— У мисс Сиддонс подходящая фигура для панталон, — усмехнулась Тео, глядя на стройные, длинные, скрещенные ноги Констанцы. Девушка была в бежевом, с агатовыми пуговицами сюртуке. Констанца поправила коричневый, шелковый галстук и Тео добавила:

— У тебя тоже, кстати. Была бы ты на сцене — из мужского костюма не вылезала бы. Впрочем, — она поправила венок и ласково сказала Жанне: "Спасибо, милая, вот именно так, как надо. Впрочем, ты и так не вылезаешь". Тео поднялась, и, оглядев себя в зеркало, вздохнула: "Посмотрим, как Лондон примет мою Офелию. Спасибо за статью, Констанца, — женщина указала на свернутую газету, что лежала на туалетном столике.

Та потушила окурок. Помахав туда-сюда рукой, девушка пробормотала: "Сейчас папа тут будет. А статья, — Констанца обаятельно улыбнулась, — что вы, тетя Тео, это ерунда. Я обычно не пишу о театре, но ради такого случая…"

В дверь постучали. Жанна, мысленно перекрестившись, попросила: "Господи, только бы Тео по моему лицу ничего не поняла. Он же сейчас придет, вместе с Майклом. Джованни там будет, Изабелла. Не смотри на него, — велела себе девушка и решительно повернула бронзовую ручку.

— Тетя Жанна! — захлопал в ладони маленький Франческо. Изабелла, что держала его на руках, ласково сказала: "Мы пришли забрать Констанцу и пожелать вам успеха, кузина Тео. Кузина Жанна, а вы тут будете?"

— Да, — она покраснела. Питер стоял, улыбаясь, держа за руки мальчиков, глядя на нее. Жанна, собравшись с силами, проговорила: "Да, вдруг костюм порвется, или прическа…"

— Ваш портрет, кузина Тео, — Джованни обнял дочь за плечи, — она была лишь немного ниже, — уже в Королевской Академии Художеств. Еще третьего дня отправили, так, что надеемся увидеть его на выставке. Ну, — он склонил голову, — вот и гонг.

— Мы вам цветы принесли, тетя Тео! — в один голос сказали мальчики. "Только мы их потом подарим, после представления".

— Вы же мои хорошие, — Тео наклонилась и поцеловала каштановую и рыжую голову. "Спасибо вам большое".

Они ушли по узкому коридору, что вел к зрительному залу. Тео, обернувшись, увидев, как блестят глаза Жанны, обеспокоенно спросила: "Что такое, милая?"

— Гонг, — слабо сказала та и Тео отмахнулась:

— Это только первый. Иди сюда, — она присела на бархатный диван. Удерживая Жанну в объятьях, покачав ее, Тео шепотом спросила: "Это из-за детей, да? Я сама — когда в Мейденхеде была, с Франческо возилась, и думала — какая счастливая кузина Изабелла, она ведь тоже — долго ребенка ждала. Ей ведь, как и нам — к тридцати уже". Тео тяжело вздохнула. Жанна, сжав губы, сказала себе: "Нет, нет, я не могу. Не могу ее оставить. Она будет совсем одна. Месье Корнель — он просто друг. Тео никогда за него не выйдет замуж".

Жанна поцеловала смуглую, пахнущую розами щеку: "Иногда так бывает. Дома тоже, когда Марта с Элизой к нам в гости приходят. Ну, с Богом, — она перекрестила Тео. Та замерла, припав губами к маленькой, нежной руке.

Майкл сидел, положив подбородок на бархатный, мягкий барьер ложи. Где-то сзади, на коленях у матери, сопел заснувший Франческо, отец и дядя Джованни тихо о чем-то шептались. Констанца сидела рядом с Пьетро, рассматривая сцену в маленький, перламутровый бинокль.

Майкл видел только ее — это была она, та, что стояла тем летом, на берегу озера Уиндермир, ранним, еще прохладным утром. Над тихой водой стелился туман, она была в простом, холщовом платье, на белокурых, распущенных волосах он заметил венок из ромашек. В руках у нее была плетеная корзинка.

— Она же все время в бриджах и рубашке ходит, — подумал Майкл, что проснулся первым и, распахнув окно — высунул голову из комнаты мальчиков.

Элизабет обернулась, блеснув изумрудными глазами. Медленно ступая по воде, девочка зашла по щиколотку в озеро, казалось, плывя по туману. Майкл, не отводя глаз от сцены, поежившись, услышал растерянный, жалобный голос:

Госпожа, он умер, умер,

Умер он и спит,

А над ним зеленый дерн,

Камень там лежит.

