Но вернемся к логике. Относительно логики существует два противоположных взгляда. Одни, например Б. Рассел, полагают, что логика – это закон, по которому все существует в мире безотносительно к психическому. Другие же менее оптимистичны и склонны думать, что логика в большей мере прерогатива психологической сферы, нежели объективной реальности. Действительно, то, что нам кажется, что все в мире подчинено логике, не является достаточным доказательством того, что мир устроен по законам логики. Психософия формально может быть отнесена ко второй группе, но имеет свою «оригинальную» трактовку, способную разрешить этот спор.

Логика (как взаимодействие двух элементов с выведением из них третьего) отражает психологический механизм ассоциирования, что является по сути овеществлением «принципа отношений» («все состоит в отношении со всем»): несодержательное ограничивается, проявляясь в содержании. С другой стороны, напрашивается поразительная аналогичность логики и «принципа третьего»; только если последний отражает реальный и, что самое главное, естественный феномен рождения нового из самого отношения, то есть фактически осамостоятельствования реально имеющего место отношения через зарождение нового центра, то логика, пародируя эту естественную манипуляцию, спекулирует на возможности узкого и подчас совершенно произвольного установления причинно-следственной взаимосвязи между явлениями и выводит пустое (значение без обозначаемого) «псевдо-третье». И мало того – она, в отличие от «принципа третьего», не раскрывает «сути» явления, да и не может ее раскрыть, поскольку в отличие от «принципа третьего» она не рождает третье, а интеллектуалистически выводит свое – «псевдо-третье». Итак, кроме феномена «представления вещи» в процессе осознания удаляет нас от реальности и сознательное ассоциирование, чаще по формально-логическим законам.

В научном смысле нас интересует иное, то, что является истинным, первичным относительно автоматических интерпретаций сознания, – та первичная индивидуальность, которую содержит исследуемый нами «центр» и которую в теории семантического поля мы именуем «сутью». «Суть» и есть тот первичный «центр», который содержит непосредственно всю индивидуальность вещи (индивидуальность будущих отношений), когда же мы видим вещь в отношении, то, соответственно, какая-то часть этой индивидуальности реализовалась, а какая-то нет. А что нас интересует? Вся индивидуальность, ведь только тогда знание будет полным. Поэтому психологический опыт должен изучаться нами до того, как он будет осознан непосредственно. Ощущение ситуации, процесса – это сигнал к действию: накатывает то ли одиночество, то ли наслаждение – это время познания, но не до и не после.

Итак, психософический метод занимается тем, что для начала вылущивает неосознаный психологический опыт, который подает признаки скорого осознавания, а далее, пунктируя, познает его. Понятие «пунктирование» означает, что мы не анализируем и не интерпретируем психологический опыт, как это делает, например, психоанализ, а рассматриваем его, используя все имеющиеся у нас знания о системах отношений. Психологический опыт, словно остановленный, «подвешенный» в сознании ученого, пунктируется, примеряет на себя одежки тех идей, ассоциаций, концепций, которые приходят в голову исследователя. В конечном итоге, за редким исключением, ни одна из них не подходит непосредственно, вместе с тем это дает возможность проявить и зафиксировать индивидуальность этого психологического опыта, ее отличность, особенности, выявить критерий, дифференцирующий ее от всего уже существующего. В результате мы имеем полноценный компонент системы, не искаженный (по крайней мере так сильно, как это происходит обычно), который сохранил свою естественную первозданность, а значит, остался функциональным, а не оказался мертвым, уже ни к чему не годным грузом – формальным «научным знанием».

Отметим, что так или иначе к этому феномену познания подходили многие исследователи, правда, отсутствие целого ряда необходимых, уже, кстати, сделанных нами методологических оговорок не приводило их к желаемому результату. Одним из самых частых и грубых просчетов можно считать непроходимый лабиринт существующего языка.

