- Не поняла до сих пор, да? Ты не выйдешь отсюда на свободу, обда. Ты будешь гнить в тюремных застенках всю оставшуюся жизнь. Долгую, не спорю, Ордену ни к чему лишние хлопоты, но - невыносимую. Ты не сойдешь с ума, не такой ты человек, но изведешь себя ненавистью и бездействием. Однако, если присмиреешь, наиблагороднейший может смилостивиться и разрешить тебе принести хоть какую-то пользу.

- Ты что, пытаешься меня перевербовать? - Клима нехорошо оскалилась. - До чего же идиотская затея.

- Сейчас да. Но я погляжу, как ты запоешь лет через десять...

- Не поглядишь, - обда почти сочувственно прицокнула языком. - Через десять лет у тебя уже не будет руки, языка и, думается, жизни. Ты ведь не надеешься, что я оставлю тебя в живых? Тебе не место в моей стране. И тем, кто предан Ордену - тоже.

- Откуда в тебе такая жестокость, Ченара?

- Ты же помнишь, госпожа наставница: я всегда была прилежной ученицей. Даже пошла немного дальше. Нравится, правда?

- Ты отвратительна, - наставница дипломатических искусств скривилась. И как она раньше не распознала в услужливом, вечно опущенном долу взгляде холодную властную жестокость?

- Возмездие всегда отвратительно для таких, как ты.

- И где ты всего этого набралась? Та же поговорка про воздух - она ведская. А не ты ли скрываешь того веда, пропавшего здесь в начале лета? В свете прочего он слишком подозрительно испарился неподалеку от лазарета, где в то время находилась ты.

- Ты от меня признания добиться хочешь? - почти весело уточнила Клима.

- Десять лет, - повторила наставница дипломатических искусств. - Ты будешь молить о пощаде и выложишь все, лишь бы твои страдания прекратились, лишь бы кто-нибудь выдрал, пусть и с мясом, вросшие в запястья кандалы, лишь бы твои глаза увидели хоть лучик солнечного света...

- Пять лет, - перебила Клима. - И я публично казню тебя на главной площади Мавин-Тэлэя. Отрублю руку, язык, а если сумешь меня умолить - и голову. Пари?

***

Тенька вернулся с разведки поздно вечером - мрачный и загнанный, как лошадь. На чердаке его ждала одна Ристинка: Выля и Гера были вынуждены пойти по спальням, чтобы не вызвать подозрений своим отсутствием. Только вряд ли им удастся уснуть в эту ночь...

- Что узнал? - коротко и будто нехотя бросила Ристинка.

Тенька покосился на нее.

- А ужин ты мне оставила?

- На подоконнике, под тряпицей. Кукурузная каша, не пойми чем разбавленный укропник и нога дохлой курицы.

- Умеешь ты обнадежить, - ведь усмехнулся. Хоть что-то не меняется, благородная госпожа Ристинида Ар по-прежнему язвительна и высокомерна.

- Так что узнал? - повторила "благородная госпожа".

- Тебе правда это интересно? - Тенька откинул тряпицу, хлебнул укропника (вполне сносное пойло, и чего она нос воротит?) и жадно хватанул зубами курицу. Дохлую. Ага, не хватало еще, чтобы живая была.

- Да.

- Ты как всегда поражаешь меня своим красноречием. Ладно. Значит, обду нашу я нашел. Ее держат в подвале и допрашивают. Клима, естественно, ничего по существу не говорит. Об этом даже упоминать нечего, иного от Климы ожидать нельзя. Подгадаем момент и выкрадем. Только я и Гера. Вылю брать не будем... Нет, не надо делать такое лицо! То, что я с ней целовался, не при чем. Выле нельзя попадать под подозрение, она остается за главную после ухода Климы. А Клима именно уйдет, думаю, на нашу сторону, а конкретно - ко мне домой. И ты с нами пойдешь, полагаю. И Гера. Будем среди наших обду продвигать. Веды, хоть и подзабыли, за что воюют, более благодарная публика, нежели орденцы. А чего ты вдруг положением нашей обды озаботилась?

Ристинка не ответила, хмурясь и задирая нос. Тенька обмакнул куриную ножку в кашу, откусил изрядный кусок и с набитым ртом предположил:

- А, от нее же твоя жизнь зависит. Понятно все.

