Причины, определившие возможность появления феномена языковой семантической слабости, своеобразно и интересно описаны у М. Фуко в его работе «Слова и вещи»: «Наконец и прежде всего, внутренний анализ языка противостоит той первичности закона „быть“, которая приписывалась ему в классическом мышлении. Глагол этот царил в языке, поскольку он был некой первоначальной связью между словами и поскольку он обладал важной способностью утверждения; он отмечал начало языка, выражал его специфику, прочно связывал его с формами мысли. Напротив, самостоятельный анализ грамматических структур в практике с XIX века вычленяет язык, рассматривает его как автономное формирование, разрывая его связи с суждениями, атрибутивностью и утверждением. Тем самым оказывается разорванным онтологический переход между „говорить“ и „думать“, обеспечиваемый глаголом „быть“, и язык тут же обретает самостоятельное бытие, а в этом бытии содержатся управляющие им законы».[136]

С чем мы сталкиваемся? После того как «язык» стал предметом, он утерял возможность быть тем, что мы «думаем», то есть лишился смыслообразующего, как, впрочем, и многих других свойств. Таким образом, мы семантически можем «думать» то, чего сказать никак не можем, а также способны понять то, что не можем удовлетворительно объяснить. Отсюда родился известный афоризм, согласно которому «мысли всегда красивее слов». Согласно этому же положению, ни одно определение никогда не сможет передать сути определяемого. По этой же причине человек, использующий в повседневной жизни два и более языка, не сможет вразумительно ответить на вопрос, на каком же все-таки языке он думает. Итак, феномен семантической слабости многообразен, поэтому и изложение собственно принципов мы попытаемся сделать не столько конкретным, сколько дающим «ощущение» предмета.

Метод принципа

Завершая изложение основных положений теории принципа, мы должны рассказать о том, как же «находить» принципы, каков метод их определения. Впрочем, этот метод уже был нами представлен как «метод принципа». Формулируя этот метод, мы основываемся на следующих положениях.

Первое и самое важное положение теории принципа состоит в том, что принцип распространен на все и проявляет себя везде, следовательно, для того чтобы увидеть «новый» принцип, необходимо обратиться к двум сопоставимым по структуре организации, но контекстуально совершенно отличным друг от друга системам и усмотреть в них синонимичные процессы. Это проявит себя «синхронной вибрацией» данных процессов в обеих системах. Причем важна не внешняя схожесть, а аналогичность динамики этих процессов. После того как исследователю удастся уяснить себе принцип, организующий, в числе прочих, обе данные системы, он должен вычленить суть своей находки и проверить действенность этого принципа на любой другой модели или системе.

Если принцип по результатам такого апробирования окажется действительно всеобщим, то дело уже только за названием. Главные требования к обозначению принципа заключаются в следующем: во-первых, оно должно быть максимально не предметным, во-вторых, название должно быть заведомо конгруэнтным для любой системы и контекста, и в-третьих, оно не должно перекрывать названий уже определенных к этому времени принципов. Такая опасность всегда существует, поскольку принцип действительно един и всякое членение его искусственно и оправдывается лишь требованием технологичности, предъявляемым к методологической системе. Поскольку же единство целостного Принципа существует как базовое допущение, неизбежно происходит терминологическое взаимоперекрывание одного принципа другим, а это обязательно помешает дальнейшему научному поиску. Таким образом, название принципа должно быть процессуально, нефактуально и обеспечивать технологичность методологии, оперирующей этими принципами.

По большому счету все то, что мы называем отдельно взятыми принципами – центра, отношения, целостности, третьего и проч., – это один большой, разделенный нами Принцип. Остается только поражаться тем подчас фантастическим взаимосвязям и взаимопереплетениям, которые образуют принципы между собой. Принцип, взятый в одиночку, подобен мальку, выброшенному на берег волной, совокупность же принципов подобна завораживающей игре синих китов – гигантов океана. Представление о целостном Принципе весьма правдоподобно, хотя больше имеет, что называется, академический интерес. Чтобы разрешить эту заминку, психософия использует понятие «взаимовозможности принципов», что, впрочем, вряд ли является серьезным искажением. Более того, разъяснение отдельно взятого принципа невозможно, принципы «играют», по крайней мере, хотя бы в паре, лишь в совокупности они могут быть основой технологии методологического исследования. Поэтому в следующих разделах, излагая содержание принципов, мы будем говорить сразу о двух, а то и трех, иначе любое повествование бессмысленно.

