— Да кого я вижу! Дорогого гостя! Проходи, Виталий Андреевич, окажи честь Матвею. Вот, мужики и девки, это есть самый лучший человек. Замечательный человек! Да проходи же! Ну-ка, мужики и девки, очисти почетное место!

Говоря это, Коваленко успел не меньше десятка раз обежать вокруг Дубова, дергал его за рукав, ощупывал, подталкивал к столу.

— Празднуешь? — Виталий Андреевич резко отстранил Коваленко. — Трудовые победы на животноводческом фронте отмечаешь! А почему сподвижника и соучастника не вижу? Где Страхов Иван Федорович? Это что же получается? Как плутовать — так вместе, а праздновать — один? Молчи, молчи, жулик! — уже кричал Дубов. — Молчи, все знаю! Я тебе покажу, как Дубовым прикрываться!

Не будь Виталий Андреевич в таком запале, никогда бы не сказал сейчас такое — у праздничного накрытого стола, при жене и детях. Уже после первой фразы поняв, что делает не то, он уже не мог остановиться. Только что веселое лицо жены Коваленко враз стало тревожным, построжали сыновья и невестки.

Стиснув в досаде зубы, Дубов повернулся и пошел со двора. Матвей Савельевич догнал его за воротами, заступил дорогу.

— Виталий Андреевич, ну зачем же так? — тихо, трезво и угрюмо спросил Коваленко. — Лидии нынче пятьдесят лет исполнилось. Она-то перед тобой чем провинилась?

— Завтра в девять будь у меня, — уже не так резко обронил Дубов и опять пошел, но Матвей Савельевич снова забежал вперед и остановил.

— Ну, есть такой грех, — сознался он. — Так самую малость ведь. Один разговор.

— Ты, Матвей, хоть подумал, что тебе за это будет?

— Думал, конечно, — глухо ответил Коваленко, отворачивая лицо. Плечи у него обвисли, седеющая голова поникла.

— Да ни о чем ты не думал! — Виталий Андреевич обошел Коваленко и двинулся дальше, опять серединой улицы, не оглядываясь. Теперь и у него голова опущена.

Вдовин ждал его, прохаживаясь у конторы.

— Завтра в девять жду тебя и Матвея, — сказал ему Дубов. — Будем решать на бюро, как с вами быть.

Вяло пожал руку Вдовину, сел в машину. Уже за деревней, на большаке, Виталий Андреевич попросил шофера:

— Игорь, поверни-ка в Хомутово.

Закрыв глаза, он пытался сосредоточиться, но мысли путались, ускользали. Досадливо и болезненно морщась, Дубов достал из кармана стеклянный тюбик, прижал языком таблетку и затих, всем телом чувствуя движение боли и тяжелые толчки сердца.

Глазкова он отыскал на стройке нового кормоцеха. Еще пробираясь меж куч песка и шлакоблоков, бетонных плит и досок, Виталий Андреевич услышал резкий голос Глазкова.

— А я говорю: это не причина! — убеждал кого-то председатель. — Иного выхода у нас нет! Поэтому рассчитывайте только на себя.

«Нашел время ораторствовать!» — Дубов теперь и Глазковым недоволен.

Алексей держал речь перед десятком хмурых, заляпанных раствором строителей. Дав им и без того минимальный срок на стройку, Глазков вознамерился еще и урезать бригаду, взять часть людей на солому.

При постороннем мужики не стали спорить с председателем, обошлись короткими замечаниями вроде того, что ладно, поглядим.

— Конфликтуешь с массами? — спросил Дубов, когда они остались вдвоем.

— Есть тут пара спецов воду мутить. Решили подловить меня на удобном случае, — Алексей прыгал на одной ноге, вытрясая песок из туфлей. — Коль бригада убавляется, гони доплату. Жалобу грозятся написать. В райком, товарищу Дубову.

— Что ж, напишут — будем разбираться, — отозвался Виталий Андреевич. — Я теперь только и делаю, что разбираюсь. У Матвея вот был. Ты знаешь, как он план по молоку дотянул? Маслицем!

— Что вы так на меня смотрите? — с вызовом спросил Алексей. — Подозреваете, что и у меня нечисто? Так ли понимать эти наводящие вопросы?

— Не груби старшим, — заметил Дубов. — Садись, поехали.

— В контору?

— Только бы и сидел в конторе! Ты домой пригласи.

— Пригласить недолго, — Алексей вдруг нахмурился. — Только без хозяйки дом у меня сирота.

