– Что с Чубаровым?

Главврач, плотный старик с лысым теменем, стащил с тяжелого мясистого носа очки, выдавившие в коже лаковую красноватую ложбинку, помял пальцами переносицу.

– Скрывать не буду, состояние тяжелое. Было средней тяжести, сейчас – тяжелое.

– Как допустили?

– Так и допустили. Ни один человек в больнице даже предположить не мог, что пуля окажется отравленной. Первичный анализ крови, когда больной поступил к нам, ничего не показал.

– Жить парень будет?

– Все для этого делаем… Но сказать сейчас, что все будет в порядке, нельзя – рано. Если бы он сразу поступил к нам в больницу, а то… – врач развел руки в стороны и красноречиво вздохнул. Нахлобучил на нос очки.

– Если бы могли раньше – доставили бы.

– Нам, дорогой мой, всегда «если бы да кабы» мешает. Как танцору тесные штиблеты. Это – всероссийская беда.

– Да, – нехотя согласился Кочнев. – Если нужны будут какие-нибудь лекарства, препараты – готов поставить на ноги всю Пограничную службу России.

– А толку-то? – главврач вяло махнул рукой, по усталому лицу его проползла тень. – Что ставь ее на ноги, что не ставь – бесполезно. Дорогие американские препараты находятся только в загашниках у сильных мира сего, а те скудные малоэффективные лекарства, которые предложит Пограничная служба России, есть и у нас.

В распахнутое окошко влетел шмель, огромный, как птица, с басовитым гулом облетел врача и плюхнулся в свежий букет цветов, стоящий в вазе. Что-то веселое, бесшабашное, жизнеутверждающее было в полете шмеля.

Врач скосил на наглеца глаза, усталое лицо его размягчилось, сделалось незнакомым, расстроенным, он опять развел руки в стороны и выдохнул неожиданно охрипшим голосом:

– Это жизнь. Увы. Все под Богом ходим. Как нам ни трудно жить, а жить надо.

Оганесов вернулся из поездки посвежевший, веселый, с кирпично-красным загаром, прочно прилепившимся к его лысине. Как он ни таился, как ни бегал от солнца, а Канары – это не Астрахань, за несколько дней он успел сильно загореть, привез полтора десятка костюмов, приобретенных на одной из дорогих курортных распродаж, и трость из слоновой кости, подаренную ему Золотым Пальцем.

– Сам подарил! Сам! – Оганесов вожделенно поднял глаза к небу. – Великий человек!

Сын Рафик украсил шею новой толстой «голдой» – золотой цепью, сработанной из массивного красноватого золота; его сопровождала большеглазая хрупкая переводчица с большим ярким ртом и грудью, внушающей глубокое уважение. Переводчица обзавелась и первым, и вторым, и третьим – и новыми костюмами от парижских модельеров, и «голдой», и загаром.

– Ну что вы тут без меня натворили? Докладывайте, – потребовал Оганесов у Карагана с Футболистом, сев в аэропорту в машину и удобно устроившись на кожаном переднем сиденье.

Рафик с переводчицей поехали в другой машине.

Караган рассказал о стычке в одном из нижних ериков с пограничниками.

– Мамацгали! Никак не угомонятся! – Оганесов выругался.

– Это еще не все, – Караган стер пот с красного напряженного лица, отодвинулся подальше от хозяина, вдавившись спиной в сиденье: а вдруг тот будет бить? Тем более, что Оганесов держит в руках вон какую удобную для этого дела штуку – костяную трость. Караган схлебнул пот, стекавший с верхней губы.

– Что еще? – глаза у Оганесова сделались маленькими, черными, как два шильца.

Караган, давясь словами, рассказал. Оганесов всадил торец трости в резиновый коврик, постеленный под ноги, выругался.

– Вот, мамацгали! Ну, погодите… Погодите малость, узнаете, на каком огне жарят шашлыки из таких баранов, – Оганесов снова выругался. – Гниды зеленозадые!

Но, несмотря на «ругательное» настроение, действия своих подопечных Оганесов одобрил: ликвидацию Пропеллера признал правильной, как правильно было и то, что труп Карамахова решили не оставлять в морге – мало ли какие концы могут быть завязаны на этом трупе! А так – нет их, концов этих.

– Пограничникам, повторяю, надо наносить удары со всех сторон, везде, всюду! На суше и на море! – Оганесов раздраженно подергал краем рта. – Чтобы ни сна им не было, ни покоя, ни отдыха, ни веселья. Понятно? – Оганесов вновь стукнул в коврик торцом трости. – Их надо разлагать, покупать, щипать, резать, жечь, начинять свинцом, обливать кипятком, варить в супе, отрубать им пальцы… Они должны уйти с астраханской земли. Понятно?

