Этой ночью он бродит по развалинам, как пришибленный, не понимая, где оказался. Книга все еще внутри него, необъятнее, чем пески, по которым он ступает, прочнее каменных стен, к которым прикасается. Все, что он чувствует, - растущее беспокойство в груди, будто там готовый проснуться дракон, который раньше только подрагивал во сне, а сейчас распускает кольца, широко разевает пасть. Томление и зуд сродни трепету вожделения.
На рассвете, когда крылатые разлетаются с башни, он рыдает и падает на песок, обезумев от мысли, что он не с ними, что в этом затерянном городе он единственный прикован к земле.
Пока он лежит в муках отчаяния, с небес спускается крылатая женщина. Взяв его за руку, она помогает подняться и ведет в башню. Но не вверх по лестнице в его спальню или в комнату ветров, а вниз, в темный колодец, преддверие глубин земли.
Все ниже спускаются они, пока свет из комнаты на самом верху не превращается в едва заметную точку. На ощупь, нашаривая ногой ступени, скользя рукой по стене. Собственное дыхание мотыльками бьется в ушах. Кругами спускаются они все ниже, ему уже начинает казаться, что колодец бесконечен и ведет к центру земли, да и в самом деле, воздух становится теплее, как от жара подземного огня.
Наконец за пределами мыслей о свете лестница заканчивается, и крылатая женщина через проем вводит его в камеру, где он едва может развести руки, снимает с него одежду, укладывает на каменный пол, и он чувствует, как ее рука закрывает ему веки.
- Спи, - произносит она и исчезает, шелест ее крыльев затихает в колодце. Тишина.
Чтобы взлететь, нужно верить. Подлинная же вера приходит только во сне.
Глубоко под пустыней, в камере, обогретой жаром невидимого подземного пламени, запеленутый в печаль, спит Пико. Кровь сгущается в его лопатках. Изо всех этих снов, из целой планеты, галактики, вселенной снов, из необъятного непостижимого, в конце концов прорастает горстка перьев - скудная награда за вечную жажду, за жизнь в утробе воображения.
Рядом с горячим биением сердца земли он спит, забывает и растит крылья.
С медленно зарождающейся во тьме зарей просыпается он, крылатый человек, сгибает руку, ногу, расправляет новые мускулы на плечах и слышит шорох перьев о камень. Сон проник в мир, и больше нет нужды спать, ведь он вернулся к жизни. Он поднимается и выходит из камеры, где оболочкой кокона остались лежать его имя и воспоминания, и по ступеням поднимается в темноту наверху. Незрячий, он идет вверх, чувствуя за спиной новый вес крыльев, чудесную тяжесть, и через круглое отверстие в каменном полу вступает в комнату ночных ветров.
- Как ты научилась летать? - давным-давно в забытой беседе спросил он Сиси. И та ответила:
- В падении.
Крылья и ветер его наставники. Он прыгает в бездну.
На рассвете, когда крылатые взлетают из башни, он кружит над ними в неподвижном, прозрачном воздухе. Над утренним городом Паунпуам новоявленный воздухоплаватель поднимается к солнцу.
Безымянный летает он, пьет из фонтана, спит. Памяти больше нет, только ветер под крыльями, воздух в груди, солнце в глазах. Тело крепнет, кожа под обилием света становится бронзовой. Когда он спит, то видит сны лишь о полете. Разговаривать в утреннем городе не заведено. Новые путники больше не появляются. Изредка он садится на финиковые пальмы, на ветви апельсиновых деревьев и питается плодами, но чем дальше, тем реже чувствует голод. Тело делается легким, как листок, листок света на ветру.
На рассвете и в сумерках он летает, днем и по ночам спит на краю небесной ограды и, случается, выныривает из сна о полете, паря в прохладном воздухе над развалинами города. И во все стороны от этой гавани полета расстилаются необозримые пески. Пустыня безгранична. Он взлетает встретить и проводить солнце в экстазе забытья.
В одно утро на рассвете он вьется над расходящейся спиралью крылатых, осой на невидимой нити высоко над песками, и внезапно замеченный внизу предмет рождает непонятный отзвук. Возможно, это камень, отвалившийся обломок какой-нибудь Древней башни, но, сам не зная почему, он должен разобраться. Через мгновение он на песке, становится на колени, тянет за темно-коричневый уголок, и вот уже крутит в руках вовсе не камень, почти погребенный под медленными приливами пустыни, а книгу. Золоченый обрез страниц давно стерся. Открыв первую страницу, он, стоя посреди пустыни, читает стихи и, только дочитав, понимает, что это его стихи, много лет назад посвященные крылатой девушке в далеком городе у моря.
На миг кажется, что он захлебнется от нахлынувших воспоминаний, ему нечем дышать, шлюз пробит, и легкие уже готовы взорваться. Но воспоминания редко губительны.