Об этом рассказывает М. Мамардашвили: «Наше переживание сопровождается отрешенным взглядом на мир: мир как бы выталкивает тебя в момент переживания из самого себя, отчуждает, и ты вдруг ясно что-то ощущаешь, сознаешь. Это и есть осмысленная, истинная возможность этого мира. Но именно в видении этой возможности ты окаменел, застыл. Оказался как бы отрешенно вынесенным из мира. В этом состоянии тебе многое способно открыться. Но для того чтобы это открытие состоялось, нужно не только остановиться, а оказаться под светом или в горизонте вопроса: почему тебя это так впечатляет? Например, почему я раздражен? Или наоборот: почему я так рад? Застыть в радости или страдании. В этом состоянии – радости или страдания – и скрыт наш шанс: что-то понять. Назовем это половиной пути или половиной дуги в геометрическом смысле этого понятия. […] В крайней точке этого полпути мы и можем встретиться с философским постижением мира. Ибо по другой половине дуги нам идет навстречу философия уже существующих понятий. То есть, с одной стороны, философ должен пройти полпути вниз, к самому опыту, который я назвал экспериментом, а не просто эмпирическим опытом. А с другой стороны, философские понятия позволяют продолжать этот путь познания, поскольку дальше переживать без их помощи уже невозможно».[133]

Что ж, психософия по вполне понятным причинам не испытывает особого оптимизма относительно «второй половины дуги», да и не случайно самому М. Мамардашвили, несмотря на его безусловный философский гений, не давались философские тексты и он предпочитал «сократовский диалог», который, как известно, создает ситуацию переживания, соощущения предмета философствования, а не категориальный аппарат, несмотря на то что М. Мамардашвили вроде как на него очень уповает, Л. Витгенштейн не рассуждал о механизмах философствования, но создал блестящий прецедент использования «психософического метода» (конечно, с определенными оговорками) созданием «Философских исследований», которые являются и еще очень долго будут являться кладезем изумительных и оригинальных идей. Так что ничего не попишешь – даже практика доказывает несомненную эффективность «психософического метода».

Теперь мы попытаемся осветить следующий метод из методологии психософии – это «метод принципа» (или метод изучения процесса).

К процессу применим «принцип неопределенности» Гейзенберга, который, как известно, применительно к ядерной физике свидетельствует, что невозможно одновременно знать местонахождение частицы и ее импульс, или же обе величины могут быть охарактеризованы грубо и неопределенно. И дело тут не в «плохих» приборах, а в том, что, если частица локализована где-то в определенном месте пространства, она, грубо говоря, не имеет импульса, она «стоит». Напротив, если мы знаем импульс частицы, то совершенно невозможно определить, где она находится. Примерно то же мы можем сказать и о процессе (тем более что и частица, как теперь уже полагают физики, это более процесс, нежели что-либо иное) – его невозможно изучать, распяв булавками на препаровальном столике как лягушку. Он имеет место лишь в своем собственном мире процессов, которому, как выясняется (и принцип Гейзенберга тому свидетель), чужды наши системы координат. Если же говорить с позиции теории принципа, процессу чужд наш «способ существования», в нем он сразу становится состоянием, развернутым на определенном отрезке времени и пространства с определенными модальностными и интенсивностными характеристиками. А после этого уже нельзя будет сказать, что мы занимаемся изучением процесса. Как же быть?

Технологически «метод принципа» близок к популярным в эвристике способам познания с помощью проведения аналогий и через экстраполяцию знаний об одних объектах на другие. Но в содержательных системах подобные заключения неправомерны. Небезызвестна модель атома, предложенная Бором и Резерфордом, созданная по аналогии с гелиоцентрической моделью мира, недаром она получила название «планетарной», но при всех ее достоинствах, внешнем соответствии существовавшим тогда знаниям о микромире выяснилось, что она дает хорошие результаты для атомов с одним электроном (атомов водорода), но попытки применения теоретических расчетов на основе этой модели к другим атомам оказались безуспешными. Можно приводить и другие «практические» примеры неудач подобного рода (хотя были и эффективные решения), но важнее понять методологическую, «теоретическую» подоплеку такой ситуации.