— У одного из сопляков папаня крутой оказался. Из столичных бандюганов со связями. Из Такскомерцбанка, кажись. Наняли они, — капитан наморщил лоб, — ну, короче, тех дебилов, что по пещерам лазят…

— Спелеологов?

— Вроде того…

— И что?

— Ни ххх. Никто не вернулся. Газетенки, разные, бххххххх, шум подняли. Давай строчить, ххххх разную. Про вирусы какие-то, нххххххххх, которые штрихов, что туда сунулись, в упырей переделали. Эпидемия, мол, надвигается, вроде конца света. Мудак какой-то приперся, профессор из Киева, прибитый до угла мешком. Наследство, бхххх, предков, хотел искать. Звонил на каждом углу, мол, тут, у нас, в Калиновке, пуп земли объявился, какая-то на ххх, культура древняя, которую коммуняки скрывали от народа, и все мы, короче, прямые потомки самого Христоса, который был родом аккурат из наших мест. Короче, то, се, шум, гам, на ххх. Голову это конкретно зхххххх…

— Чью голову? — не понял я. — Ты это о ком?

— В смысле, председателя городского совета Калиновки, — разжевал капитан. — Они с дружками из столицы как раз наладили оборудование дохлой атомной станции на продажу, а тут эти ехххххх археологи со своим сххххх наследством каких-то предков, на ххх, конченых. Голова звякнул куму в военную честь, тот, бхххх, прислал своих минеров. Заложили они, короче, там повсюду взрывчатку, ту, что еще не успели спихнуть в Приднестровье и бандитам, да как ххххххх, к еххххх матери. Еххх, и нету нхххх. Завалило к ххххх.

— Каким образом тогда бункеры уцелели?! И саму шахту кто раскопал?! — удивился я.

— Никто их, бхххх, не раскапывал… — просипел умирающий.

— Не раскапывал?! — в изумлении я разинул рот. — Как это?!!

Он клюнул носом. Я начал неистово трясти его, это существо, внешне напоминавшее человека. Но, бестолку. Пощупал пульс, и еле нашел его. Заглянув в документы, я узнал, что капитана звали Репой Василием Михайловичем, и он действительно трудился старшим инспектором Калиновского ОВД. Если, конечно, удостоверение не было фальшивкой. Мне показалось, оно давно просрочено, впрочем, я не очень-то разбираюсь в подобных документах.

Теперь я снова не знал, как быть. По-идее, мне следовало прихватить милиционера с собой, он стал бы бесценным свидетелем, при условии, если бы согласился повторить свой рассказ следователю прокуратуры. И, естественно, если бы прокурорские работники удосужились его выслушать и записать, в чем у меня не было никакой уверенности. Вынос мусора из избы — не входит в число привычек, свойственных органам. Не говоря уж о том, что не было ни малейшей гарантии, будто капитан Репа переживет дорогу в больницу. Да и куда мне его было везти — к приятелю мяснику, набившему руку на трансплантациях? Так ему Михеич и даром не сдался, как донор он не представлял ни малейшей ценности, судя по синим зигзагам капилляров на щеках и носу.

Капитан Репа задергался, испуская дух. Я не стал ожидать, пока он отдаст концы. Поспешил вниз по склону, где меня, мирно урча мотором, работающим на холостом ходу, терпеливо дожидался вездеход. Сложился ли у меня хоть какой-нибудь план? Признаться, ничего подобного не было и в помине, повторюсь, я понятия не имел, с чего начать. Разыскивать ОВД Калиновки и там доказывать его сотрудникам, что верблюд — вовсе не я, а их добрый старый коллега капитан милиции Репа, четверть века безупречной службы? Наверняка чей-нибудь кум, сват или брат, с которым перепиты батареи бутылок водки, выужены тонны рыбы, отстреляны стаи промысловых птиц, это самое малое, по части связей. Я здорово сомневался, будто в ОВД или прокуратуре меня ждет радушный прием, и что кто-нибудь из местных правоохранителей сподобится дослушать мою исповедь, хотя бы до половины. Что еще я мог предпринять, если милиция отпадала? Лететь за Ольгой в больницу, которая, если верить тому же Репе, была похлестче осиного гнезда? Чтобы нарваться там на рожон? Я прикинул шансы уйти из госпиталя живым. Как ни крути, они представлялись мизерными. Позвонить жене, чтобы сообщить, старуха с косой промахнулась, оставив ей мужа, а Юльке отца, забрав жизни двух других людей, которые были ничуть не хуже, а скорее гораздо лучше? Да и как долго я мог прожить, если собирался навестить зловещего доктора Афяна, которого уже ненавидел и одновременно боялся за глаза? Плюнуть на все и пробиваться в столицу, ведь дома, говорят, и стены помогают? Светлана оборвала все трубки и в квартире, и на службе, в этом я нисколько не сомневался. Следовательно, Юрий Максимович уже был в курсе, что его сотрудник и, чего там греха таить, протеже, пропал без вести по дороге с моря. Может, шеф даже предпринял кое-какие шаги, сделал звонки, по своим старым каналам? Принимая во внимание его связи в силовых структурах, я вполне мог надеяться выйти сухим из воды, а то и, чем черт не шутит, вернуться в эту проклятую Калиновку вместе с Законом.

