– Да ну их всех в задницу! – в сердцах ответил я.

– А что так?

– Не хочу я никаких апостолов.

– А как же столь драгоценные зёрна? Не боишься за человечество?

– Если честно, то мне это духовное сельское хозяйство до одного места.

– Да? А народ на тебя надеется.

– Вот только я в спасители не набивался.

– Понятно. Значит, ты не хочешь вписать своё имя золотым теснением в книгу истории?

– Совершенно.

– Да? А что ты хочешь?

– Тишину и покой.

– Потомки тебе не простят.

– А это их проблемы. Знаешь, кстати, анекдот про проблемы?

– Ладно, – посерьёзнел дракон, – переходим к повестке дня. Сегодня тебя ждёт исповедь.

– Какая ещё исповедь?

– Понятия не имею. Лично я никогда не исповедовался и не собираюсь.

– Я как-то тоже не горю желанием.

– Но только ты проходишь сквозь лабиринт, а я нет. Так что, хочешь или нет… Короче говоря, машина во дворе.

Машиной оказалась очень милая иномарка. Не членовоз, а нечто миниатюрное снаружи и просторное изнутри – именно то, что я люблю. Едва я вышел из дома, как водитель, – чертовски темнокожий негр в белоснежном костюме, – выскочил из машины и, открыв заднюю дверь, вытянулся по стойке смирно.

– Спасибо, – поблагодарил я, садясь в машину.

– Далеко ехать? – спросил я, когда мы выехали со двора.

– Я не понимать, – со страшным акцентом ответил водитель, оскалив белоснежные зубы в улыбке людоеда.

Ехали мы недолго, минут тридцать. При этом умудрились пересечь как минимум пять пластов реальности, настолько резко менялся пейзаж за окном. Я же, как всегда, так и не смог уловить ни одного перехода между реальностями.

Остановившись у входа в наиживописнейший парк, водитель выскочил из машины и открыл дверь.

– Вам туда, – сказал он со своим жутким акцентом и показал рукой на мощёную камнем дорожку.

В парке было спокойно, но не безлюдно. Люди прогуливались, сидели на скамейках, играли с детьми, но не орали, не путались под ногами и не мозолили глаза. При этом с виду выглядели такими же точно людьми, как и те, среди которых я вырос, но манерами отличались, наверно, сильнее, чем обитатели Сириуса.

В центре парка стояла очаровательнейшая церквушка. Небольшая, безо всяких мудрствований и излишеств, но настолько приятная, что я подумал, что именно таким и должен быть дом бога. Зайдя внутрь, я решил, что церковь, скорее, католическая, чем православная, так как по обе стороны прохода стояли скамейки, и кто-то играл на органе. На скамейках сидели люди, человек пять.

Слева за скамейками была чёрная будка, у входа горела зелёная лампочка. Приняв это, как приглашение, я вошёл. Едва оказался внутри, дверца закрылась, и я отчетливо услышал, как в замочной скважине повернулся ключ. Два раза. Похоже, без отпущения грехов пути на свободу не было. Вот только получить отпущение оказалось не так просто, как я думал.

Должен признаться, я не из тех, кто таскается по церквям, но если в православные соборы пару раз заходил, посмотреть на достопримечательности, то в храмах иных конфессий до сего дня бывать не приходилось. А о том, как исповедоваться, имел представление лишь по книгам и кино. Так вот в кино показывали, что в будках есть стул, а на уровне лица человека – что-то вроде решётки, куда и следует на себя доносить священнику.

В будке не оказалось ни стула, ни решетки. На противоположной от двери стене было написано синим маркером:

«Рано-рано два барана хуй засунули в пизду.

Та пизда была обманом – хуй пошёл на колбасу».

Под надписью тем же маркером была нарисована голая женщина, а там, где должна находиться её пилотка, в стене зияло отверстие сантиметров шесть диаметром – примерно на той же высоте, на которой находились и мои гениталии. Все это смахивало на руководство к действию, но на действие я решиться не мог. Не зная, что делать, решил подождать инструкций.

