалеку раздался смех... тихий, издевательский и абсолютно безумный, от которого по коже пробежали ледяные мурашки.
Не медля больше ни мгновения, я быстро активировал амулет и выбросил вперед руку, надеясь, что не опоздал с принятием мер. С боем добытая еще в незапамятные времена и долго валявшаяся без дела штуковина, которой я просто не мог найти применение, ярко вспыхнула, больно опалив мне кожу на ладони и вынудив прищуриться. Однако то, что я увидел во внезапно осветившейся подворотне, заставило мои волосы встать дыбом, а сердце - предательски пропустить удар. Потому что зрелище стремительно ползущих по стенам, по земле и даже по поверхности мусорной кучи, абсолютно безмолвно окружающих меня тварей, каждая из которых была размером с теленка и щерилась сразу несколькими десятками разинутых в предвкушении ртов, было впечатляющим. И познавательным заодно, потому что мое человеческое тело издало подозрительный булькающий звук и чуть не попыталось задать стрекоча.
Усилием воли удержав его на месте, я с холодным интересом уставился на ближайшую тварь, оказавшуюся от меня на расстоянии одного прыжка. Приземистая, уродливая каракатица... вечно жрущая мерзость, чьего чучела мне так не хватало в богатой коллекции... холоднокровная дура, которой не по вкусу пришелся яркий свет и которая поразительно тяжело оторвалась от земли, когда заклятие, предназначенное именно для гостей из чужих миров, мощным ударом отшвырнуло ее куда-то назад.
Я только ухмыльнулся, когда в воздух одна за другой поднялись ее товарки, которым не хватило совсем немного времени, чтобы накинуться на меня всем скопом. Проводил глазами их разинутые в беззвучном крике рты. Брезгливо отряхнулся, когда от одной из них в мою сторону прилетело несколько капелек слюны, прожегшей каменную стену соседнего дома. Убедился, что поблизости больше никто не прячется, и только тогда позволил амулету угаснуть.
В подворотне наступила оглушительная тишина. И такая непроглядная темень, что я был вынужден зажмуриться, пережидая, пока в глазах перестанут плавать разноцветные круги. Потом помотал головой, с сожалением ощупал еще дымящийся артефакт. Убрал его обратно за пазуху, подул на обожженную ладонь и, дождавшись, когда глаза снова начнут различать предметы, огляделся.
Отлично. Мрак в подворотне заметно рассеялся и даже ощутимо посветлел. По крайней мере, видеть я могу. Все до единой твари оказались парализованы и примерно полчаса проведут во временном стазисе, оставаясь при этом уязвимыми и беззащитными. Большинство из них валялось неопрятными кучами прямо на земле в самом конце образованного двумя домами тупика. Несколько рвачей оказались вморожены заклинанием прямо в стену и теперь призывно раскинули свои длинные тяпки в разные стороны, став похожими на пришпиленных бабочек. Одну тварь забросило прямиком на крышу, и теперь ее отростки печально свисали с низко расположенного парапета. А еще троих разложило прямо на мусорной куче, в паре шагов от меня - видимо, это те, кому досталось от амулета в числе последних и просто не смогло отшвырнуть далеко.
Их-то я, достав из ножен обычный кинжал, добил первыми, чтобы не вздумали раньше времени оживать. Затем, осторожно пройдясь между неподвижными телами, методично всадил клинок в каждый выпученный глаз. Умаялся до безобразия, пока добрался до конца тупика. Устал, пока сцеживал в пустую склянку весело пузырящуюся кровь. Вспотел с непривычки. А когда дошел до тех, пришпиленных, с которых рассчитывал без помех содрать еще и шкуру, вдруг услышал в нескольких шагах тихий, совершенно неуместный в данной ситуации смех, и, как ошпаренный, отпрыгнул в сторону. И только после этого осторожно всмотрелся в мусорную кучу, возле которой, наполовину прикрывшись разбитыми деревянными ящиками, кто-то лежал.
