Меир кивнула. Ее переполняли сочувствие и нежность. Первым ее желанием (разумеется, она ничего подобного не сделала бы) было крепко-крепко его обнять. Сейчас Бруно казался ей искренним и очень ранимым, но в то же время он оставался сильным и суровым мужчиной. Ему не нужна мамочка. Они пили чай и смотрели на птиц, парящих в небе.

— Когда узнал, что ты приедешь, я взял это у сестры. Она живет в Берне, — сказал Бруно.

Он достал большой фотоальбом в кожаном переплете с потрепанными уголками. Бруно перевернул несколько страниц.

— Вот, это Райнер Стамм, а рядом — мой дедушка. Снято в 1937 году.

Меир взяла в руки потертую черно-белую фотографию и стала внимательно рассматривать двух мужчин в бриджах и фланелевых рубашках. Они стояли перед небольшой хижиной, наверное, станцией или базой в горах. Оба курили, улыбались и щурились на ярком солнце. Меир всматривалась в выцветшую фотографию. «Красавчик», — так назвала его Кэролайн.

— Райнер был привлекательным мужчиной, — сказала Меир.

— Прита была замужем за ним всего несколько недель. Потом он погиб. Насколько я знаю, у нее больше не было никаких отношений ни в Швейцарии, ни в Индии. Она мне рассказывала, что дамы в Шринагаре обожали его.

Вспомнив фотографию счастливой Нерис, Меир подумала: «Может, бабушка как раз была одной из этих дам?»

Тогда шла война. Из книги о миссионерах она узнала, что пастыри часто отправлялись проповедовать в самые отдаленные уголки страны. Она надеялась, что у Нерис получилось провести несколько недель в обществе этого красавчика. Она так хотела, чтобы у Нерис были прекрасные и сладкие воспоминания, которые скрашивали бы ее долгие и скучные дни в валлийской деревне под тяжким игом благопристойного поведения, приличествующего жене миссионера. Меир никогда не завидовала образу жизни, который вынуждена была вести ее бабушка.

— Хочешь еще чаю? — Голос Бруно заставил ее подпрыгнуть от неожиданности.

— Да, пожалуйста, — улыбнулась она.

Позже, пока Бруно жарил картошку и шницели, Меир смогла рассмотреть и другие семейные фотографии Беккеров. На двух снимках из трех Прита стояла в стороне от остальных. Интересно, что она чувствовала, находясь так далеко от дома, от родных и близких людей? Но, судя по всему, миссис Стамм чувствовала себя уверенно. Она была из тех, кто умеет выживать и знает цену жизни.

Потом они с Бруно сидели друг напротив друга за небольшим деревянным столом. Желтый свет керосиновой лампы падал на их лица.

— Ты хорошо готовишь, — похвалила его Меир.

— Карен не любила готовить. А я уже отвык готовить для кого-то. Понятно, что здесь редко бывают гости.

Меир прислушалась к уютной тишине, которая постепенно обволакивала их.

— Необычно, но мне нравится, — добавил он. — Спасибо, что приехала ко мне.

После ужина они взяли по стаканчику шнапса и вышли на крыльцо подышать свежим воздухом. На фоне темного неба четко выделялись белые горные пики. Они светились, словно кто-то разлил над ними несколько тонн фосфора.

— В Ламаюру мы пили коньяк, — сказала Меир.

С одной стороны, она не хотела напоминать ему о том ужасном времени, но с другой, считала молчание также весьма опасным для психического здоровья. Но Бруно, похоже, с удовольствием вспомнил Индию. Она по себе знала, что в темноте говорить гораздо легче, чем глядя друг другу в глаза при свете лампы.

— Я помню все, о чем мы говорили. Еду, которую нам давали, лицо водителя и снег во дворе храма.

Внезапно похолодало, они решили вернуться в хижину.

— Я рано ложусь спать, — сказал он.

Меир понимала, что ему хочется побыть одному. Лежа на матрасе и прислушиваясь к скрипам и потрескиванию старой деревянной хижины, она подумала, что это место одно из самых романтичных на земле. Поскрипывание старого дома напомнило ей «Соломона и Шебу». Плавучий дом тоже издавал жалобные звуки, покачиваясь на волнах озера. Швейцарское озеро было маленькой копией величественного шринагарского озера. Даже дикие травы и цветы были тех же цветов, что и бабушкина шаль. У нее было странное чувство, будто она вернулась в Индию. По ту сторону стены лежал Бруно, оттуда не доносилось ни звука. Он не храпел и не кашлял. Наверное, он тоже лежал на спине и смотрел в потолок. Вскоре она заснула.

