Полковник жил в отдельной палатке, у него был повар и он захотел иметь кроме  солдата – ординарца еще и  адъютанта. И он выбрал меня в свои адъютанты. Я должен был ходить за ним всюду, и все его замечания и указания вечером подавать ему в письменном виде.

Он сидел в своем кабинете до двух  часов ночи, а я должен был сидеть в приемной. Однажды он оставил на моём столе письмо для отправки, на конверте был указан адрес и я узнал, что его жена живёт в Москве,  в одном доме с моей сестрой. Через несколько дней я написал письмо сестре Лиле и конверт с адресом оставил на столе. Результат был такой: через месяц или два, он отправил меня в Москву за своей женой. Хотя это была настоящая афера, так как ещё не разрешали  гражданским лицам въезжать в Германию.

К тому времени он меня от должности адъютанта уже освободил. Я думаю, что он прогнал меня за то, что я, однажды, проспав завтрак в офицерской столовой, пришёл к его повару, чтобы он меня покормил. А полковник это увидел и ему такое мое поведение не понравилось. К слову сказать, наша артиллерийская часть была бригадой и должность командира бригады была генеральская, то есть это была «вилка» – полковник/генерал. Вот он и приехал из Генерального штаба за генеральскими погонами. Говорят, что полковник даже сшил себе генеральский мундир. Но генерала не получил, хотя повадки его были генеральскими, причём я думаю, что еще с царских времён. Что с ним стало потом, я не знаю, так как через год нашу бригаду расформировали и слили с другой, а в 1947 году я поступил в академию, не артиллерийскую как я когда-то хотел, а в медицинскую, и уехал учиться в Ленинград.

Так вот этот полковник и послал меня в Москву за своей женой.

Мне выдали документы на отпуск (или в командировку) сроком на 2 недели. Еще мне сделали документы на его жену, как будто она, служит в нашей части и  следует вместе со мной в командировку. Все документы: проездные, командировочные и еще какой-то документ (не помню точно какой),  надо было отмечать в комендатурах при выезде из Германии и при прибытии в Брест. И я ходил в комендатуру, отмечал оба документа, будто она едет со мной: в Берлине, в Бресте и в Москве. Когда я с женой полковника ехал обратно, то также везде отмечал оба документа, как будто мы с ней вместе возвращаемся.

В Бресте была пересадка на советский поезд, так как в Советском Союзе более широкая железнодорожная колея, нежели в Польше или Германии. И до сих пор  колея в Европе более узкая, но только сейчас поезда уже не заменяют, а меняют у них колеса^[16].

В Бресте на вокзале и в комендатуре было столпотворение, ведь только что кончилась война и тысячи людей ехали в Россию, причём поезда были ужасные, набитые до отказа, никаких расписаний не соблюдалось. Я  ехал до Бреста двое или трое суток. А обратно до Бреста из Москвы мы ехали в купе!

Жена полковника была простая пожилая дама 45-50 лет, а мне было  всего 21 год. В Бресте нас ждала машина:  грузовик, переделанный в фургон. В машине была спальня, постель, но приготовленная не для нас. Ребята в Бресте ждали меня 3 дня, так как точного расписания поездов не было, да и телефонов не было тоже. В машине нас ждал  шофёр и мой друг лейтенант из нашей батареи Федя Печенов, который сменил меня на должности адъютанта. Правда, комбриг изменил его обязанности: он не ходил за ним как я, с блокнотом, а выполнял различные поручения. Потом в армии у больших начальников были так называемые порученцы, вот таким порученцем и стал мой друг Федя. Интересно, а  какая связь между званием поручик и должностью порученца?

В Брест мои ребята прибыли весёлые и довольные. Оказывается, что когда они ехали в темноте по Польше, то  на дороге стояло стадо кабанов. От света фар пять кабанов сбились в кучу, уткнулись мордами друг к другу  и так стояли на дороге.  Тогда шофёр разогнал «Студебеккер», врезался в этих кабанов. Три  кабана остались лежать на дороге. Вот была это охота! И ребята с этими кабанами потом жили в Бресте припеваючи. Продавали мясо полякам, меняли мясо кабанов на продукты или спирт, сами ели свежее мясо с удовольствием. Жили они с комфортом в домике у поляка^[17].

