Мы оба задыхались, со стороны, должно быть, экзекуция выглядела кошмарно. Внутри она и была настоящим кошмаром, а как иначе. Я слегка отстранился. Обтер пальцы о лацкан его лопнувшего по швам кителя. Бросил хрипло:
— Выкладывай.
— Я тут ни при делах, — повторил лжеофицер, поскуливая. — Слышал только, Док эту тему не первый год разрабатывает. У него за бугром концы, и на таможне тоже. Схвачено-налажено и под прикрытием.
— А ты, падаль, значит, подкидываешь ему матерьяльчик?!
— С асфальта! — взвизгнул милиционер, отплевываясь, кровь стекала по щеке, попадая в рот. — Только с асфальта! Это меня на этот раз черт попутал. Док как раз на связь вышел, нет ли чего перспективного, а тут эта ба… извините, женщина…
— Что значит, с асфальта? — спросил я, в который раз покрываясь гусиной кожей.
— Ну, значит, жмуров после ДТП. Свеженьких…
Я где-то недавно читал, будто по статистике смерть в нашей стране наступает в ста случаях из сотни, если авария произошла на трассе за границами крупных городов, а травмы оказались слишком серьезными, чтобы выкарабкаться без посторонней помощи. Правда, тогда я подумал, проблема — в отсутствии бригад быстрого реагирования, о которых любят потрепаться политики накануне выборов, чтобы приподнять обмякшие за четыре года пребывания у кормушки рейтинги. В убогом оборудовании под руками даже тех врачей, кому удалось не превратиться в коновалов, хорошо научившихся лишь одному — искусству вытряхивать из клиентов бабло. Косить капусту, не правда ли, прекрасно звучит? Больной, этот столик не обслуживается, вам тургеневским языком говорят. Но, мне тогда и в голову не пришло, что на бесхозных внутренностях еще тепленьких трупов можно хорошенько нагреть руки.
— Где сейчас женщина? — спросил я. — Советую трижды подумать, если собираешься лгать.
— В Калиновке, — не колеблясь, ответил Михеич. — У Дока там отстойник… ну, то есть, оборудованная всякой пургой операционная и холодильники.
Я содрогнулся.
— Адрес?!
— Точно не знаю. То есть, однозначно, в больнице скорой помощи, ее еще при коммунярах построили, вместе с атомной станцией, а в какой конкретно палате, я не в курсе. У Дока своя кухня, левых туда близко не подпускают…
Это более или менее походило на правду.
— Сколько ее там продержат?
— Не знаю… День, два. Может, неделю. Смотря какие у Дока будут заказы… сейчас почки в ходу. Бухать-то все любят, а в гроб, даже с инкрустацией, неохота. Особенно неохота, когда при хороших бабках… — Он слабел на глазах и готовился потерять сознание. Я залепил ему увесистую затрещину, чтобы взбодрился, хоть ненадолго.
— Имя Дока назови?!
Он поморщился.
— Афян. Зовут Артуром Палычем…
— Как выглядит?
Лжекапитан еле шевельнул головой. Сглотнул:
— Раньше черный был. Здоровый, как буйвол. На борца похож. Ты узнаешь. Даже если он переменился…
— Как это, переменился?
— Лет пять не пересекались… а то и больше, не помню уже…
— Я ж предупреждал, без брехни!
— Век воли не видать, командир, не пхххх. Я ему давно на пейджер сообщения кидаю. Или, на крайняк, через мобилу сигнал даю, где груз забрать…
Я решил, это логично.
— Кто еще из медперсонала в деле?
— Не знаю… Кто не при делах, но догадываются — помалкивают себе в тряпочку… у Дока — разговор короткий, если что…
— Местная милиция в доле?
— Только я, и еще Петро…
— Кто такой?
— Старлей один. Из наших старых кадров… — Михеич медленно провел языком по багровым губам. Сам язык был синего цвета. — Может уже, и до капитана дослужился. Головатый…
— Как это, может быть? — не понял я, но он не расслышал. Его глаза закатились под лоб. Я снова отвесил ему оплеуху. Затем еще одну, по инерции.
— Сука такая, дххххххх до меня, — жалобно пробормотал Михеич.
— Скольких вы убили?!
— Точно не помню, — сказал он еле слышно. Я подумал, вероятно, он и правда сбился со счета.
— Сколько лет вы этим промышляете?
— До ххх и больше…
Ответ меня ужаснул. Прочь патетику, но, сколько же это исковерканных судеб, несбывшихся надежд и прочего, что обыкновенно принято отождествлять с оборванной жизнью…
— Кто заправляет лавочкой?