Утром ее разбудил восхитительный запах кофе и жареного бекона. Меир зевала, спускаясь по лестнице.

— Будешь яичницу? — спросил Бруно.

У него в руке была деревянная лопатка. Возражения не принимались. Сегодня они собирались в небольшой поход, поэтому Меир нужно было как следует заправиться.

— Надеюсь, ты не откажешься пойти со мной.

Бруно не сомневался в ее ответе, но хотел угодить ей. От этой мысли мурашки пробежали по ее коже. Через пару часов они вышли из хижины и направились по тропе к горным пикам. Бруно назвал каждую вершину. А еще он начал рассказывать историю о Райнере Стамме:

— Загадка его исчезновения и смерти так и не была разгадана. Официальная версия гласит, что он сорвался в пропасть на горной дороге в Кашмире после того, как Прита и ребенок отплыли на корабле в Европу. В конце концов она как законная жена Райнера смогла получить его наследство. Он оставил ей все свое имущество, включая дом в Интерлакене. Хотя есть и другая история, — сказал Бруно.

— Продолжай. — Меир было трудно дышать на такой высоте, поэтому она старалась поменьше говорить.

— В 1945 году была организована американо-швейцарская экспедиция на вершину Нангапарбата.

— Снова Нангапарбат?

Меир вспомнила, как Тинли и его дядя ждали ее у ворот кладбища, пока она читала надписи на надгробьях. Там она нашла мемориальную табличку, установленную в честь математика из Кэмбриджа Мэтью Форбса, погибшего во время схода лавины на этой горе.

— Вот именно. Снова.

Меир невольно обернулась и посмотрела на мрачную стену Эйгера.

— В тот год в разрешении на восхождение было указано три имени. Два американца и один швейцарец, которого звали Мартин Бруннер.

— И?

— Бруннер погиб. Он поднялся с проводником выше по склону, чтобы установить там лагерь, но началась буря. Проводник-шерпа смог спустить его в нижний лагерь к американцам, но он был ранен и не перенес спуск с горы. Я разыскал информацию в архиве Американской ассоциации альпинизма, поэтому знаю все подробности.

Бруно поднимался по склону в том же уверенном темпе, в каком ходил по плоскости. Меир должна была каждый раз выбирать место, куда поставить ногу.

— Почему тебя заинтересовал Мартин Бруннер?

Бруно выдержал паузу, ему нравилось интриговать ее. Нотки неуверенности исчезли из его голоса. Он был отличным рассказчиком.

— Потому что его не существует. Нигде нет записей об альпинисте с таким именем, и то разрешение — подделка. Нет подтверждений, что его кому-то выдавали.

— О, я поняла. Наверное…

Бруно подбодрил ее:

— Ну же, ты и сама сможешь догадаться!

— Бруннер — это Райнер Стамм?

— Я не могу это доказать, но, думаю, так и есть. Мой дед был проводником Форбса, он говорил, что Райнер пообещал вернуться на Нангапарбат и завершить восхождение в честь сына Форбса Мэтью. Но вершину покорил Герман Буль только в 1953 году, всего через пару недель после того, как британцы взошли на Эверест.

— Но почему под чужим именем?

— Не знаю. И, боюсь, мы уже никогда этого не узнаем. Давай сделаем привал и поедим.

Меир думала, что они будут ходить целый день, но, к счастью, Бруно повел ее к холму с плоской вершиной. Она села на землю, положила подбородок на колени и залюбовалась прекрасным видом. Бруно передал ей кусочек хлеба с сыром и яблоко. Простая еда оказалась замечательной на вкус.

— Наверное, у Райнера были причины скрываться и разыграть собственную смерть. Он был не только альпинистом, но и фокусником.

— Вон оно что! — рассмеялась Меир. — Я тоже его искала и находила такие сведения. Это ввело меня в заблуждение.

Бруно посмотрел на скалы, где Виктор Беккер спас жизнь Райнеру. Меир подумала, что этот человек вполне мог быть любовником ее бабушки. Она снова перестала различать прошлое и настоящее и пробормотала: