В 1957 году, когда меня перевели в Белоруссию, Саша еще служил отделе кадров округа, но хороший почерк и него был всю жизнь.
В Гродно
Приехали мы в Гродно в феврале 1958 года, что нас поразило – в городе шёл дождь. Дождь в феврале, даже для меня, побывавшего и в Польше, и в Германии, был необычен. Вот что значит Прибалтика: от Гродно до Литвы всего тридцать километров.
Зенитная дивизия, в которой мне предстояло служить, находилась за городом, но туда ходил автобус №6. Правда, свободных квартир для офицеров в части не было. И мы сняли комнату в домике у поляков, конечно же, безо всяких удобств. Воду надо было носить из колодца на улице, который находился на расстоянии одного квартала от дома, туалет располагался во дворе, отопление в доме было печное, мебели не было никакой.
Старшина из нашего полка откуда-то привёз старый матрац, поставили его на деревянные чурки.
Так мы жили первое время на новом месте службы и даже сумели в этих условиях зачать дочку. Я даже, помню когда это произошло. По прибытию в Гродно я сразу уехал с полком в зимние лагеря, а Инна осталась с Аликом одна. Но восьмого марта меня отпустили домой на пару дней, а в декабре 1958 года родилась Леночка. Мы посчитали – все точно, так наша жизнь в Белоруссии началась с увеличения нашей семьи.
Я служил в зенитной дивизии старшим врачом полка. Через год мы получили комнату в военном городке на окраине Гродно, городок назывался Фолюш. Квартира была коммунальная и у нас были соседи – семья капитана Зарубина, командира батареи. Вначале у нас отношения с соседями были хорошими, хотя мы вчетвером с грудным ребенком жили в одной комнате, но, как только я получил звание майора, отношения с соседями стали натянутыми, поскольку Зарубин остался капитаном.
Потом наш полк сделали ракетно-зенитным и всех евреев, которых в полку было четыре или пять, перевели в другой полк. Ведь евреям не могли доверить очень секретные ракеты!
Помню, что один лейтенант-еврей, только два месяца назад закончивший зенитно-артиллерийское училище, ходил к генералу и доказывал, что он изучал эти ракеты, умеет с ними работать и имеет соответствующий допуск. Генерал, начальник политотдела, убеждал его, что все это недоразумение и лейтенанта оставят в полку. Но его не взяли, помешал «пятый пункт».
Но меня это устраивало, так как я оставался в Гродно, а бывший мой полк перевели в Барановичи, что было намного хуже. Кроме того в Барановичах не было госпиталя, который находился в Гродно и куда я потом перебрался.
Секретный полк
С этим ракетным полком у меня связан интересный эпизод.
Полк, в котором я служил после перевода из ракетного полка, выехал на полигон, на котором летом нашей дивизией в течение двух месяцев проводилась боевая подготовка. На полигон выехал также и лазарет, где Инна работала зубным врачом. Но в лазарете не взяли зубоврачебное кресло, поэтому начальник медицинской службы дивизии приказал мне поехать в Барановичи и взять в ракетном полку зубоврачебное кресло для наших стоматологов.
Я поехал в Барановичи, чтобы найти этот секретный полк, который был раньше местом и моей службы. Мне в дивизии сказали, что место расположения ракетного полка засекречено, но находится он в районе мясокомбината.
Вот я еду на санитарной машине по дороге без асфальта и даже без малейшего намека на булыжной покрытие – одна сплошная трава и пыль. По этой дороге бегут два мальчика, у которых я, остановившись, спрашиваю: «Где находится артиллерийская часть?». А они мне: «Ракетчики что ли?». Так я нашёл секретный полк.
В месте расположения ракетного полка по обе стороны улицы стояли высокие бетонные заборы: за одним находились ракеты, за другим – хозяйственные службы. Я вошёл на территорию полка, в котором служил всего три месяца назад, солдат отдал мне честь, поскольку они меня ещё помнили. Рядом с калиткой находилась санчасть, куда мне и надо попасть. Старший врач полка, с которым мы поменялись должностями, капитан Жуков, был моим однокурсником по академии. Он любил выпить, поэтому тут же достал бутылку[36].
И вот мы с ним сидим, выпиваем, вспоминаем нашу академию. Вдруг заходит майор, офицер по мобилизационной работе[37] и, увидев нас, принимается кричать на Жукова: «Почему у вас посторонние?».
А тот, заикаясь (он вообще заикался, а тут мы еще выпили, что способствовало усилению заикания), ему отвечает:
- Какой он посторонний? Ты же его знаешь.
– Но у него нет допуска в наш полк. Пусть уйдёт!
Тогда Жуков, заикаясь, выказал майору свое самое сокровенное желание:
- П-п-пошёл на х.. !
Ну, тот и пошёл. А я, взяв зубоврачебное кресло, уехал навеселе, посмеиваясь над нашей советской глупой секретностью.
Порядок в танковых войсках
Когда наступили времена Хрущёва, то сильно изменилась жизнь армии.
Хрущёв решил, что зенитная артиллерия армии больше не нужна и нашу дивизию расформировали, а меня перевели вначале в зенитный полк танковой дивизии, размещенной в городе Слониме, но вскоре этот зенитный полк был тоже расформирован и меня перевели в танковый полк в городок Барановичи.
А семья моя осталась жить в Слониме, где квартиры были без туалетов, без воды и, конечно же, без отопления. Интересно, что дом в Слониме находился по адресу «Водопроводный переулок».
И я полгода служил в Барановичах старшим врачом танкового полка. Есть такое выражение: «Где кончается порядок – начинаются танковые войска». Так это про наш танковый полк.
Командир подполковник Загоруйко был великий самодур и пьяница.
Один раз ночью, он, пьяный, поднял весь полк по тревоге и приказал выехать в лес на место дислокации. Сколько было потрачено средств! Десятки танков и десятки машин ночью ехали в лес, жгли горючее, и всё по прихоти пьяного командира. Там в лесу и мы развернули палатку полевого медицинского пункта. Наутро командир зашёл к нам, якобы проверить нашу боеготовность, но при этом вполголоса меня спрашивает: «Доктор, у тебя спирт есть?». Я ему налил мензурку, дал закусить витаминку, а он в окошко увидел, что замполит идёт и, повысив голос, давай как бы отчитывать меня: «Чтобы я такого беспорядка больше не видел!».
Вообще он был мной доволен, мне об этом как-то сказал начальник штаба полка, да и сам Загоруйко говорил потом мне об этом, когда мы встретились в Гродно.
Но, все же, самодурство командира я не мог понять и принять. Самое тяжёлое впечатление в моей жизни оставил один такой случай.
Ночью у солдата заболел живот, я его осмотрел и у меня возникло подозрение, что это аппендицит. Надо было его срочно отправить в госпиталь, который находился в тридцати километрах от Барановичей. Я послал больного санитарной машиной, а утром, в 8 часов утра, должны были начаться стрельбы из танков. Но по приказу, которым мы обязаны были руководствоваться, стрельбы нельзя проводить без санитарной машины и фельдшера. А наша санитарная машина опоздала к началу стрельб на двадцать минут.
Что тут началось!
Командир построил полк и меня, майора, отчитывал перед всем полком – перед солдатами и офицерами. Я пытался сказать, что причина уважительная, что необходимо было отправить в госпиталь больного солдата, но командир кричал: «Молчать!».
Когда я встал в строй к офицерам штаба, то у меня было темно в глазах и у меня был такой вид, что один из офицеров шепнул мне: «Не обращай внимания, это его обычный стиль, потом он об этом не вспомнит!»
Врач полка