В приёмной послышался гул. Разговоры и бурные обсуждения чего-то заставили меня вернуться из мира фантазии, в котором я вновь была с ним, вновь смотрела ему в глаза, делилась своими бурными эмоциями и вновь чувствовала его прикосновения.
По истечению нескольких минут гул стих, и в кабинет вошел Виталий.
Он с нетерпением протянул мне небольшую, бумажную сумочку бирюзового цвета, видимо, ту самую, которая вызвала эмоции, отголоски которых я слышала за стенами.
- Тебе это только что доставил курьер.
Виталий стоял, содрогаясь в нетерпении увидеть содержимое, и не собирался сдвинуться с места.
- Это из магазина Tiffany! - пояснил, будто я сама не видела могущественного логотипа, красующегося скромными черными буквами на светло-бирюзовом фоне.
Доставка из "Tiffany &Co” на самом деле была адресована мне, и мне не терпелось моментально вскрыть небольшую коробочку, которую я извлекла из сумочки.
- Ну что? Ну что? - с нетерпением, почти подпрыгивая, спрашивал Виталий, не сводя глаз с заветной коробочки.
Я отложила её в сторону, выражая безразличность, в ожидании спада любопытства. На самом деле, мне не терпелось заглянуть в неё…
Как только я осталась одна, я прикрыла дверь и открыла презент, зная наверняка, кто мог быть его отправителем.
В коробочке - голубой кусочек неба - тонкая цепочка с нежной, хрупкой, как сама влюбленность капелькой аквамарина цвета моих глаз. И записка: "Я хочу увидеть тебя! Сегодня! Сейчас! – Амал.”
В каждой семье есть тот незаменимый человек, который своим существованием подклеивает разбитые уголки каждого из нас, собирает нас вместе и заставляет нас чувствовать эту принадлежность к узкому кругу общества - к семье. И мы бесимся и раздражаемся его вмешательством в наши дела и в интимные подробности нашей жизни, злимся на вопросы, которыми одолевает он нас в своем присутствии, но, несмотря на это, продолжаем чувствовать в нем эту близость родной земли, родного края, родного дома.
Так, одним ранним утром я была пробуждена мокрым поцелуем, захватывающими в тюремный плен, как пойманного пленника руками и пряным запахом мягкого, знакомого тела...
Как ураган, как стихия, примерно раз в месяц, без предупреждения бабушка появлялась в нашей московской квартире ранним утром, вытаскивала нас из постели и устраивала полный допрос, не соблюдая никаких личных границ. Она также разглядывала видимые изменения в каждом из нас и комментировала каждое действие, каждый жест, как и свойственно всем бабушкам.
- Что же это! Все еще спишь! Ну, куда же это годится! - зазвучал её звонкий голос, от которого в нашей квартире невозможно было укрыться.
- Бабуль! Я не одета! Дай проснуться, одеться! Не маленькая уже!
Я все больше заворачивалась в одеяло, пряча под него голову и энергично вытирая щеки, испытавшие бабушкино излишнее выражение любви.
- Давай, давай, поднимайся! Как отец прям! До 8 в кровати, что за дело? Поднимайся! Я тебе блинчиков напекла! - еще звонче восклицала она, удаляясь шустрыми шагами по коридору в сторону кухни.
Моя мама, будучи преподавателем в университете, уезжала на работу ранним утром. Она самая первая поднималась и самая первая исчезала по утрам из дома. На протяжении многих лет завтраки я проводила в компании моего отца и крепкого, свежемолотого кофе.
Так, где же он был сейчас? Ни один звук в квартире не оповещал мне о его присутствии. И почему внимание бабушки было сконцентрировано на мне одной?
- Предатели! Трусы! Дезертиры! - мысленно перечисляла я, не показываясь из-под одеяла, прилагательные, которые могли бы дать определение капитулировавшим членам семьи, а конкретнее, моему отцу, который, не выдержав давления в свою сторону, как никогда рано уехал на работу, оставив меня за завтраком наедине с бабушкой и её чрезмерным вниманием.
Моё возмущение росло… А из кухни начал доноситься неповторимый, незабываемый запах. Он заставил меня на несколько секунд забыть о своём возмущении.
