... Народу на проводы собралось немного. Пришли соседи, да и то не все: приехала сестра матери из деревни (родители умерли), еще две пожилые женщины с прежней работы матери и подруга с мужем-гармонистом. Гармониста все звали Петровичем.

К столу, что стоял в комнате, был приставлен еще один, кухонный, и теперь, хоть и тесновато, но можно было разместить всех приглашенных. Мать старалась накрыть стол получше, чтобы сын запомнил, да и люди ничего плохого не говорили.

Гармонист -- пожилой, сухонький старичок, ворот ситцевой рубахи в коричневую крапинку расстегнут, рукава засучены. Пошептавшись с женой, он сел на валик дивана, приладил на плечах ремни гармони и заиграл обычные при проводах в армию песни. Старался. Подбадривал взглядом людей, привставал с дивана, но петь никто не стал. Попробовал "мотаню, и "страдания", но в круг тоже никто не пошел. Мать спешила выставить все на стол. Она в черной юбке и кофте, лицо бледное, плаксиво-припухшее. Проходя в очередной раз на кухню, наклонившись к Петровичу, сказала:

-- Давай после... -- Тот понимающе крякнул и поставил гармонь на подоконник.

Петр сидел на диване рядом с сестрой матери. На нем новые брюки в полоску и голубенькая с короткими рукавами рубашка. Мать предупредила сына, что у военкомата придется переодеться в одежду похуже, потому как в армию можно уходить все равно в чем. Там и оденут, и обуют.

Соседи и знакомые с ним здоровались, чего-то спрашивали, советовали, потом томливо оглядывали стол, ожидая приглашения рассаживаться. Тетка назойливо пыталась узнать, почему Петр не приезжал в деревню, потом допытывалась, куда он собирается после армии поступать учиться. Петр отвечал иногда невпопад, думалось совсем о другом. Никак не мог понять, почему молчит учитель? Если бы Петр знал адрес, то сообщил, что его забирают в армию и что встреча будет не скорой. Предупредил мать, чтобы немедленно сообщила, как только узнает адрес Парамошкина.

Пришла классная руководительница Александра Михайловна. Щеки красные, светлые волосы сзади перехвачены резинкой. Все зашевелились, освобождая ей проход к Петру. Он смущенно привстал с дивана. Подойдя ближе, Александра Михайловна оглядела Красавина. Разговор в комнате стих.

-- Ну вот, Петя, -- сказала ласково, -- настал и твой черед послужить Родине. Помнишь, что я на выпускном говорила? -- Петр кивнул головой. -- Я рада, что твоя мечта начинает сбываться. Не забывай, прошу тебя, -- она прижала руки к груди, -- школу, маму, своих друзей, пиши нам. -- Прими на память скромный подарок. -- Передав книжку и конверт с деньгами, обняла Красавина и поцеловала в щеку.

Гости дружно захлопали, подтверждая, что все сказано верно. С пустыми рюмками и стаканами вошла мать. Поздоровавшись с учительницей, громко пригласила всех за стол.

-- Александра Михайловна, -- попросила она, -- а вы рядом с Петей оставайтесь. Не откажите... Куда же вы? -- заволновалась, когда учительница, поблагодарив за приглашение, пошла к двери. -- Садитесь, не обижайте!

-- Но ведь мне еще... -- пыталась что-то сказать Ивушкина.

Сказать не дали.

-- Нет-нет! Не отпустим! Останьтесь! -- загалдели разом.

Начали рассаживаться за стол. По бокам от Красавина сели тетка и Александра Михайловна. Она сказала, что была у Гунькиных, поинтересовалась, помирился ли Красавин с ними.

-- Да уже давно, -- кивнул Красавин и почему-то вспомнил, как бегал по приказанию Александры Михайловны за матерью. Она его тогда за Мишку крепко отчитала, требовала, чтобы он извинился. Теперь же говорит:

-- Правильно, нечего вам друг другу нервы трепать, и так проблем хватает...