Глава третья. Принципы

Принципы центра и отношения

Вот мы говорим: «отношения порождают мир закономерностей, видимый, познаваемый нами мир» и т. д., но ведь «отношения» – это структура, основа нашего мира – это принцип (это не материальная и не идеальная реальность). Мы говорим: «вещи», но разве есть отдельно взятая вещь вне отношений? Нет, о ней с большей вероятностью можно говорить как о результате отношений, значит, «вещь» – это нечто рожденное в отношении. Но что было от вещи до отношений? Ничего? Что-то должно было быть, раз пред нашим взором что-то есть, да еще это «что-то» выделяется своей индивидуальностью. Что это? Некий центр, вошедший в отношение и ставший в этом отношении вещью, он – этот центр – определяет индивидуальность будущих отношений и, соответственно, индивидуальность себя в качестве вещи. Не будь индивидуального (отличного от других) центра, мы бы ничего не увидели, поскольку все было бы одинаковым. Итак, центр – это также принцип.

О том, что мы называем «центром», пытались говорить многие, но удача, видимо, была не на их стороне. Чтобы говорить о центре (как его ни назови – «монадой», «субстанцией» и проч.), надо четко уяснить, что это самое настоящее «ничто». Казалось бы, нелепость, но наше знание возможности подсказывает, что «ничто» – это уже много. Представьте себе, что все центры одинаковы… Если бы дело обстояло действительно так, то мы бы с вами ничего не увидели, поскольку отношения между одинаковыми центрами были бы тоже одинаковыми, а значит, все было бы совершенно одинаковым. Следовательно, центры, вошедшие в отношения, будучи по определению ничем, все же отличны друг от друга.

Что же тогда, исходя из всех этих знаний и представлений, центр?

Центр – это то, что определяет индивидуальность отношений.

Все имеет центр. Однако это положение следует понимать не в том смысле, как, например, «центр окружности», «центр тяжести», «Центральный Комитет» или «районный центр». Понимать центр как принцип следует в методологической плоскости: центр – это возможность вещи, возможность, реализованная посредством отношений данного центра с другими центрами, отношений, которые также есть возможность. Если бы нам и понадобилась некоторая аналогия, чтобы пояснить смысл и значение центра как принципа, то следовало бы подумать о той точке, том «центре» внутри каждого из нас, который является действительным оплотом нашего существования. Это некая почти метафизическая «последняя инстанция», являющаяся на самом деле первой, она организует наше бытие, она отличает нас от других, она подлинно «наша», она остается неизменной, при том что сами мы перманентно меняемся. Вот именно в таком качестве и следует думать о центре вещи, когда центр понимается как принцип.

Вместе с тем нет центра без отношений. Все, что мы видим, слышим, чувствуем, познаем, доступно нам лишь благодаря системе отношений. Если вещь взять (логический опыт) и поместить ее туда, где никакие отношения с ней не будут возможны, то с полной уверенностью следует говорить, что ее там нет, если же вы скажете, что она там есть, потому как вы ее туда поместили, то этим вы лишь нарушите требование, а следовательно, и чистоту нашего опыта, поскольку тем самым войдете с ней в отношение. Но, с другой стороны, как это ни парадоксально, она – эта вещь – есть. Точнее, не она собственно, а то, что ею будет, есть же индивидуальная возможность данной конкретной вещи. Именно эта индивидуальность, а не какая-то другая возможность именно этой вещи присутствует в нашем логическом опыте, так как если мы изымем ее на свет божий из того места «без отношений», куда мы ее поместили, то в совокупности отношений, которых она была лишена, она вновь будет именно той, какой и была до описанной логической операции по удалению отношений.