- Ты судишь, как вед.

- Я и есть вед.

Ристинида Ар непроизвольно отодвинулась, а потом сухо, истерически расхохоталась.

- Ну конечно! Где еще жить веду, как не в Институте! Не сомневаюсь, эта самоназванная обда вскоре сюда все ведское правительство с Эдамором Кареем перетащит.

- Ты знаешь Эдамора Карея? - приятно удивился Тенька.

- Слышала где-то. Говорят, он редкостный гад, пьяница и дебошир. Одним словом, как нельзя лучше характеризует ведское племя.

- Враки! Он вообще не пьет!

- А чего ты за него вступаешься? Он твой отец?

- Нет. Просто я крайне уважаю этого человека и знаю о нем и его жизни почти все.

- Бессмысленный разговор... - скривилась Ристя. Ей было тошно.

- Я тоже так считаю, - кивнул Тенька. - Я вед, потомственный колдун, ты благородная госпожа. Наше воспитание было настолько разным, что лучше нам не говорить на идеологические темы. Все равно каждый останется при своем. Но мне любопытно, Ристя, отчего ты здесь, хотя, как я успел понять, терпеть не можешь Климу.

- Меня ищут. И я уже не благородная госпожа. У меня был выбор: принять Климино предложение или умереть. Я жить хочу. Зачем-то...

- Из-за этого ты такая... грустная? - сильно преуменьшил Тенька размеры своих впечатлений.

- Не твое дело.

- Очень даже мое! Мне с тобой еще невесть сколько под одной чердачной крышей жить. Должен же я знать, чего интересненького от тебя ожидать можно.

- Почему ты вообще решил, что я грустная?

- Вижу. У меня дар такой.

- А в глаза мне смотреть избегаешь!

- Потому и избегаю. У тебя там такое горе чернющее, хоть самому в петлю лезь.

- Я не хочу об этом говорить, - тихо и горько сказала Ристя.

- Может, я тогда тебя развлеку?

- Зачем?

Тенька улыбнулся.

- Красивые девчонки не должны грустить. Ибо если какая-нибудь красавица хмурит нос, где-то в мире скисает на огороде свежий кочан капусты. Интересненький такой закон природы!

- Ну, попробуй, - разрешила Ристя. Ей стало все равно. Сделка с беззаконной обдой, общение с ведом, ее поддерживающим... Да не только общение, им спать на одном чердаке. Ниже благородной госпоже, пусть и бывшей, падать некуда.

- Я недавно байку одну услышал, - начал Тенька. - О сильфах. Отчего у них такие длинные уши, знаешь?

Ристя покачала головой. Всяческие байки, тем более столь крамольные, были прерогативой простого народа, в среде благородных они считались дурным тоном. Вот поучительные истории о величии Ордена - другое дело. А сильфы - давние друзья, союзники, а о союзниках, как о покойниках - либо хорошо, либо ничего.

- Тогда слушай. Давным-давно высшие силы Земли и Воды сотворили наш мир. Землю, растения, животных, моря и даже реку Принамку. А потом Небеса развернули над миром голубое покрывало, которое укутало его, как новорожденного пеленки. Люди с сильфами тогда были одним народом и эфемерные летали по небу, словно птицы. Интересненькое, наверное, было времечко. Но захотели небожители однажды кушать. В небе есть нечего, не сырыми же птицами питаться, и не мошками-блошками. Часть небожителей спустилась вниз, на благодатные луга, фруктовые рощи и ягодные поляны. Поели они, значит, отяжелели и взлететь больше не смогли. Стали жить внизу, землю возделывать, детишек нелетучих рожать. Так появились люди. Тем временем, оставшиеся небожители (будущие сильфы) отощали и истончились от голода, в их пустые головы забился ветер, искурчавил, обесцветил прежде золотые волосы, размыл до цветов радуги карие глаза. Летают несчастные, держатся из последних сил. Но кушать все равно хочется. И с небом расставаться жаль. Да и Небеса к ним привыкли, полюбили. Пошли тогда оставшиеся небожители на хитрость. Спустились в холмистой, продуваемой вольными ветрами местности и привязали себя за уши к верхушкам кедровых деревьев, чтобы не упасть совсем. Посрывали шишки, наелись вдоволь орехов. И тоже отяжелели. Стало их вниз тянуть неудержимо, а уши-то привязаны! В общем, болтались они, болтались, да в итоге все равно на землю свалились. А уши так и остались длинными - растянуло. Мораль же такова: не зевай, делай, что должен, иначе останешься на голых холмах, изуродованным и с длинными ушами.