За свою жизнь Красавин выпивал всего дважды. Один раз дома, когда исполнилось семнадцать лет, второй -- на выпускном вечере. На семнадцатилетие быстро запьянел и все порывался пойти с обидчиками рассчитаться. Мать с трудом уложила в постель. На выпускном же почти не пил, хотя захмелевшие ребята приглашали пойти с ними в кусты и обмыть аттестат. Помнил просьбу матери -- не пей, а то худо будет. Мать все время стращала отцом, что таким же станет, а таким, как отец, младший Красавин быть не хотел.

В день проводов выпивать вообще не собирался. Стесненность и скованность собравшихся держались до первого тоста. Застолье открывать пришлось матери Петра. Смотрел на нее, слушал и диву давался -- сроду не думал, что она так ладно все скажет. Вот тебе и безграмотная уборщица! Мать вспомнила как жили-мучались при отце и без отца, какой сынок оказался старательный в учебе, как любит мать и сестру. А уж когда сказала, как она его любит, у многих на глаза слезы навернулись. Подошла, выпила, поцеловала сына.

Петр выпил воду, но "обман" тут же заметил гармонист Петрович. Он, как единственный из приглашенных мужчина, тоже собирался речь держать и заявил, что если "солдат" не выпьет водки, то и играть музыки не будет. Его поддержали. Красавин встал, оглядел собравшихся. Все галдели и, воодушевляя, тянули к нему рюмки. Мило улыбавшаяся Александра Михайловна одобрительно кивнула головой, в глазах же матери он на мгновение уловил что-то вроде испуга... Но нет, показалось, мать тоже согласно кивала головой.

-- Что ж, поехали, -- сказал и решительно выпил до дна, а пустую перевернутую рюмку, чтобы видел Петрович, поставил себе на макушку. Всем понравилось.

Закусывать не стал и почти сразу начал пьянеть, в глазах поплыло. Пить вторую рюмку его и заставлять не пришлось. Пропала стесненность, зато появились смелость и решительность. Налил, выпил, опять не закусывая. По третьему заходу не удалось: подсевшая мать рюмку отставила, а перед носом Петровича потрясла кулаком.

Тот взял гармонь и заиграл. Спели несколько песен, потом дробно и звучно застучали ногами "Мотаню".

Петр сидел на диване, разглядывая книжку, что подарила классная руководительница. Она уже ушла. "Человек, который смеется", -- прочитал на твердой обложке. -- А почему это он, интересно, смеется?.. Стал листать, но в голове все путалось и мешалось. Мать взяла книгу, нашла в ней конверт с деньгами и спрятала его. Деньги, что ему подарили, тоже забрала. Вышли на улицу. Петрович вовсю наяривал "страдания" и сам запевал трескучим голосом:

Сшила баба мне штаны,

Да из березовой коры,

Чтобы тело не потело,

Не кусали комары. Ох!..

Тетка тоже в частушках старалась никому не уступить, при этом топала так, что далеко было слышно.

А уж Петрович-то, Петрович так перед ней выгибался, что совсем о жене позабыл, и та несколько раз его одернула.

Мать вынесла графин с вином и бутерброды. Стала наливать тем, кто пришел проводить сына. Люди не отказывались, пили, желали Петру побыстрей возвращаться домой. Петр всего этого не замечал: он увидел сидевшего в стороне пса Дымка. Вспомнился разговор с учителем и как потом осторожно подкрадывался к мусорке, чтобы застать собаку врасплох. Взяв у матери бутерброд с колбасой, отдал его Дымку. Тот мигом съел и преданно завилял куцым хвостом. Красавин стал гладить его по голове и рассказывать, что вот, забирают служить, что он бы и его с собой взял, да нельзя... Парень совершенно опьянел. Не помнил, как, держась за мать и тетку, с песнями дошел до военкомата, как на радостях обнимался и целовался с Гунькиными. Потом мать его переодевала...

С отправкой вышла задержка, и Красавин кричал, грозился побить Мишку Козлобаева. Потом началась икота, и его стошнило. Он кое-как доплелся до сидевшей на земле у забора матери и, положив голову ей на колени, тут же уснул.

Часть вторая

ПО СЛЕДУ ЗВЕРЯ