Напавших было трое. Коротко стриженные, жилистые, в кожаных жилетах, подбитых мехом, и плотных штанах. Двигались они куда проворнее старосты и его мужиков. Вооруженные длинными цепями, увенчанными острыми крючьями, они вдвоем умудрялись не только удерживать на расстоянии пятерых противников (включая отца Всеволода), но и не давать им обойти себя сбоку. Еще один падальщик пытался уйти в сторону леса. За собой он тащил мужика, по всей видимости оставленного старостой следить за подходами к храму. Ногу несчастного плотно обвивала цепь, крючья которой, похоже, глубоко вонзились в плоть.

Вся картина отпечаталась в сознании Андрея за какую‑нибудь секунду. Он начал огибать дерущихся, намереваясь броситься на перехват удирающего с добычей падальщика, когда двое мужиков, будто по команде, вывалились из схватки и, побросав мечи, схватились за луки. Никто ничего не кричал, не предлагал сдаться. Пара стрел взрезала воздух почти одновременно. Но за неуловимое мгновение до этого падальщики бросились в стороны. Их реакция поражала. Андрей представлял их загнанными в норы отшельниками, выродившимися ублюдками, но никак не ловкими бойцами, способными уворачиваться от стрел. Впрочем, скорее не уворачиваться, а предугадывать действия противника, так как избежать оперенных снарядов им все же не удалось.

Первый падальщик покатился кубарем, успев сделать всего пару шагов. Древко стрелы воткнулось ему в правое плечо. Он выпустил сжимаемую в руке цепь, ухнул в траву, но почти тут же вскочил метрах в трех от места падения, снова побежал. Второму стрела вонзилась в бедро. Возможно, не очень глубоко, так как человек продолжал бежать еще с десяток метров, но все же оступился, вскрикнул, когда раненая нога подогнулась. Он рухнул в траву, а подняться уже не смог.

Произошедшее Андрей видел лишь краем глаза. Он не понимал, почему деревенские мужики не расстреляли гадов, не вступая с ними в прямое противоборство. Но пока это не так важно. Все его внимание сосредоточилось на последнем падальщике. Голосящий мужик, которого тот тянул на цепи, сильно затруднял бег, отчего догнать охотника за человечиной не составило большого труда.

Андрей чувствовал себя до невозможности глупо. Он – в строгом, пусть и порядком помятом, костюме, с несбалансированной железякой, называемой мечом, в руке. И противник – в одежде, больше подошедшей бы викингу, с тонкой длинной цепью, обмотанной вокруг ноги деревенского мужика.

Падальщик, понимая, что его нагоняют, остановился, встряхнул цепью так, что та вмиг слетела с ноги жертвы.

Андрей, тяжело дыша, замер в нескольких шагах от любителя человечины.

Догнать догнал, что теперь?

На лице падальщика появилась надменная усмешка. Его левая рука скользнула к поясу, откуда в ладонь перекочевало широкое лезвие.

Метательный нож?

— Откуда ты взялся? — его голос дребезжал, точно телега на кочках. Ему вряд ли было больше двадцати пяти лет, но кожа на лице растрескалась, воспалилась. В уголках губ застыли крупные болячки.

Андрей молчал, посматривая то на падальщика, то на раненого мужика. Тот, судя по всему, вот–вот готов потерять сознание.

— Ты не местный. Не наш… – его глаза вспыхнули, губы расплылись в жестоком оскале, обнажив подпиленные зубы и ярко–красные болезненные десны.

— А кто же я? — проговорил Андрей, становясь вполоборота.

— Не знаю… – падальщик бросил взгляд Андрею за спину. Неопределенно мотнул головой. — Никуда не уходи… Мы еще встретимся.

Он развернулся и припустился прочь.

— Ты какого лешего сунулся в драку?! — послышался приближающийся крик.

Андрей обернулся. Староста с двумя мужиками остановился перед ним. Лицо Степана Михайловича пылало. И вряд ли от недолгой схватки или бега. Казалось, он готов разорвать неразумного гостя.

— Его бы утащили, — Андрей указал на раненого. — Перевяжете, или пусть кровью истечет?

Староста кивнул мужикам, те склонились над товарищем.

— У вас там, с той стороны, все с головой не в ладах? — Степан Михайлович явно с трудом сдерживал гнев. — Их, — он указал в ту сторону, где скрылся падальщик, — в рукопашной почти не взять. Тем более тебе! Бить гадов только с расстояния. Но небольшого – вертляются, точно лист на ветру. Он бы тебя разделал прежде, чем мы успели добежать.

— Не разделал же, — пожал плечами Андрей.

— Очень странно. Что он тебе сказал?

— Что еще встретимся.

— Пойми, мы здесь для того, чтобы оберегать тебя. Ты – наша надежда вернуться. Сгинешь ты – все наши жизни ничего не изменят. Быть может, это звучит жестоко, но таков уж наш мир. Наша клетка.

Андрей поморщился. То, чего он опасался, случилось.

— Вы меня с кем‑то спутали, верно. Я не девица, чтобы следить за моей сохранностью. Не драгоценность и не мессия, который поведет вас за собой. У меня нет вашего опыта, нет ваших знаний и осторожности. Но, знаешь, Степан Михайлович, у меня осталась совесть. Как бы это глупо ни звучало.

— И что даст твоя совесть, если тебя освежуют?! — кулаки старосты сжались. — Что?! Ты не герой – ты… – он осекся.

— Ну же. Кто? — Андрей смотрел ему в глаза.

— Господь с вами! — к готовым вцепиться друг другу в глотку мужчинам спешил отец Всеволод. — Чего это удумали? Все завершилось миром. Чего крик поднимать?

— Они его видели, — сказал староста, не отводя взгляда от Андрея.

— Ничего, Степан Михайлович. Ничего. Успокойся.

— И сам сгинешь, и нас погубишь, — проговорил староста надтреснутым голосом.

Он обреченно махнул рукой и направился обратно к церкви.

— Неразумно поступил ты, Андрей. Ох, неразумно, — вполголоса проговорил отец Всеволод. — Мы же держимся тебя. А ты…

— Привыкайте к дураку. Со здоровой головой отсюда, похоже, не выбраться. А так какой‑никакой, а шанс.

Встреча с падальщиками спутала все планы. Один раненый в собственной группе и один плененный любитель человечины. Тот самый, которому прострелили ногу. Раненый в плечо, как оказалось, сумел уйти. Впрочем, его особенно и не преследовали. Все‑таки строгая выучка позволяла падальщикам огрызаться весьма успешно, даже находясь в самом невыигрышном положении. Оттого еще более неприятным казался факт, что Андрея попросту отпустили. Первое что приходило на ум: людоед увидел в нем ключ к спасению. Да и чему удивляться? Внешность броская, заметная. Подобной одежды в округе не сыскать.

И все же он не чувствовал себя виноватым. Сколь ни пытался выискать в себе хотя бы зачатки вины – не мог. Да, поступил необдуманно, но зато по совести. Хотя вряд ли кто‑то из деревенских одобрит подобное рвение. А Настя, Вяч? Они ждут его возвращения. Если еще ждут…

Андрей тряхнул головой. Та отозвалась ноющей болью. Перед глазами все поплыло. Если кто‑нибудь еще скажет, что надеется на его помощь, он просто уйдет. Плевать куда. Плевать, что станет делать. И пусть это будет бегством. Пусть будет трусостью и нежеланием взять на себя ответственность. Он устал. Очень устал.

Глава 10. Заметки из прошлого.

Они пробыли возле церкви еще с полчаса, а потом отправились обратно в деревню. Староста заметно нервничал. То и дело зыркал по сторонам, всматривался в кромку леса. Да и остальные мужики вели себя настороженно. Раненый пришел в себя и вскоре шагал сам, немного хромая, но практически не замедляя движения группы. Его рана выглядела страшнее, чем оказалась на самом деле. А потерю крови компенсировали глотком–другим какой‑то крепкой настойки, оказавшейся в небольшом бурдюке одного из провожатых. Андрею тоже предложили попробовать, но он отказался. Голова и без того соображала медленно, а глаза снова слипались.

Куда большей обузой стал падальщик. Его благоразумно оглушили древком копья, а потом связали. Именно то время, которое понадобилось мужикам, чтобы соорудить волокуши, Андрей посвятил осмотру церкви. Староста что‑то недовольно проворчал, но удерживать его не стал. Только выделил двоих в сопровождение. Отец Всеволод присоединился к ним чуть позже.