— Туристами — я. Кишками — не знаю. Не бейся, бхххх, я не пхххх. У Дока каналы там… — шевельнув рукой, он показал куда-то в небо, лазурное и бездонное, где, по понятиям попов, должен бы был обитать Бог.
— Всех убитых людей в старую шахту сбрасывали? — бросил я наудачу, и попал в точку.
— Ххх его знает, — протянул капитан. — Большинство. Вообще, Гриня с пацанами мог и еще где прикопать. В овраге там, еще где… подходящих мест — завалом… глухомань, бхххх…
— Что за шахта, знаешь?! — поторопил я, весь в напряжении, словно пес, почуявший след. Вряд ли у меня имелся, хотя бы призрачный шанс обсудить с ним мои видения, но, по крайней мере, я нашел человека (если его позволительно было так назвать), который тоже слышал о пропавшей шахте. Уже хотя бы что-то…
Он еле-еле кивнул, теряя последние силы.
— Старое захоронение. Может, скифы выкопали, а то и до них кто. Ххх разберешь…
— Откуда тогда там бетонные бункеры с колючкой взялись, скифы, что ли, оставили?!
— Значит, и их видел? — вопреки тяжелейшему состоянию, он здорово удивился, это было очевидно.
— Выкладывай, как на духу! — прошипел я. Михеич замотал головой, так энергично, как только мог.
— Не заставляй меня! Не хочу… злое место… — он шумно сглотнул. — Может забрать, на ххх… боюсь…
— Бояться надо было, когда в душегубы подавался…
Он беззвучно заплакал. Я, вместо того, чтобы пожалеть, напомнил ему о втором глазе, пока остававшемся невредимым. Пообещал навести симметрию.
— Говори, я долго ждать не буду!
Он попросил сигарету. Машинально хлопнув себя по карманам, я развел руками.
— Во внутреннем кармане кителя, — сказал Михеич.
Эту просьбу я выполнил, выудил из указанного места мятую пачку болгарских сигарет «Родопи» и зажигалку, тяжеленную, явно еще советскую, насколько я их помнил. Или сделанную на зоне, как вариант. Подкурил сразу две сигареты, одну вставил милиционеру в рот. Он попытался затянуться, закашлялся, утер брызнувшую кровь тыльной стороной ладони.
— Итак? Я жду…
— Колючку и вышки — еще при Советах натыкали, — прохрипел милиционер, немного успокоившись. — Там какая-то база была, в жопу охххххх секретная. То ли КГБ ее курировал, то ли военная разведка. Мне не докладывали.
— Чем занимались?
— Откуда мне знать? Они тебе скажут, чем…
— Но слухи какие-нибудь ходили, правильно?
— Ходили, — согласился капитан, — только такие, что на голову ххх оденешь. Ни в пхххх, короче, ни в Красную Армию…
— А поточнее?
— Говорили, будто там археологи еще до войны с немцами то ли бореев каких-то раскопали, то ли, вообще, инопланетян из блюдечка… еще, мол, при Сталине дело было…
— Кто такие эти бореи?
Он попытался пожать плечами под куцыми погонами, демонстрируя, что не знает.
— Как Союз по пхххх пошел, кагэбяры оперативно свернулись. Запечатали там все, не в рот ехххххх, до лучших времен, которые, бхххх, никогда не наступят. Наши, ясно, туда сразу свой пятак всунули, как те смотали удочки. Порядки, бхххх, стали не те, никто никому не указ…
— Кто — наши?
— Местные, бхххх, пацаны. За алюминием полезли.
— И?
— Как они, ех ихнюю мать, туда сунулись, так никто их больше не видал. Как, бхххх, сквозь землю провалились.
— Искали?
— Не так, чтобы шибко. У органов других делов по горло, чтобы всякую схххх из-под земли выковыривать.
— Это я уже понял, — мне оставалось лишь согласиться. — Дальше что было?
— Потом эти наехали, пхххххх, которые железо на себя пялят и деревяшками друг друга еххххх…
— Толкинисты, что ли? — догадался я.
— Во-во, онанисты. Патлатые все, сопляки с соплячками, ххх разберешь, кто где, пока трусов не снимешь. Стали, бхххх, лагерем. Только мы собрались их на ххх оттуда вытурить, чтобы ххххххх не страдали, подъехали на двух машинах, а там — никого. Одну только шалашовку потом нашли. Мозгами на ххх тронулась. Пхххххх, как заведенная, мол, земля сожрала ее дружков. — Ему приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы говорить. С каждым произнесенным звуком кровь изо рта бежала все гуще, он быстро терял последние силы.