— А как же, — инженер показал рукой в темноту, — у каждой бригады по клетке, на средства компании покупаем.

— Пойдем, — велел Федор, — покажете мне этот новый пласт, а потом поднимемся и на стройку заглянем.

Они согнувшись, пробирались по низкой штольне, с проложенными по ней деревянными рельсами. Откуда-то из непроницаемой черноты загрохотала вагонетка. Федор, прижавшись к стене, закрыв рукой, пламя свечи, увидел груженую тележку.

Грубые колеса сошли с рельс. Откатчица, ругнувшись, не обращая на них внимания, — подлезла спиной под днище, и одним быстрым, ловким движением поставила вагонетку на место. "В ней же триста фунтов угля, — вспомнил Федор. Он обернулся и еще успел увидеть высокую, тонкую фигуру девушки. Волосы ее были спрятаны под ветхим чепцом.

Она толкнула вагонетку за угол. Федор, сжав зубы, заметив стройные плечи, длинные ноги работницы, одернул себя: "Да что это ты, совсем с ума сошел!". Он повел носом: "Странно, цитроном пахнет. Нет, почудилось".

Откатчица на мгновение остановилась. Стерев пот с высокого лба, посмотрев вслед мужчинам, — она дрогнула ресницами. Темные, большие глаза улыбнулись. Девушка, прошептав что-то — заспешила дальше.

Федор распахнул окно своей комнаты и посмотрел на закат, что играл над равниной.

— Лануа к своим старикам поехал, — хмыкнул он, — приглашал пообедать вместе, да ладно, — он взглянул на заваленный бумагами стол, — еще отчет для Виллема надо закончить, Питеру написать, — он повертел в руках искусно вычерченную карту:

— В Уэльсе пусть они и делают канатную дорогу. Рельсы надо проложить по склону холма. Раз шахта наверху стоит, вагонетки сами будут спускаться. А обратно их будут лошади тянуть. Сейчас зайду в трактир, перекушу, и посижу, подумаю — как это лучше сделать.

Он натянул куртку и прислушался — снаружи, со двора, доносились чьи-то возбужденные голоса.

— Парламент города Парижа и нотабли других провинций, — раздался знакомый, парижский говор, — рекомендовали Бурбону созвать Генеральные Штаты, впервые за сто семьдесят пять лет, граждане! Но это только начало революции. Мы, третье сословие, обещаем — Франция освободится от гнета монархии и станет свободной!

Федор сочно выругался и захлопнул ставни: "И что ему дома не сидится? Тут епископат Льежа, независимая область, какое им дело до Франции?"

Когда он зашел в трактир, Марат уже собрал вокруг стола рудокопов и оживленно рассказывал им что-то. Федор, облокотившись на стойку, прислушался.

— Это все хорошо, — хмыкнул здоровый детина, прикусив зубами трубку, — однако же, платят нам, месье Марат, достойно. Компания еще и на жилье субсидию дает, для тех, у кого семья, уголь выделяет — нет нам, никакого толка бастовать. Да и потом, — он оглядел своих товарищей, — мы не французы. Что вы там, в Париже у себя делаете — это ваше решение, а мы, как жили, так и будем жить.

Федор незаметно усмехнулся. Приняв от хозяина горшок с рагу из кролика и бутылку вина, он присел за опустевший стол.

Марат, склонив голову, быстро перечеркнул что-то в своем блокноте, и выругался сквозь зубы. "Что, — лениво спросил Федор, — и тут не удалось людей на забастовку подбить, месье Марат? Слышал я, что ткачи в Амьене — тоже за вами не пошли".

Марат поднял глаза и ненавидяще сказал: "Это пока, месье Корнель, это пока. Санкюлоты еще поймут, что, только встав в наши ряды — они станут полноправными гражданами".

Федор рассмеялся и похлопал рукой по своим рабочим штанам. "Я тоже, месье Марат, санкюлот. Я в рабочей одежде больше времени провожу, чем в бриджах и сюртуке. Да и руки у меня — он положил на стол большие, покрытые шрамами и ссадинами ладони, — руки у меня — рабочего человека. В отличие от ваших рук, — не смог удержаться он.

— Революции нужны трибуны, — высокомерно ответил Марат, — нужны вожди, месье Корнель, а вы — всего лишь наемный пес местного хозяйчика. Я слышал, он в Бомбее живет, припеваючи, а его рабочие — ползают по двенадцать часов в сырости и грязи.