На коне и в бурке… — съязвил внутренний голос. Я пропустил это замечание мимо ушей.

Дотяни до ближайшей железнодорожной станции, а там, хоть поездом, хоть электричками, лишь бы остановок поменьше, двигай на Киев…

Пожалуй, у меня в запасе даже имелось кое-какое время. Пока дружки хватятся душегубов, оставшихся валяться в бараке. Пока сослуживцы забьют тревогу, когда капитан Репа не выйдет на очередное дежурство, пройдет два-три, а то и все пять часов. Приличная фора…

Проблема состояла в том, что у Ольги этого времени, вероятно, не было…

Его не было у нее безо всяких вероятно.

Через десять минут я был на трассе. Под рифлеными протекторами вездехода загудел асфальт под аккомпанемент ожесточенных шлепков, с какими шины избавлялись от глины, облепившей колеса по обода. Не дай Бог, угодить на такой участок на большой скорости, когда едешь в легковой машине. С другой стороны, не бежать же за грузовиком со шваброй?

Через полуопущенное стекло врывался ветер, холодил кожу, мокрую от пота. Я хотел прикрыть его, но не стал, голова гудела, руки на баранке слегка подрагивали. На дороге все так же не было машин. Ни попутных, ни встречных, как в другой Вселенной, миллион лет назад, говаривал Игорь. Я поднажал, сосредоточившись на управлении грузовиком. Чтобы ни о чем не думать.

***

Калиновка оказалась гораздо крупнее, чем я полагал. Ее дома, среди которых преобладали обыкновенные деревенские хибары, были разбросаны по склонам гигантской котловины, и напоминали амфитеатр вроде тех, что когда-то строили эллины и римляне, а теперь — турки, в своих отелях на побережье, только гораздо больше. Хоть давно рассвело, городишко либо еще спал, или вымер. Кое-где попадались двух — трехэтажные бараки, затем вдали, за крытыми грязно-серым шифером крышами, показались настоящие городские высотки, стена из панельных домов, построенных, судя по архитектурному стилю, под занавес Перестройки. Незадолго до распада большой страны. Сначала их неожиданное появление вызвало у меня недоумение, на окраине деревни они смотрелись так же нелепо, как танк в песочнике, потом до меня дошло. Я вспомнил слова покойного Репы об атомной станции, имущество которой разбазаривал кто-то из его приятелей. Значит, предо мной был городок энергетиков, город-спутник, как выражались в советские времена. Мертвый, скорее всего, или умирающий, раз Репа назвал саму станцию дохлой. Невезучий конь под несчастным братом Луизы Пойндэкстер из фильма, так пугавшего меня когда-то в детстве. Даже сама деревня, собственно Калиновка, которая была здесь задолго до появления мертворожденной атомной станции, и та казалась какой-то оцепеневшей. Почти никакого движения на улицах, ни транспорта, ни велосипедистов, ни пешеходов, ни живности, которую в поселках городского типа вы вечно рискуете переехать.

Притормозив, я спросил дорогу у какого-то паренька, машинально отметив в зеркале заднего вида тревожный взгляд, которым он проводил мою машину. С чего бы это? Свернул в четвертый по счету переулок, как он сказал, проехал еще метров триста, пока не увидел больницу. Я не думал, будто в Калиновке их две. Следовательно, был у цели.