Обратная дорога  домой, в Ратенов,  много времени не заняла. От Бреста до Берлина мы ехали по шоссе, а от Берлина до Ратенова, где, к тому времени стояла наша часть, всего 80 км по знаменитой немецкой автостраде (автобану) – бетонной, прямой как стрела. Таких дорог мы никогда раньше не видели.

Командир бригады к приезду жены получил (или снял?) двухэтажный дом: внизу была кухня и столовая, а наверху две  комнаты: спальня для него и спальня для неё. Вся бригада смеялась, когда узнали, что он и жена  спят в разных комнатах. Такого в Советском Союзе не знали. В Советском Союзе в одной комнате жили все: муж, жена, дети и родители супругов.

Таких условий жилья как у немцев,  я в Советском Союзе нигде не видел. Например, в одной квартире, из которой бежали хозяева, в спальне был большой шкаф для одежды с раздвижными дверками (не то, что наш «шифоньер» с зеркальной дверью, шириной не более 1,5 метра). Так вот, в этом шкафу висело 14 отличных мужских костюмов. У меня же не было ни одного костюма, даже когда я учился в Ленинграде, в медицинской академии. Первый костюм у меня появился к свадьбе в 1949 году,  и то сшили мне его за счёт родителей невесты.

В Германии мы жили в замечательной казарме: с кафельными полами, отличными туалетами, что вообще для нас было в диковинку: мы-то привыкли бегать во двор к вонючей яме.

По поводу такого туалета я недавно услышал занимательную историю. Я лежал в больнице в Иерусалиме со сломанной ногой. Мой лечащий врач, узнав,  что я учился в Военно-Медицинской Академии, сказал, что он тоже поступал в эту Академию и даже был в нее зачислен. Этот будущий доктор был тогда в лагере около Красного Села, где я тоже бывал  когда-то. На мой вопрос:  почему он не закончил Академию, доктор сказал, что его отчислили из лагеря еще до присяги за то, что он сержанта сунул головой в выгребную яму наружного туалета, столь привычного для нас. Оказывается, что  сержант обозвал его жидовской мордой, после чего будущий доктор сунул его головой в «говно» (то есть в фекалии). Его отчислили из Академии, но так как это было до присяги, то не отправили в войска, а отправили домой.

А как бы он поступил, если бы туалет был современным?

Ратенов

Но вернусь в 1945 год. Сентябрь и октябрь мы жили в казарме, так как маршал  Жуков, увидев, что творят пьяные победители, приказал офицерам жить в казарме.

Примерно через полгода нам разрешили снимать квартиры в городе. Город Ратенов на реке Хафель был разрушен в центре, но на окраинах города стояли аккуратные домики, двухэтажные, которые построили «Baugenossenschaft» (Баугеноссеншафт), то есть строительный кооператив, такие  появились в СССР через 50 лет.

Мы с моим другом, другом ещё с училища, поселились у фрау Мюллер. Квартира у нее была  небольшая: три комнаты, то есть три спальни и салон, а также кухня и современный санузел (которые в СССР появились лет через 30).

В квартире жило пять человек: хозяин – не старый, но больной. Он уже был  на пенсии после операции на кишечнике. Его жена фрау Мюллер, женщина лет 35, намного его моложе. Фрау Мюллер  говорила, что у ее нынешнего мужа умерла жена и осталась маленькая дочь Хельга, ради которой  она и вышла замуж за Мюллера. Но и сама фрау Мюллер родила мужу двоих детей: дочь Герду (12-13 лет) и сына Юргена (10-11 лет).

Вспоминаю об этом так подробно, потому что  прожил у фрау Мюллер почти два года. Жили мы очень дружно, тем более, что со старшей дочерью семнадцатилетней Хельгой у нас была взаимная симпатия. Кстати, у меня  сохранилась фотография этой семьи.

Друг мой однокашник Володя Дзюба, с которым мы жили вместе, имел привычку приводить домой девушек немок среди бела дня, когда меня дома не было. Причём сексом они занимались на моей постели,  он говорил, что так удобнее. Я узнал об этом от фрау Мюллер, которая во время этих сеансов всегда была дома. Когда я  стал возмущаться, то он от меня ушёл и снял другую комнату и я остался один.