– Ну? – услышал я через какое-то время недовольный шепот. Кто-то, я так и не понял, мужчина или женщина, шептал(а) по ту сторону отверстия.

– Что «ну»? – громко ответил я.

– Ты что, идиот?

– Да нет, вроде.

– Тогда действуй.

Не зная, чего ждать, я снял штаны и сунул писюн в отверстие. С той стороны его ласково взяли рукой, оголили головку, обмыли приятно тёплой водой и взяли в рот. Минет получился грандиозный. После того, как я обильно кончил в чей-то рот, в двери вновь провернулся ключ. Меня освободили.

По дороге к машине я подумал, что если бы и в нормальной реальности исповеди проходили именно так, от желающих исповедаться не было бы отбоя. А потом представил, как один и тот же рот мусолит толпы членов, и меня чуть не стошнило на дорожку.

И только в машине, по дороге домой дошло, какую свинью подложил мне дракон. Я понял, что в моей жизни больше не будет таких грандиознейших минетов; не будет экстатической музыки; не будет массажа женскими волосами; не будет ничего из того, к чему я успел привыкнуть за время инспекции. Конечно, если я действительно займу должность пророка, у меня будет приличная жратва, приличное питьё, приличная травка или что посильней, и самые дорогие шлюхи или особо сексуальные фанатки, но это всё будет жалкой копией того кайфа, который обрушился на меня нескончаемым потоком с момента появления в моей жизни дракона. А это означало, что моя дальнейшая жизнь будет всего лишь воспоминанием, тоскливым приложением к нескольким дням счастья, которое принесло общение с драконом.

В общем, домой я приехал в отвратительном настроении, что, разумеется, не укрылось от дракона.

– У тебя такая рожа, будто ты перепутал исповедальню с мясорубкой, – выдал он, едва я вошёл, – что стряслось?

Я выложил ему всё, что было на душе.

– Твоя проблема в том, что ты мыслишь, как Трижды Мудак Советского Союза, – сделал вывод дракон из моего рассказа.

– Это почему же? – огрызнулся я.

– Во-первых, потому, что, вместо того, чтобы наслаждаться каждым отпущенным мгновением, ты отравляешь себе жизнь всяческими сравнениями и мыслями о «потом». И чем короче кайф, тем большим преступлением является разбазаривание столь драгоценных мгновений.

Во-вторых, потому, что ты рассматриваешь сексуальные отношения как какой-то сраный потребитель, относящийся к сексуальным партнёрам, как к вещам. Как в мафиозных фильмах: ничего личного. Однако, именно личное, именно близость с любимым человеком, и делает взаимоотношения удивительно неповторимыми.

А в-третьих, ты ищешь наслаждение в диаметрально противоположном от источника направлении, и это является самой распространённой и самой роковой ошибкой людей. Получая удовольствие от еды, выпивки, секса, творчества, достижений, наркотиков, и так далее, вы склонны думать, будто именно эти вещи и являются источниками наслаждений. И, думая так, отчаянно бросаетесь на поиск всё новых и новых объектов удовольствия, практически не задумываясь над тем, что эти объекты на деле не более, чем триггеры или пусковые механизмы, запускающие в вас процесс удовольствия. И если бы вы понимали, что наслаждение в чистом виде находится внутри вас, что оно – ваше неотъемлемое свойство, вы бы гонялись не за всяческими химерами, а искали прямой доступ к кайфу, как таковому. Ведь в случае нахождения такого доступа вы становитесь неуязвимыми.

Всё внешнее можно отнять: баб, еду, удовольствия, наркотики, здоровье, жизнь… Но кайф, когда он становится естественным состоянием, вашей истинной сутью, отнять невозможно. Человек со своим собственным кайфом становится неуправляем, поэтом все, кто стремится и дальше удерживать людей в повиновении, столь негативно относятся к наслаждению, опасаясь, что рано или поздно люди смогут найти дорогу к своему кайфу, и тогда власть, религия, деньги перестанут быть главными идолами человека.

Но это уже отдельный разговор.

Митота тринадцатая. О чём поведал минотавр

К разговору об экстазе дракон вернулся только за ужином.