Сначала я подумал, что это - человек, потому что силуэт был вполне обычным: две руки, молитвенно сложенных на груди, две ноги, безжизненно раскинутых в стороны, одна голова, обритая налысо и сплошь покрытая сложной татуировкой, из-за которой лица было совершенно не разглядеть... а потом я обратил внимание на острые когти, украшающие пальцы "человека", заметил обрывки одежд, из-под которых выглядывала залитая кровью кожа, рассмотрел, наконец, широкую рану на животе незнакомца, откуда неопрятным бугром торчали внутренности, и передернулся. А потом снова услышал безумный смешок и окончательно понял, на кого довелось нарваться.
Сами они называли себя насмами. Другие обычно звали их насмешниками или тихими убийцами. За необъяснимую привычку смеяться, находясь на пороге смерти, и непонятные обычаи, которые даже мне, некроманту со стажем, казались ненормальными. У них была своя община, абсолютно закрытая от вмешательства извне. Своеобразный кодекс чести, весьма необычные способности и своя собственная вера. Обладая потрясающей живучестью, невероятной скоростью и устойчивостью почти к любой магии, они по праву носили славу лучших наемных убийц на Гинее. При этом покупателя они выбирали сами и сами же предлагали свои услуги. Как правило тогда, когда наниматель затевал какое-нибудь очень уж хитрое дело или если ему предстояло идти на сумасшедший риск.
Откуда об этом узнавали насмы, никто не знал. О них вообще почти никто и ничего не сумел выяснить. Кроме того, что они всегда держались поблизости от человеческих городов, потребляли неимоверное количество всевозможных эликсиров, неизменно держали свое слово и относились к Смерти, как к лучшей подруге. Они словно чуяли (или же предвидели?) предстоящее дело, каким-то образом разыскивали нужного человека и появлялись ровно в тот момент, когда наниматель уже отчаивался отыскать специалиста нужного профиля. При этом беспрепятственно просачивались через любые щиты и спокойно миновали даже самую сложную магическую защиту. Порой даже встречали будущих заказчиков на пороге их собственных спален и невозмутимо интересовались, не желают ли те предложить им работу.
Иными способами отыскать их было невозможно: насмы всегда приходили сами. И всегда брали за свои услуги одну и ту же цену, которая оставалась неизменной на протяжении многих веков - ровно шестьдесят шесть золотых и живого (необязательно здорового) младенца, который, как говорят, через некоторое время пополнял их ряды.
Как правило, с этой ценой соглашались - сильным мира сего не было нужды переживать из-за смешной суммы и выкупленного за гроши у каких-нибудь бедняков новорожденного ребенка. Тем более что насмы охотно забирали и мальчиков, и девочек, и не предъявляли никаких претензий к качеству "товара": ребенок просто должен был быть живым и суметь выдержать один переход через портал. А то, что он кривой, косой или безногий, никого не интересовало.
Правда, я уже давно о них ничего не слышал и думал, что после войны Гильдий, в которой, насколько мне было известно, они тоже успели поучаствовать, насмов почти не осталось. Слишком долго они нигде не объявлялись и не напоминали о себе. Однако, как сегодня выяснилось, я ошибся и теперь мог рассмотреть представителя этого необычного народа, к созданию которого, как поговаривали, когда-то приложили руку мои коллеги. По крайней мере я был склонен поверить именно этой версии, потому что такая живучесть не могла быть объяснена только бесконтрольным употреблением эликсиров. Наверняка тут поработали еще и НАШИ заклятия. Иначе вот этот конкретный насм ни за что не смог бы уцелеть с такими ранами и не изучал бы меня с издевательской усмешкой на бескровных губах.
С сожалением отказавшись от мысли забрать с собой труп, я попятился, не отрывая взгляда от умирающего. Жажда экспериментов, конечно, бурлила в моей крови в полную силу, но рисковать я не хотел: еще никому не удавалось заполучить в свои лаборатории тело настоящего насма - нелюди ВСЕГДА забирали своих родичей, и иногда оставляли вместо них свежий труп некроманта, вознамерившегося раскрыть их секреты. А поскольку даже смертельно раненый нелюдь был крайне опасен и вполне мог до меня дотянуться, то я предпочел увеличить дистанцию между нами и благоразумно попятился к выходу.