– Ага, – Караган, поугрюмев, схлебнул с губы пот. Согласно наклонил голову. Он маялся: слишком много коньяка выпил вчера. И вообще у него в последнее время с этим делом – перебор.

– А тебе, пеночник с футбольного поля? – Оганесов перевел взгляд на Ставского. – Понятно это или нет? Чего молчишь?

– Да не молчу я, шеф, – круглые глаза Футболиста расстроенно повлажнели: не ожидал, что хозяин будет так суров.

– Тогда хоть по-лягушачьи квакни либо головой покивай, чтобы я знал, одобрям-с ты это дело или не одобрям-с!

– Одобрям-с! – сказал Футболист. – Только без денег, шеф, здесь не обойтись.

– А кто тебе сказал, что надо обходиться без денег? – Оганесов свел вместе брови: – Я? Я этого не говорил.

– Никак нет, не говорил, – глаза у Футболиста повлажнели еще больше, в них появилось испуганное выражение. – Это я так, на всякий случай.

– Ну и какие свежие мысли у тебя есть?

– Нащупали мы один выход… на кое-кого из погранцов…

– Кто это? Генерал, офицер, прапор?

– Офицер. Если мы дадим ему приличную зарплату, он перейдет работать к нам и будет действовать против пограничников.

– Перевертыш, значит, – Оганесов поскреб торцом трости по коврику.

– Даже если мы ему вместо корабля предложим моторную лодку, он все равно перейдет к нам. Лишь бы была хорошая зарплата.

– Зарплата – это не вопрос… Но и на моторную лодку мы его сажать не будем, он нам для корабля сгодится.

Оганесов нахмурился, отвернулся от собеседников и начал сосредоточенно смотреть в окно.

Аэропорт в Астрахани расположен едва ли не в черте города, ехать недалеко, они стремительно, на скорости проскочили городскую окраину и въехали в центр. Центр здешний состоит сплошь из старых купеческих домов, добротно сложенных, с толстыми, пушкой не прошибешь, кирпичными стенами – только такие стены могут летом хранить прохладу, а зимой тепло.

Оганесов сам жил в таком доме – приобрел семнадцатикомнатный особняк купца Скребинского, обнес его забором, высоким и неприступным, как здешняя кремлевская стена, по углам поставил видеокамеры на вращающихся штоках и отделал особняк всем современным, что было в Европе, – мраморной плиткой, привезенной из Греции, красным итальянским деревом, норвежским гранитом, египетским ониксом, начинил шведской сантехникой. Не пожалел и золота – краны в ванной были сработаны из тяжелого червонного металла.

– Живем-то один раз, чего на себе экономить! – говорил по этому поводу Оганесов.

– Эх, погранцы, погранцы… Сами не живут и другим не дают. И чего вам не избрать для своего обитания какой-нибудь город Северозадрищенск или станицу Волосатоноговскую. Сидели бы там, пряники жевали. А они на благородную Астрахань посягнули, на красную рыбу, – Оганесов беседовал сам с собой, не замечая спутников.

– Причем тут кета, шеф? Они на белую рыбу полезли, шеф, не на красную… На осетра, – зашевелился на своем сиденье Футболист.

Оганесов его не услышал, хотя щека у него нервно дернулась, ушла вверх, словно бы подпрыгнула, потом резко опустилась, тяжело обвисла.

– И какой это дурак придумал посадить вас на рыбу, – пробормотал он, – руки-ноги поотрубал бы этому человеку. А потом – все остальное.

С досадой повернул шею в одну сторону, потом в другую, словно бы воротник жал ему, вздохнул… А ведь достойных помощников и настоящих мыслителей у него в команде нет. Эти два дурака, Караган и Футболист, – не помощники. Сынок Рафик тоже пока не тянет, у него другие увлечения… Может быть, в будущем, через год-полтора он станет достойным продолжателем дела своего отца и его правой рукой, но пока – нет… Это Оганесов понял на Канарах. Нужно взять на работу головастого мужика, дать ему такую зарплату, чтобы у него от изумления глаза на лоб вылезли, и тем самым купить его с потрохами. Забота у него будет только одна – думать. Разрабатывать всякие пакости – например, как овладеть золотым запасом Калмыкии или как стать зятем президента Казахстана, как выкурить погранцов с того куска берега, который они сейчас оседлали, – к этому берегу у Оганесова раньше причаливали катера с икрой…