Но Ристя не развеселилась, только пожала плечами. Тенька занятно рассказывал, несмотря что вед. Застарелую боль это не притупляло, но и не добавляло тоски. Впрочем, тосковать - не тосковать, какая разница? Все потеряно и разрушено давным-давно.

Вед же мельком посмотрел в паучий угол. Муха в сети уже не трепыхалась, оцепенев. Паук куда-то уполз. Эх, жалко, пропустил момент, когда все случилось! Давно ведь хотелось посмотреть. С внезапной грустью Тенька подумал, что все они - и он, и Гера, и Ристя, и даже Клима - своего рода глупые мухи, кружащие в опасной близости от заботливо распахнутой западни. Того и гляди совершат неосторожный рывок не в ту сторону, запутаются, сгинут... А кто-то большой и непостижимый будет смотреть на их горе и со скуки биться сам с собой об заклад.

Глава 4. Молодожены

Нас утро встречает прохладой,

Нас ветром встречает река.

Кудрявая, что ж ты не рада

Веселому пенью гудка?

Б. Корнилов

Шальной неумолкающий ветер расчесывал Холмы. Солнце бельмом заволокла дымка, тени на земле приглушились, поблекли.

Панорама Сильфийских, или, как их называют местные, Ветряных Холмов значительно уступает Принамкскому краю в живописности: сорные травы на пустошах, да кедровые леса. Нет возделанных полей, фруктовых рощ, сел и городов. Только разбросаны меж возвышенностями белокаменные усадьбы, а при них - небольшие огороды и чахлые сады.

На самом большом, центральном, холме сияет перламутром и белизной колонн резиденция Верховного - правителя сильфов. Рядом разбит главный сад, крошечный и бедный по Принамкским меркам, но для Холмов поистине роскошный. Неподалеку от резиденции размещены ученый дом, где изобретают новые и новые модели быстролетных досок, библиотека, склады, у которых каждую неделю проводятся ярмарки, академия искусств и шестнадцать корпусов тайной канцелярии. Корпусам возвышенности уже не хватает, поэтому половина из них стоит в низине, а еще два словно взбираются на соседний холм. Все. Более интересного и организованного зрелища на Холмах не найти. Даже дорог толком нет, поскольку все население перемещается по воздуху. На юге - Принамкская граница и кусок дареной Орденом земли, отведенный сугубо под поля. С востока на запад Холмы пересекает речка Сильфука, у местных зовущаяся Хрустальной. Далеко на юго-западе Сильфука впадает в Принамку и снова бежит на восток, в Доронское море.

Было два часа пополудни. Юрген Эв, словно молодой ветерок, взлетел вверх по лестнице родной усадьбы, держа доску подмышкой. Он не был дома уже четыре дня и всерьез опасался взбучки. На Сильфийских Холмах взрослые дети обычно живут с родителями, переезжают крайне редко, если уж совсем невмоготу. Или когда женятся. Юргену этой зимой исполнилось двадцать два года, и по меркам своего народа он был ошеломительно молод. О женитьбе Юрген не думал, только время от времени о девицах. Впрочем, в них у прехорошенького юноши, да еще агента тайной канцелярии в придачу, недостатка никогда не было. Когда Юрген надевал форменную, на застежке-змейке, куртку с погонами, вешал на грудь свою единственную, но не последнюю медаль и в таком виде выходил куда-нибудь, то всякий раз чувствовал на себе мечтательные девичьи взгляды.

В длинном коридорчике прихожей было сумрачно и тихо. Изящные остроносые ботинки знакомо стучали по деревянному паркету. Юрген подошел к специально сконструированной подставке и принялся размещать там свою белую доску.

- Юрка! - взвизгнули сзади.

От неожиданности Юрген выронил доску и она, звонко грохоча, познакомилась с паркетом.

- Рафуша! - от досады юноша топнул ногой. - Я же говорил, чтобы ты прекратила подкрадываться!