— Ты все ума набираешься? — спросила она, подойдя к Леньке. — Вылеживаешься с книжкой.

— Стихи, мамо, читаю.

— С рыбалки давно вернулся, беглец?

— Совсем даже не ездил.

— И Олег дома?

— Мне нет дела до Олега.

— Разбежались? — Фекла Ивановна укоризненно покачала головой. — Ох, Алексей, пора и тебе и твоему дружку браться за ум. Надо к труду приучаться, уже не маленькие. Или так и будешь все лето лежать под хатой да плавать по Егорлыку? Шел бы к отцу на ферму в помощники. Приучался бы к делу. Или ступай в трактористы.

— Я, мамо, учиться буду.

— Всем ученым не быть, кому-то и в колхозе надо работать. И землю пахать, и хлеб сеять, и за скотом смотреть.

— Это я слышал. У вас, мамо, как и у бати, отсталые настроения.

— Зато ты у нас передовой! Еще передовей, чем твои братья и сестры. Вот возьму пояс или кнут, так я покажу тебе отсталое настроение! Умник какой нашелся!

Фекла Ивановна пошла в хату, хотела там отыскать что-то похожее на кнут или на пояс. В это время отворилась калитка, и во двор вошел Трифон Савельевич. Он снял свой зазелененный травой фартук, и Фекла Ивановна, увидев мужа, оставила Леньку в покое. Она принесла тазик, налила в него воды. Трифон Савельевич стянул рубашку, намыливал загрубелые руки, плескал воду на седую, коротко стриженную голову. Вытираясь полотенцем, он рассказывал жене, как утром повстречался с Ярошенкой.

— Фекла, знаешь по какому делу заявился в Грушовку сухобуйволинский овцевод? — заговорил Трифон Савельевич, подсаживаясь к столу. — Мальчуганов вербует в сакманщики. Как ты думаешь, не послать ли нам туда своего Алексея? И Ярошенко у меня об этом спрашивал.

«Думаешь, думаешь»! — сердито передразнила Фекла Ивановна. — Что-то ты долго раздумываешь! Другой отец давно определил бы парнишку к делу. Лето наступило, чего Алексею бегать без дела? Или у нас в колхозе работы мало? Скоро начнется жнива. Или шел бы Алексей к нам капусту поливать, а то поехал бы к трактористам. Сын Деркачихи, Семен, — мальчик тех же лет, а уже за руль садится.

— Что же ты мне все это втолковываешь? Скажи Алексею.

— Людские дети труду приучаются, а наш баклуши бьет да раков ловит, — не унималась Фекла Ивановна. — Связался с Гребенковым. Ходят завсегда вместе, как два бычка в ярме. А Олег тот, это же все знают, — маменькин сынок и лентяй. Анастасия дрожит над своим сыночком, как квочка над цыпленком, Боится, чтобы он не перетрудился, и избаловала паренька. И наш к этому лодырничеству приучается. Пятеро бросили родительский дом, письма от них не дождешься, так и этот туда же уши навастривает. С утра и до ночи пропадает на лодке. Тебе, Трифон, ничего, ты возишься со своими бычками, а я мать, я — то все вижу. Лермонтова читает, сам стишки малюет. Ох, не туда идет наш сын, не туда!

— И чего ты расходилась, раскудахталась? — не утерпел Трифон Савельевич. — Не знаю, чего ты капусту поливаешь. Тебе, Фекла, надо в ораторы записываться, чтобы ты всем начальникам критику наводила. Сын вольничает, а я — то тут при чем?

— А как же! — пуще прежнего разошлась Фекла Ивановна. — Да при том ты, что ты ему отец! Почему не возьмешь Алексея к себе на ферму? Пусть бы приучался.

— Был сегодня. Сам пришел.

— Ну и что?

— Вроде б заинтересовался. С Малютой поговорил. Но вижу, ко мне он не пойдет. — Трифон Савельевич почесал затылок. — А насчет чабанов я намеревался поговорить с ним в бугаятне. Умолчал. Зараз пойду к нему. Может, и согласится.

Пока Фекла Ивановна готовила ужин, Трифон Савельевич прошел на огород, отыскал там Леньку. Ленька собирал стручья гороха. Увидел отца, опустил голову, светлая челка упала на глаза.

— Поспел горох? — спросил Трифон Савельевич.

— Еще зеленоватый.

— Так, так. Ну, давай сядем на травке, посидим. — Трифон Савельевич сел, а Ленька продолжал стоять. — Ну, комсомол, как думаешь жить дальше? Ты уже не маленький, давай посоветуемся по-взрослому, по-мужски.

— Давайте. Согласен! — Ленька морщил лоб. — Только не надо кричать и ругаться, как мать. Можете вы, батя, спокойно говорить?

— Могу. Я, Алексей, буду спокойно речь вести к тому, что пора тебе делом заняться. Мне, как я вижу, ты не помощник. Был ты у меня, и я понял: хоть быки тебе нравятся, а работа моя не по душе.

— Это, батя, вы верно подметили.

— Так, может, Алексей, поехать тебе к овцеводам? Набирают туда вот таких пареньков, как ты.

— Кто набирает? — заинтересовался Ленька.

— Приезжал Григорий Корчнов. Главный чабан в Сухой Буйволе.

— Дядя Гриша из Сухой Буйволы? — переспросил Ленька, не веря своим ушам. — Да это же родной дядя Олега!

— Он самый. А ты чего удивился?

— Да… я ничего. Я не удивился.

— Ну, так как же, Алексей? — допытывался Трифон Савельевич. — Поедешь к чабанам? Жизнь там степная, привольная.

— Поеду, батя, поеду! — крикнул Ленька. — Вот это здорово! Сухая Буйвола! Олег, где ты?

— Погоди, куда ты рвешься? — Трифон Савельевич взял Леньку за руку. — Ежели ты изъявляешь желание, так завтра утром пойди к Ярошенке и сам скажи. Он даст тебе бумагу. Так, мол, и так, командируется Алексей Завьялов. По всем правилам.

— Побегу к Олегу! Это же такая новость!

— Да погоди. А ужинать?

— Не буду, не хочу! Сухая Буйвола! Сухая Буйвола! — И перемахнул через плетень: — Олег!

Подошла Фекла Ивановна, удивленно посмотрела вслед Леньке, спросила:

— Куда это он? Что с ним?

— Ничего особенного, — ответил Трифон Савельевич. — Согласен ехать к чабанам.

— Как же ты его уговорил?

— Очень просто. Поговорили мы по душам, вот и все. Человек же он взрослый. Все понимает.

Глава IX

Слушали — постановили

Олег и Ленька хотели в тот же день повидаться с Ярошенкой. Но он уехал в поле. Говорили, что отправился в четвертую бригаду Ивана Рясного. Олег побывал у Ярошенки дома. Но и там ему сказали, что Кузьма Кузьмич приедет только завтра. А Олегу не терпелось. Поздно вечером он забежал в правление — а вдруг Ярошенко там?

В правлении пусто. Горит тусклая лампочка. Сторож покосился на Олега и сказал:

— Пора, парень, спать! Кузьма Кузьмич будет завтра. Ежели хочешь его застать — приходи пораньше. Он в кабинете не засиживается.

Ночь друзья спали тревожно и проснулись рано, только-только начинало рассветать. Может быть, Ярошенко еще спал, а мальчики, сдерживая учащенное дыхание, уже входили в правление. Осторожно открыли дверь в председательский кабинет, босыми ногами неслышно переступили порог… Здесь Ярошенко! Сидит за столом и что-то пишет.

Ярошенко писал распоряжение бригадиру Ивану Рясному. Оно начиналось так:

«Иван Терентьевич! Побывал я у тебя в бригаде и тебя, как на грех, не застал. И по какому делу ты ездишь в такую горячую пору в город? Или у тебя там теща? Так я хотел тебе сказать не о теще, а о том, что уборка хлебов не за горами, а в твоей бригаде тока не готовы, дороги не отремонтированы. И вот я приказываю…»

В это время и вошли Олег и Ленька. Ярошенко сделал вид, что занят письмом и не заметил вошедших. Еще ниже нагнул бритую голову и про себя подумал: «Рано заявились, рыболовы! Не звал, сами прибыли. И что я им скажу?» И начал писать еще прилежнее, даже голову склонил набок: так удобнее было косившим глазом поглядывать на ребят. Ленька, глотая слюну, шепнул:

— Олег, начинай, чего ты мнешься!

Олег шмыгнул носом, подтянул штаны.

— Погоди, куда спешишь? Да и нельзя так сразу. Можно все дело испортить. Видишь, он же что-то пишет! — И вдруг по-петушиному охрипло крикнул: — Здрасте, Кузьма Кузьмич!

— Тю на вас, пострелята! Напугали! — Ярошенко удивленно посмотрел на ребят. — А кто вы такие? А-а… Постой, постой, узнаю молодцов! Ты Олег Гребенков, а ты Алексей Завьялов?

— Верно, мы, — подтвердил Олег. — Узнали!

— Вот вы мне, друзья, как раз и нужны! — Он запнулся, кашлянул. — Я тут писал для вас решение и хотел было посылать за вами рассыльного.