— Сххх ехххххх!!! — завопили мне прямо в ухо. Хрипя, я вцепился в руку, отрезавшую от кислорода легкие, но тщетно. Попытался ударить врага затылком, и промазал. Мы начали вращаться по комнате, опрокидывая мебель. Перед глазами поползли темные пятна, я понимал, что скоро упаду, и это будет означать конец.

— Дядя Гриша?! Сюда!!! — орал мой душитель. Я слышал его призывы через погребальный звон, стоявший в ушах. Я задыхался и, тем не менее, узнал этот голос.

— Сюда, бхххх!!! — надрывался Косой. Именно так его называл напарник, когда они тащили меня по коридору старого бункера прошлой ночью. Пальцы правой руки соскользнули с его запястья, превратившегося в удавку, рука нырнула за спину. Косой был в одних трусах, видать, успел натянуть, когда услышал шум борьбы. Нацепи он джинсы, и я бы, вероятно, погиб. Буквально на последнем издыхании мне удалось поймать его гениталии в кулак. Я провернул его изо всех сил. Косой заорал так, что его вопль, вырвавшись наружу через окна и дверь, вероятно, разнесся по всей округе. Может, даже достиг Калиновки. Ключ разжался, Косой повалился на пол, я тоже упал на колени, хватая воздух ртом, будто висельник, вынутый из петли в самый последний момент. Желудок подвело, но рвать было нечем, во рту двое суток не было и маковой росинки. Я пытался превозмочь спазм, когда, мелькнув розовым, в переносицу угодило чье-то колено. Из глаз посыпались искры, из носа хлынула кровь, кожа на переносице лопнула. Я бы, безусловно, опрокинулся на спину, но чьи-то руки вцепились в волосы. Второй удар поразил бровь, третий разбил скулу. Потом мне удалось захватить чертово колено руками, хоть я и действовал почти вслепую, кровь заливала глаза. Мы рухнули на пол. Только тогда я смог разглядеть, что на меня напала женщина, та самая, которую я, приняв за Ольгу, безуспешно тормошил всего пару минут назад. Затем она снова ринулась на меня, шипя, будто дикая кошка. Ногти располосовали щеку, мне еще крупно повезло, что она не дотянулась до глаз. Вскочив, я попятился, отчаянно отбиваясь.

— Ксюха, на ххх!!! — рявкнул кто-то от двери. Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть водителя «Газона». Он маячил в проеме, с двустволкой наперевес, готовый спустить курки. Я дернул вопящую мегеру на себя за секунду до того, как прогремел выстрел. Меня обляпало с головы до ног чем-то теплым и жидким.

— Еххххх в рот!!! — крикнул водитель. Издав леденящий душу вопль, я схватил тяжеленный дубовый табурет и заехал им по ружью. Дробь из второго ствола полетела в пол, туда, где все еще бился в корчах бандит, намеревавшийся помочиться с крыльца, всего-то. Я снова махнул табуретом, и, на этот, раз раскроил водителю «Газона» череп. Он умер почти мгновенно.

Я лихорадочно огляделся. Комната, и раньше не блиставшая чистотой, превратилась в мясницкую. Меня, наконец, вырвало прогорклой желчью. Ноги заплетались, когда я выбрался на крыльцо. Если бы на хуторе оставались другие бандиты, они взяли бы меня голыми руками. В изнеможении я опустился на ступеньку. Кто бы спорил, негодяи получили свое, но теперь я чувствовал себя гораздо хуже, чем на грунтовке, когда только заметил далекие огни. Я не вернул Игоря и по-прежнему не знал, жива ли Ольга. Голова шла кругом. Меня колотило.

Солнце, оторвавшись от поверхности Земли, пошло на взлет. Начинался новый день, обещавший быть — тем еще, судя по началу.

***

Мне понадобилось не меньше четверти часа, чтобы хоть немного прийти в себя. Я умылся из ведра у колодца. Хотел обыскать хибару, но не смог заставить себя заглянуть туда снова. Во втором бараке не было ничего интересного. Одинарная солдатская кровать, столик, заставленный грязной посудой и пустыми бутылками из-под водки, шведской «Absolute» и израильской дынной настойки «Keglevich». Тысячу лет не видел в продаже этого ликера, думал даже, он остался в бандитских 1990-х, ан, нет, оказывается, реликт сохранился у этих самых бандитов, ну надо же. Груда вещей, сваленных в углу в человеческий рост, придавала помещению сходство с лавкой секонд-хенда, где у нас перепродается гуманитарная помощь с Запада. Ох уж этот Запад, хлебом не корми — дай облагодетельствовать полуколонии, им же и ободранные до нитки.