- Жизнь, - Ристинка с брезгливостью глянула на безмятежно жующего колдуна и неожиданно грохнула кулаком об оконную раму. - Да пр-ропади она пр-ропадом, такая жизнь!

- О, это уже интересненько получается, - Тенька даже жевать перестал. - Ты, выходит, жить не хочешь? Так что может быть проще: спускайся с чердака и сдавайся своему любимому Ордену. Они тебя заждались.

Некоторое время бывшая благородная госпожа смотрела на свои окровавленные после удара костяшки. Казалось, она сейчас не видит и не слышит ничего, полностью уйдя в себя.

- Я боюсь смерти, - наконец прошептала она. - И не хочу жить. "Интересненько", правда? - Ристя криво улыбнулась, снова умолкая. А потом заговорила, ровно монотонно и оттого страшно: - Это утром произошло, на рассвете. Мы с женихом с вечера в лес хотели пойти, там ночевать остаться... Пошли. Остались. Мы часто так делали, отец не запрещал, все уже решено было, да и Квелька ему нравился. Он не благородный был, так. Но хороший. Красивый, сильный, воевал, работа вся в его руках спорилась, да и голова на плечах была. В общем, всех и недостатков, что не благородный. А отцу-то что. Он во мне души не чаял, вот и разрешил. Квелька еще раньше при нем на посылках был, ни одного промаха не допустил за восемь лет - ни с кем такого прежде не бывало... Он, Квелька, меня на пять лет старше, - она машинально вытерла сухие глаза и прибавила: - Был. Мне ночью холодно стало, он в усадьбу за одеялами пошел - там близко, два десятка минут бегом. Пошел - и не вернулся. Я ждала до рассвета, потом извелась вся, пошла его искать. Добралась до усадьбы, а она... - дыхание Ристинки перехватило. - ...Горит. Вся горит, черным пламенем. И в огне сестренка кричит. И кто-то еще... Я только сестренку почему-то запомнила, ей в тот день должно было шесть исполниться, хотели в Институт отдать на будущий год... Отец в кустах лежал. А голова - на заборе. А рядом - мамина. И... Квелькина... тоже... Кругом люди суетились, бегали, солому подбрасывали, хотя там хорошо горело. Я узнала многих... И поняла. Не дура... Была, - она сказала это слово с какой-то исступленной яростью. - Я там сгорела, вместе с сестренкой. И моя голова на заборе была, когда я вернулась в лес, вещи пособирала и бежать бросилась. Куда глаза глядят. Ходила долго, пряталась. Куда мне было податься? Пришла в Институт, там должник отца наставником был. Его полгода назад на войну забрали и убили уже, думается. Я без защиты осталась. А тут - обда эта. Зачем мне жить, мертвой? Не знаю. А поди ж ты, хочется... Чего молчишь, колдун?

С задумчивым вздохом:

- А чего здесь ответишь...

Глава 15. Маленькие шаги в большой политике

Вот наш удел еще невидим,

В дыму еще не различим.

То ль из него живыми выйдем,

То ль навсегда сольемся с ним.

Б. Ахмадулина

"Ну и на что я рассчитывала?" - мрачно спросила саму себя Дарьянэ, зажатая на узком сиденье кареты между двумя дюжими молодцами. Коллега-агент сидел напротив, с нарочито скучающим выражением лица глядя в окно. Но Даша знала этот взгляд: ее тоже обучали следить за объектом, не подавая виду.

Три дня назад, озвучив свое решение, она, разумеется, не смела надеяться, что ей сразу же поверят. Да, ее тут же накормили, напоили настоящим сильфийским укропником (девушка явственно ощущала привкус какой-то спиртовой настойки, но махнула на это рукой). Ей согрели ванну, переодели в новое платье, ничуть не уступающее по роскошности загубленному в подвале предыдущему, но... На ночь ее опять заперли. Не в тесном чулане, а в знакомой уже уютной комнате без окон, но все равно - заперли. Не доверяли. И ни на мгновение не оставили наедине с собой. Поначалу исстрадавшаяся без общения сильфида этого не замечала, но потом поняла: с нею рядом постоянно кто-то был. Служанка, безымянный мордоворот, сам господин агент - не важно. Она по-прежнему оставалась пленницей и, пожалуй, останется ею навсегда. Глупо было думать, что во всей этой мишуре красивых обещаний может быть хоть доля незамутненной истины.