— Что-то отпуск у нее затянулся. — Дубов не то фыркнул, не то усмехнулся. — Или вы действительно разошлись? Тогда я просто обязан знать причину.

— А я не обязан докладывать! — закричал вдруг Глазков. — Мне волком выть хочется!

— Перестань, перестань! — Виталий Андреевич притянул Алексея к себе, не то обнял, не то просто прижал — приласкал. — Радость можно и в себе носить, а горе тащи на люди… Не молчи, не молчи. Да говори же, черт тебя возьми!

— В больнице Ольга. В онкологии, — раздельно обронил Алексей, зло глядя на Дубова. — Только прошу не распространяться. Ни к чему это.

Хотел еще что-то сказать, но повернулся и пошел к стоящей в отдалении машине.

Домой к Алексею Дубов попал первый раз, поэтому был любопытен. Внимательно оглядел наружный вид дома, остался доволен: в порядке содержится строение. Во дворе тоже огляделся: чисто, прибрано, ничего не валяется. В самом доме сразу оказался возле книг, заводил глазами по корешкам. Одну перелистнул, другую, над третьей замер, раскрыл осторожно.

— Где такой ценностью разжился? — спросил Алексея, молча наблюдавшего, как в Дубове моментально проснулся книголюб.

— Это целая детективная история со многими действующими лицами и исполнителями, — нехотя ответил Глазков.

— Все хитришь, таинственность разводишь, — вроде бы в шутку, но довольно хмуро проговорил Виталий Андреевич.

Алексей пожал плечами. Он не мог понять ни цели прихода Дубова в его дом, ни этих язвительных замечаний. Да и как вести себя с таким гостем? Угощение выставлять или обойтись одним разговором?

— Чаю, может, согреть? — на всякий случай предложил Алексей.

— Что нам чай! — Дубов расхаживал у полок, задрав голову. — Знаешь что, Алеша, — Виталий Андреевич впервые, кажется, назвал Глазкова так. — А не махнуть ли нам на озеро, с ночевьем? Я ведь тоже бобыль, жинка к внукам укатила… Если это совпадает с твоими планами, конечно.

— Может, на хутор, к отцу? — спросил Алексей. — Старики обрадуются.

— Нет, у костра хочу посидеть.

— И это можно, — согласился Алексей. — Знаю одно местечко на Большом озере.

— Ну и отлично! — Дубов оживился, потер руки. — Тогда собирайся.

Виталий Андреевич вышел на улицу, отпустил домой шофера, наказав завтра пораньше приехать сюда же. Когда вернулся, Алексей уже укладывал рюкзак.

— К отцу все же заглянем, — сказал он. — Рыбешкой разживемся, пару картох, лучку, перчику. Уху сварганим!

— А это зачем? — Дубов указал на один сверток, догадавшись, что там упакована бутылка.

— На всякий случай. Армянский, выдержанный, с медалями. Две штуки.

— Ну, если с медалями, тогда ладно, — протянул Дубов.

— Маршрут будет такой, — объявил Алексей. — До хутора на машине, оттуда своим ходом. Это недалеко, километра два… Вообще-то нынче я ни разу не выбирался на природу с целью отдыха.

Пока верткий «газик» месил пыль по хуторянской дороге, Виталий Андреевич сидел, закрыв глаза и сонно покачивая тяжелой головой. Но вдруг встрепенулся и быстро спросил:

— Так что, по-твоему, с ними делать? Я опять про Коваленко и Страхова. Вот ты секретарь райкома, последнее слово за тобой. Так что: еще одно внушение с занесением или рубить под корень?

«Мается, — определил Алексей. — Приличную свинью подложил ему Матвей Савельевич».

— Не знаю, — после минутного молчания признался Алексей.

— Да, исчерпывающий ответ, — Дубов вздохнул. — А ведь совсем недавно ты горячо убеждал меня, что Коваленко превратился в тормоз. Как же понимать тебя?

— Это я и сейчас могу повторить. Он провинился и должен отвечать. Но я не умею и не берусь решать судьбу человека.

Дубов досадливо взмахнул рукой, опять стих и только перед самым хутором сказал:

— А ведь зачем спрашиваю? Душу человека хочу понять. Того же Матвея. Сколько лет на виду, вроде все про него знал. Но нет же! Нашелся темный угол, а высветить его я не смог. Энергии не хватило или умения.

Въехали в хутор. Едва машина остановилась, как из-под ворот выкатился белый пушистый щенок, узнал Алексея, запрыгал, завизжал от радости. Откуда-то из-за угла вывернулся Павел Игнатьевич.