Закончив осмотр, я пошел к амбару. Сбил замок камнем, подобранным у ворот, толкнул тяжелую створку. Подождал с минуту, пока глаза обвыкнутся с полумраком. Окна под самой кровлей походили на бойницы, и были такими мутными, что я мог поспорить на что угодно — их никто никогда не мыл.

Внутри ангара оказался гараж. Вдоль длинной стены справа неровной шеренгой выстроились легковые машины, с десяток иномарок, относительно недорогих, некоторые — откровенно преклонного возраста. Я не увидел ни одной новой модели. 240-й «Мерседес», 605-е «Пежо», два или три «Форда», видавшие виды «японцы». Я еще подумал, надо же, душегубы, оказывается, действовали избирательно, не задирали по-настоящему крутых, ограничиваясь самым нижним сегментом среднего класса. Поди, ж ты, какая предусмотрительность! Машины стояли с задранными капотами, находясь, как бы это сказать, на разных стадиях разборки на запасные части. Немые свидетели трагедий, распрощавшиеся с хозяевами скакуны. География происхождения читалась по номерным знакам, среди них не было ни одного местного, крымского. Наша, помятая с нескольких сторон «Вектра» замыкала строй горемык.

У противоположной стены ангара виднелись демонтированные моторы, и еще какой-то металлический хлам. Ольга еще не верила мне, что он может в чьих-то глазах оказаться дороже жизней. Как будто в этой забытой Богом стране жизнь эта хотя бы чего-то стоит. Я взялся за голову.

Не требовались особые дедуктивные способности, чтобы сообразить, что это за место, — последняя пристань для чьих-то машин. Тут они превращались сначала в детали, а затем в свободно конвертируемую валюту, в то время как их замордованные изуверами владельцы отправлялись на дно той самой шахты, откуда я выбрался каким-то чудом по прихоти случая или, я точно не знал, чего или кого еще.

Чтобы поставить в длинном списке преступлений точку…

Скорее уж троеточие…

Нестерпимое желание сжечь осиное гнездо к чертовой матери овладело мной. Сделать это было нетрудно, здесь, в ангаре, хранился бензин и в бочках, и разношерстных канистрах, вроде тех, что водители берут с собой про запас, когда отправляются в долгую дорогу. Прочие трофеи, добытые душегубами, тоже были здесь. Огнетушители, домкраты, наборы гаечных ключей, запаски и приличная куча буксиров. Вещественные доказательства, именно это соображение заставило меня отказаться от заманчивой идеи предать логово вурдалаков огню. Подобрав с пола монтировку, я вскрыл первый попавшийся деревянный контейнер из дюжины, сложенных в баррикаду у стены. Внутри оказалось десятка два мобильных телефонов. А я еще ломал голову, откуда мне позвонить! Впрочем, насчет звонка я все же погорячился. Перебрав телефоны все до единого, а, заодно, высматривая свою мобилку, я обнаружил, что SIM-карточки кем-то заблаговременно извлечены, а моего телефона среди нигде не видать.

Бросилась в глаза и другая весьма странная деталь. Большинство телефонов были — устаревших моделей, под стать автомобилям. Я поломал голову над объяснением этой загадки, пока до меня не дошло. Ну, естественно, в сети, расставляемые рыбаками, попадался самый разный товар. Ходовые, престижные модели телефонов ушли, некондиционная аппаратура, как водится, застряла на складе. А выбросить было жалко…

Я вернулся во двор, раздумывая, что делать дальше. Исправные телефоны, безусловно, должны были быть хоть у кого-то из убитых бандитов, но обыскивать хибару оказалось выше моих сил. Теперь мне хотелось одного — бежать.

Пока я колебался, судьба снова сделала выбор за меня. Из-за двери, в которую я никак не решался войти, донеслась незамысловатая электронная мелодия, набор нот, имитировавших шансон, какой раньше, до появления так называемой полифонии, довольно часто использовался в качестве сигнала вызова. Это случилось так неожиданно, что я едва не закричал. Сердце, и без того тяжело ухавшее в груди, заколошматилось, словно попало под ток. Мелодия оборвалась, затем заиграла снова, давая понять: я не ослышался, кто-то действительно звонит. Набрав в легкие побольше воздуху, я перешагнул порог. Мертвецы валялись в тех позах, в каких я их оставил, только лужи на полу стали гораздо больше и темнее. Стараясь не вступить в них, я продвигался вперед, ориентируясь на слух.