Федор долго, молча, ел. Потом, отставив горшок, выпив вина, он мрачно сказал:

— Вот что, дорогой мой трибун. Сами знаете, — если я попрошу, отец Анри, наш с вами общий знакомый — вытащит из своего архива расписку, которую он от вас получил. За ту математическую статью, вы должны ее помнить. Поэтому отправляйтесь отсюда восвояси, и чтобы я больше не видел вас на шахтах компании, понятно?

— Шантажом не брезгуете, месье Корнель, — некрасивое, смуглое лицо Марта презрительно исказилось. Он закурил сигару, и выпустил дым в лицо Федору. Подхватив свои бумаги и кружку с пивом, мужчина поднялся.

— Уеду, когда захочу, — свысока заметил Марат. "Тут не шахты, тут поселок. Вы тут приказывать, не властны".

Он пересел за другой стол. Откинувшись к стене, Марат потребовал еще кувшин пива. "Вот же мерзавец, — угрюмо подумал Федор, — и не сделаешь с ним ничего. Так, — он посмотрел на свое вино, — надо бы делом заняться, нечего тут больше сидеть".

Трактир наполнялся шахтерами, что пришли выпить кружку после ужина, где-то у стойки уже звучала скрипка. Федор усмехнулся, глядя на то, как сдвигают столы, освобождая пол для танцев.

— Нет, — он нашел глазами хозяина и щелкнул по пустой бутылке, — надо отдохнуть. Чертежи до завтра подождут, ничего страшного. Опять же, месье Марат тут. Мало ли что еще ему в голову придет. И сейчас девушки, наверняка, появятся. Хоть посмотрю на молодежь. Ту, высокую, может быть, увижу, — он понял, что краснеет.

— Вы не волнуйтесь, месье Корнель, — раздался сзади голос кого-то из шахтеров. "Этот, — мужчина указал на Марата, — ни с чем отсюда уедет. Компания нам работу дала, разве мы против нее пойдем? Раньше тут — у кого земли не было, тот с голоду подыхал. В Льеже, сами знаете, мануфактур нет, а в Амьене — ткачи нужны. Это работа тонкая, то ли дело забой".

Федор посмотрел на компанию рудокопов, что присела за его стол, и показал хозяину пять пальцев.

— И пива тоже — закажем, — он достал из кармана куртки плоскую шкатулку. Один из рудокопов, передав ему свою трубку, — затянулся сигарой. "Хороший табак, — одобрительно заметил шахтер. "Месье Корнель, а вы вправду — в небо поднимались? Месье Лануа рассказывал, однако же, его дело молодое, может, преувеличивает…"

— Поднимался, — Федор вдохнул запах табака. Приняв от кабатчика бутылки, он улыбнулся: "И не один раз".

Дверь трактира заскрипела, и он увидел девушек, — в простых, бедных платьях. Они, переговариваясь, щебеча — зашли в зал. К первой скрипке присоединилось еще две. Федор, приподнявшись, заметил высокую, тонкую девушку в потрепанном чепце и синем, истасканном платье, что, стоя к нему спиной — шутила с какими-то парнями.

— Да брось, — хмуро сказал себе Федор. Подхватив вино, он рассмеялся: "Пошли, ребята, тут сейчас такой шум будет, что ничего не услышишь. Пусть себе молодежь танцует, а мы в боковой комнате посидим, поговорим".

Он еще успел увидеть, как давешняя девушка в синем платье, изящно склонив голову — становится напротив молодого рудокопа. Грянули скрипки. Федор, пропустив шахтеров вперед, закрыл за собой дощатую дверь комнаты.

Танцы были в самом разгаре, когда он, пробившись через разгоряченную, пахнущую потом толпу, — вышел на задний двор. Над поселком висели крупные, яркие звезды. Он, помочившись у стенки сарая, потянулся:

— Давно я так не напивался. С Джоном, летом еще — было дело. Джон в Амстердам поехал, Джо с Иосифом в Америку отплывают, следующим годом. Хоть повидается с ними, перед отъездом. Сын его — так в Мадриде и остался, он мне говорил. Хотя там спокойно, безопасно. Надо еще десяток бутылок заказать, — он обернулся на вход в трактир и замер — из сарая доносился приглушенный, отчаянный женский крик: "Нет, нет, я не хочу, оставьте меня!"

Федор выругался сквозь зубы и рванул на себя хлипкую дверь. "Оставьте! — услышал он злобный голос. Мужчина, что прижимал девушку к сену, тряхнул ее за плечи: "Не ломайся, я тебе серебром заплачу". Федор увидел, как его рука шарит под сбившимися юбками девушки.