Лениво выбравшись из кровати, я последовала за сладким, пленяющим ароматом, который привёл меня на кухню.
На столе лежала стопка свежеиспеченных блинчиков. Я схватила один из них, положила на блюдечко, плюхнула в него ложку малинового варенья и, еще не присев, нетерпеливо откусила. Тонкий блинчик, заправленный малиной, напоминал вкус детства…
- Вымой руки! Сядь хорошо! - возмутилась бабушка, вырывая у меня из рук остаток блинчика, в то время как я уже обсасывала свои сладкие пальцы.
Я подобрала ноги на стул и поудобнее устроилась за кухонным столом.
Бабушка продолжала хлопотать за моей спиной. Её внимание было везде и всюду. Она поправила мою осанку и связала падающие на лицо волосы в тугой пучок, который, казалось, оставит меня без дорогого мне украшения - самих волос.
Я издала скрипящий, недовольный звук и продолжила наслаждаться любимым завтраком.
Мой завтрак приобрел еще более сладкий вкус, когда входящий звонок на мой телефон отозвался дозой эндорфина в голове.
Голос Амала нежно пробуждал меня ласковым, утренним приветствием. Я смутилась, покраснела и попыталась сдержать расплывшуюся улыбку. А затем, коротко ответив на его возбуждающий меня монолог и пообещав ему скорую встречу, положила трубку.
- Это… твой жених? - с интересом спросила бабушка, посматривая на мои раскрасневшиеся щеки.
Ко мне вернулось возмущение. В моей голове не укладывалось, по какой причине бабушка называла "женихом" любого знакомого мне мужчину вне нашего семейного окружения.
- Это... Просто друг... - тихо, почти неслышно пробормотала я, пережёвывая кусочек блина.
Я опустила ресницы и припрятала телефон за своим локтем в углу стола - подальше от бабушкиного взгляда, чтобы избежать лишних вопросов.
- А что это вы не по-русски разговариваете? - спросила она с недоумением.
- Он из Саудовской Аравии. - ответила я коротко и вновь попыталась уйти от разговора, наполнив свою чашку кофе.
- Боже мой! Мусульманин! И темненький наверно?! - еще с большим удивлением и с долей возмущения воскликнула она, продолжая вытирать мокрую чайную ложечку кухонным полотенцем.
- Смугленький... Как шоколадка!!! – восторженно, с юмором ответила я на этот более чем странный и, не имеющий никакого отношения к делу вопрос, наблюдая за тем, как бабушкино лицо изменилось в непонятной мне реакции.
- Глобализация, бабуль! Ну, почему ты считаешь, что это плохо иметь смуглокожего друга. Ну, или даже, мусульманского вероисповедания?
- Глобализация… Да, побойся Бога! - воскликнула она, энергично потирая щеточкой уже более чем чистые кружки. - Что за слова использует… - тихо добавила.
Я вновь подавила в себе возмущение, решила, что лучше не поднимать эту тему, замолчала и уткнулась в отцом оставленную газету.
Несколько минут неловкого молчания и новый вопрос:
- А Миша? Как у него дела? Давно не видела его у вас... Раньше не прогнать было! - продолжала она свое, уже угнетающее меня вмешательство в личную жизнь. - Ах, какая вы хорошая пара! Что же это вы, больше не видитесь? - добавила она и, уже было, садилась напротив меня, чтобы выслушать мои объяснения.
Я принялась неудобно ёрзать на стуле, пытаясь избежать продолжения этого разговора, просовывая ноги в тапочки. Спешно привстала, допивая оставшийся в чашке кофе…
- Нет, мы больше не встречаемся… - вырвала я из себя разом и решила сменить тему разговора. - А вот, кстати, сегодня у него день рождения, мы идем праздновать! Я передам ему привет! - ответила я, довольная, что предстоящий день рождения все-таки отвлек её от темы разговора.
- Господи! Беда-то какая! Что же вы так? - воскликнула она, отреагировав на первую часть моей фразы и полностью проигнорировав вторую.
- Бабуль! Ну, перестань драматизировать!
Я выбралась из-за стола и принялась на полной скорости, почти на ходу, собирать свои вещи…