Офелия пела, а Майкл увидел, как Элизабет поворачивается и достает что-то из корзинки. Девочка показала ему отрубленную голову. Вздохнув, сняв с волос венок, Элизабет пустила его по воде.

Она исчезла в легкой дымке. Майкл, глядя на то, как Офелия, опустившись на колени, разбрасывает цветы, как клонится набок ее темноволосая голова, слыша восторженный рев зала, сжав кулаки, сказал себе: "Этого не будет. Не будет такого с Элизабет. Я не позволю".

Карета остановилась во дворе Сомерсет-хауса. Изабелла, перекрестившись, на мгновение прикоснулась к корсету. Письмо лежало за ним. Она, опустив веки, вспомнила, как, поднявшись в свою студию, заперев дверь — распечатывала конверт.

— Как много людей, мама, — сказал Пьетро, выглядывая из окна. "Дядя Питер с Майклом, и тетя Жанна с тетей Тео, ждут нас".

Джованни посмотрел на взволнованное, с легким румянцем на щеках лицо жены. Она была в роскошном, серо-зеленом платье, на тулье шелковой шляпы покачивались перья страуса. Изабелла вздохнула и прикусила нежную губу.

Он покачал на коленях Франческо. Тот, поерзав, высвобождаясь из рук отца, попросил: "Пошли! Пошли быстрее! Посмотрим на картины!"

— Ты, наверное, тоже архитектором будешь, сыночек, — ласково проговорил Джованни: "Пьетро, присмотри за ним, мы с мамой сейчас придем".

Оставшись наедине с женой, он потянулся и взял ее руку. "Ты же знаешь, — тихо сказал Джованни, — милая, какой у тебя талант. Не волнуйся, пожалуйста".

Изабелла улыбнулась и, наклонившись, потерлась холодным носом об его ладонь. "Это не как у вас, — она помолчала, — твои статьи едва три десятка человек в Европе понимает, дорогой мой муж, а тут — она повела рукой в сторону Сомерсет-хауса, — тут совсем другое".

Джованни пересел к жене и обнял ее: "Знаешь, что самое главное? Что рабочие на тех мануфактурах, что ты построила — видят солнечный свет и дышат воздухом, что твои мосты — крепкие и надежные, и так, — он поцеловал еле заметные пятна туши на руке, — так будет всегда".

— Рейнольдс мне прислал письмо, — неожиданно для самой себя сказала Изабелла. "Я тебе не говорила…"

— Я знаю, — Джованни поцеловал ее в ухо. "Констанца проболталась. У нее, как и всех газетчиков — очень длинный язык. Я понимаю, почему ты мне его не показывала — что-то плохое?"

Изабелла помолчала, и, наконец, вздернула подбородок: "Пошли. Нечего тянуть".

Джованни подал ей руку. Глядя вслед жене — на упрямую, жесткую спину, на прямой разворот стройных плеч, он угрюмо подумал: "Сколько девушек могли бы стать учеными, преподавателями, инженерами…, Сейчас они вынуждены всю жизнь прозябать в гувернантках. Мы ведь даже не пускаем их в университеты. Как это мне Лагранж сказал, в Париже. "Если бы мадам Холланд начала заниматься математикой в юности, из нее бы вышел серьезный исследователь". Хоть Констанца добилась того, чего хотела, — он внезапно улыбнулся: "Замуж она, наверное, в Америке выйдет. Она же не хочет венчаться, не верит в Бога. Это если вообще — кто-то ей по душе придется".

— Папа! — поторопил его Пьетро. "Сейчас двери открывают". Он пробился через летнюю, оживленную, пахнущую духами, лондонскую толпу и взял жену под руку: "А что портрет — будет на выставке?"

— Не знаю, — Изабелла сжала изящные пальцы. "Я его всего за неделю до начала послала, не знаю, Джованни". Она быстро приложила маленькую ладонь к корсету. Джованни чуть не рассмеялся вслух.

— Она всю дорогу от Мейденхеда там руку держала, — сказал он себе, поднимаясь по каменным, широким ступеням. "Письмо Рейнольдса туда положила, не иначе. Как в тот раз, когда я ее раздевал, в спальне, и на пол какой-то чертеж выпал. Оказалось — опоры для моста. Она всегда так — важные вещи за корсет засовывает".