Он относит книгу назад в башню и в тот же день читает ее от корки до корки, учась познавать себя. Прочитанное удивительно и прекрасно; пожалуй, думает он, прекраснее даже его пребывания в утреннем городе, потому что исполнено печали.
Он вспоминает Сиси, ее взмывающий дугой смех, ее одержимость небом. И тотчас любовь, что привела его сюда, разгорается внутри, как лампа, с которой сдернули полотно, как день, рожденный из ночи. Любовь, давшая ему крылья. И он осознает, что ее любовь ему дороже крыльев, дороже целой жизни в полете. И возвращение это священно.
Глава 10
МОРЕ
Той же ночью он пускается в путь, вылетев, пока другие спят, из башни, унося свою книжку и воспоминания на запад через пустыню.
Лететь получается быстро. К полуночи он у источника, где встретил Айю, но без бадейки не напиться, и он летит дальше. Его мелькающая внизу тень за минуты пересекает пространство, стоившее ему часов нестерпимых мучений, и к утру пустыня позади, он у подножия холмов, выше них - мятый занавес гор. Тут он пьет из ручья и спит в кружевной тени акации, и к середине дня восходящие потоки воздуха поднимают его над сухим кустарником, закручивают выше, вдоль покрытой рубцами шкуры гор, в морозный воздух, где приходится разгонять кровь взмахами крыльев, пока он не поднимется достаточно высоко, чтобы пронестись над перевалом, над пустыми башнями черного замка. Он мельком замечает внутренний двор под сплошным белым ковром вновь выпавшего снега и на крыльях теплого ветра уносится к городу в горах, где весна уже украсила свечами нежно-зеленые кроны каштанов. Его тень скользит вдоль бульвара, и он видит, как официанты и лоточники задирают головы и что-то кричат, но его уже след простыл, он минует черепичные крыши, затопленные паводками поля, и вот он уже над лесом. Листва, что когда-то дробила солнечный свет, ветви и деревья, что складывались в узоры лабиринта, теперь превратились в сплошной зеленый ковер, зеленое море, колышущееся под порывами ветра.
Вторую ночь он спит у водопада, а утром ополаскивается под жесткими струями и встряхивает перья, чтобы просушить их. На следующий день он пролетает жилище Господина Кролика и очередную ночь проводит в лесу. Следующую ночь, четвертую по счету с того как он покинул утренний город, он спит в пустой башне Валко, на простынях, которые расстелил сам, уже и не вспомнить сколько месяцев назад.
Весь следующий день он летит, и уже после того как пала ночь, в темноте пролетает над кострами, которые могли развести разбойники, а может, другие путешественники в начале собственных странствий, и в предрассветные часы оказывается на опушке леса над морем. Там он усаживается, сложив крылья, вдыхая запах моря, поджидая рассвет, поджидая, когда со звоном колоколов с сотен башен взмоют в воздух крылатые, и его любовь среди них.
Он счастлив этим мгновеньем спокойного одиночества в конце своего похода, пока лица и голоса, точно созвездия, проплывают в его памяти. Каким наполненным он себя ощущает! Вспоминая неказистого паренька, более года назад покинувшего эти предгорья, он смеется, трогает книгу, книгу для записей, хранящую столько воспоминаний, и мысленно салютует хилому библиотекарю, который набрался-таки смелости бросить все и отправиться в опасный путь по неведомым землям в погоне за мечтой. Бывают такие утолки мира, сказал безымянный владыка черного замка, что искрятся образами, и, быть может, эта опушка леса, прилегающая к морю и небу, как раз и есть такой уголок. Быть может, рядом в темноте и вправду сидит неведомо его прежнее «я» в благоговейном трепете перед его крыльями. Первая птичья трель оживляет тишину, и он видит, что солнце разбросало в темноту свои первые лучики, как девушка, что расправляет на балконе волосы для просушки. Вглядевшись пристальнее, он может различить границу моря и неба. Справа и слева выступы гор подпирают небесные покосы, а внизу понемногу проступают крыши, но с чувством, граничащим с паникой, видит он, что очертания города изменились. В его отсутствие город стал другим, и он встает, держа руки у горла в припадке удушья, в то время как рассвет медленно озаряет строения под ним, которых теперь меньше. Больше не возносятся величаво бесчисленные островерхие башни с их яркими кровлями и арками, колоколами, голубями и крыльями. Лишь низкие крыши домов простираются перед морем равниной из черепицы. На миг ему кажется, что он попал в другой город, но, повернувшись, он видит на склоне холма свою библиотеку со статуями, вытянувшимися в неподвижном воздухе. Неподвижный воздух. В этом городе рассвет всегда гудел от колокольного звона и хлопанья крыльев. Теперь свет ложится вдоль молчаливых улиц.