— Отличная идея. Я тоже хочу посмотреть на них, — ответил он.

Бруно продолжал смотреть на Меир. Ей стало жарко в заставленной мебелью комнате. Бруно не должен был ничего заподозрить. Может, он решил, что она специально заманила его в Индию, чтобы добиться его расположения? Какая глупость! Она сама минуту назад осознала, какие чувства к нему испытывает. Захра и Фарида поставили чашки на поднос и убрали с дивана подушки, освобождая место для фотоальбома. Они весело обсуждали, какие фотографии самые лучшие, и сетовали на то, что в квартире уже негде хранить драгоценные альбомы. Фарида убрала шаль в сторону. Меир взяла свою фотографию и прядь волос и незаметно положила их в сумку.

— Видишь, Бруно, это малыш Санджай. Ему шесть лет. Очень умный мальчик. Ему нравится математика. Он лучший в классе.

Захра долго показывала фотографии и рассказывала о детях и внуках, Бруно внимательно слушал и задавал вопросы, Меир сидела рядом и старалась лишний раз не привлекать к себе внимания. После новостей семейства Дасгупта пришло время расспросов о родителях Бруно, соседях и знакомых из Швейцарии. Потом Захра посочувствовала отцу Бруно. Уже давно не было никакой надежды на улучшение. Фарида принесла чай и острые закуски.

Во дворе послышались шаги, открылась дверь, и на пороге появился тучный мужчина в деловом костюме.

— Дилип, ну наконец-то! Поздоровайся с нашими гостями, — сказала Захра.

Мистер Дасгупта был лыс, а кожа у него, как и у его жены, была светлого оттенка. Он поинтересовался новостями из Швейцарии, но все поняли, что его больше интересует ужин. Захра предложила гостям остаться на ужин, но Бруно и Меир вежливо отказались, и на этом их визит завершился. Но у Меир осталось еще одно дело.

— Миссис Дасгупта, — начала она, — можно попросить вас об одолжении?

Очки Захры блеснули на солнце.

— Конечно. Слушаю вас, дорогая.

— Я хочу, чтобы в память о моей бабушке Нерис вы оставили у себя эту шаль. Думаю, бабушка очень хотела найти вас и Фариду и вернуть вам шаль. Несколько месяцев я пыталась узнать историю платка, была в Ладакхе и Шринагаре, даже съездила в Канихаму, чтобы своими глазами увидеть место, где шаль была соткана и вышита. Я думаю, здесь шаль будет ближе к своим истокам, к своей истории.

Фарида просияла. Она умоляюще посмотрела на Захру.

— Моя деревня… Моя семья сделала эту шаль. Столько труда в нее вложено! — Она прижала шаль к груди. — А еще это вещь нашей дорогой мамы Несс.

Мистер Дасгупта надел очки в роговой оправе и поднял к глазам кончик шали.

— Прекрасная работа! Эта шаль должна висеть в музее, — сказал он.

Захра поджала губы:

— Дилип знает, о чем говорит. Он занимается текстилем. Если вы действительно этого хотите, я возьму шаль, хотя она и не имеет ко мне никакого отношения. Спасибо.

— И последнее, — сказала Меир. — Можно сфотографироваться с вами?

Она быстро достала цифровой фотоаппарат и, отдав его Бруно, стала рядом с Захрой и Фаридой. Перед собой они растянули шаль, словно великолепный баннер. Бруно нажал на кнопку.

Мистер Дасгупта вызвался отвезти Бруно и Меир в отель, но они слышать не хотели об этом. В конце концов они вызвали такси.

Через несколько минут за ними приехала большая черная машина с белыми льняными чехлами на сиденьях. Захра и Фарида вышли на крыльцо проводить гостей. Бруно получил новую порцию объятий, Меир расцеловали в щеки. Фарида стояла в теньке с шалью в руках, а Дилип строго инструктировал водителя, как лучше доехать до отеля. Наконец машина тронулась с места, и Бруно вздохнул с облегчением. Захра энергично махала им рукой, пока машина не скрылась за поворотом.

— Мне нужен бокал пива, — простонал Бруно.

Вывеска ближайшего бара заманчиво подмигивала красным и голубым неоном. Внутри на стене висел огромный болливудский постер, многочисленные клиенты, все как один, были в узких джинсах и кричащих японских футболках.

— Ты правильно поступила, — сказал Бруно.

Официант принес напитки. Стаканы вкусно блестели от капелек конденсата. Они чокнулись. Меир и без алкоголя чувствовала себя захмелевшей. Счастье струилось по венам, как лучшее вино.

— О чем ты?

— Ты вернула шаль законной владелице, хотя она и не считает, что шаль должна принадлежать ей. Тебе не жалко?

Меир покачала головой:

— Шаль всегда принадлежала Захре. Я не могла оставить ее себе. Ведь правы мы, а не Захра.

— Да. Но, с научной точки зрения, самая простая теория действительно оказывается верной. Бритва Оккама…

— Ой, да ладно тебе! — рассмеялась Меир.

— Захра придерживается другой версии, и у нее есть полное право выбирать свое прошлое.

— Да. Спасибо, что вовремя остановил меня.

— Ты была в ярости.

Меир прикусила губу, она надеялась, что он не заметил той вспышки гнева.

— Только секунду. Но я довольна, что рассказала ей правду. Жаль, что она не поверила нам.

— Да. Нельзя преднамеренно скрывать правду, но и заставить поверить в нее тоже нельзя. Давай посмотрим, получилась ли фотография.

Они склонились над маленьким экраном фотоаппарата. Меир ощутила тепло его руки. Так вышло, что они тесно прижались друг к другу. Фотография получилась замечательная. Каким-то образом Бруно удалось уловить отзвук той старой фотографии.

— Отлично получилось. Спасибо.

— Завтра я распечатаю ее и возьму с собой.

— Возьмешь с собой? Куда?

— В Шринагар.

— Мы едем в Шринагар? — Меир уставилась на него.

После того как Захра категорически отказалась принять правду, Меир решила, что ехать в Кашмир бесполезно. Она не знала, как сказать Кэролайн, что дочь, которую она ждала всю свою жизнь, здорова, живет в соседнем городе, но не верит, что они родные люди.

— Конечно. Мы должны поставить точку в этой истории. Ты так не считаешь? — Бруно взял ее за руку.

У Меир закружилась голова, она не могла понять, о какой истории он говорит. Она любила его и за то, что он помог ей в поисках, что поехал с ней, но и за многое другое. Она просто любила его. Внезапно она вспомнила Хэтти и Эд.

— Выпьем еще по бокалу? — предложил Бруно.

— Давай.

Шринагар изменился. Дорога от аэропорта была забита транспортом. Поток машин медленно тянулся через многочисленные полицейские и армейские блокпосты. Молодые боевики с автоматами патрулировали улицы и досматривали вещи прохожих. Пахло гарью, атмосфера была напряженной. В городе бросались в глаза остовы разбомбленных зданий, разгромленные базары и следы от автоматных очередей на стенах домов. Куда бы они ни ехали, везде были военные и блокпосты. Меир читала, что в последнее время сепаратисты активизировались в Кашмире, но вместо камней начали использовать автоматическое оружие и готовить боевиков и террористов в специальных лагерях. Против индийской армии велась настоящая война. Люди жили в страхе, предчувствуя скорый экономический коллапс. Ситуацию можно было описать емким словом «истощение». Люди лишились последнего, и у Меир сжималось сердце при мысли о том, чем все это может закончиться. Бруно ничего не говорил, просто смотрел в окно. Меир хотела, чтобы он с первого взгляда влюбился в Кашмир, но вид из окна не сулил ничего хорошего. Она решила защитить Шринагар и указала на многоуровневую черепичную крышу.

— Тут не всегда так мрачно. Смотри, это крыша Джама Масджид, или Пятничной мечети, четырнадцатый век.

Их водитель терпеливо дожидался, пока солдат индийской армии проверит документы его пассажиров. Наконец им позволили ехать дальше. Меир выбрала стеклянный отель в китайском стиле. Недалеко от него, на Насыпи, она в прошлый раз едва не пострадала при взрыве гранаты. Она решила, что им следует избегать романтичных апартаментов, в которых обычно селятся молодожены и любовники. Недалеко от отеля находилась знаменитая Насыпь. Они прошли мимо «Соломона и Шебы», плавучий дом накренился сильнее. Зеркальная поверхность озера бесстрастно отражала страдания старого дома. Меир даже не показала его Бруно.