С холма их уже можно было разглядеть. Каждый из компании новоприбывших выделялся, но как‑то по — особенному. Сашка старался выглядеть решительно, Луизина красота просто очаровывала, но наиболее долго взгляд останавливался на Вейне, седом сказителе и Саиде.

— И кто они? — Ярош повернулся к Марен. — Кто из них из твоего народа?

Марен улыбалась.

— Они наши друзья, Сокол. А мой названный брат — парень с черными кудрями. Как Мать, как Харун, мы все из давнего народа, только разные пути избрали. Он огонь, хотя и человеческого в нем много.

— Огонь? — Ярош смотрел на людей, которых встречали Анна — Лусия и София.

— Огонь жизни, как Мать была животворной водой. В Имперской школе у командиров отбирают Имена, но из сердец обычных солдат вынимают именно этот огонь, без которого жить по — настоящему нельзя, зато и боли не чувствуешь. И только министрам всегда возвращают настоящие Имена, ведь слишком много чар на них держится, и поэтому они должны быть свободны и в поступках, и в ошибках, хотя у них самих нет способностей к чародейству. Единственные люди в Империи, у кого есть и власть, и свобода.

София оглянулась и, увидев на холме две фигуры, указала Сашке на них. Понятно, о чем спрашивал парень.

— Скажи, Марен, — глядя на этих новых странных людей, спросил Ярош, — кто из давнего народа дал мне карту сокровищ Призрачных островов?

— Это мог быть кто угодно из нас, ибо давний народ умеет превращаться в кого пожелает. Лишь тот, кто сумел ранить давнего, узнает его в любом обличье. Но я могу заверить тебя, что на «Диаманте» нет того, кто дал тебе карту.

Ярош усмехнулся этим словам, получив подтверждение своим мыслям, но оставался еще один вопрос.

— Марен, я хочу спросить тебя о Харуне. Я часто не вижу его, иногда мне кажется, что твоего товарища вообще нет на корабле. Как такое может быть?

— Иногда люди вспоминают своих еще живых, но забытых богов, возвращая их в свое время, — тихо ответила Марен, не глядя ему в глаза. — Это я теперь свободна от любых обещаний. Пойдем, встретим их, капитан. Думаю, глаза этих людей тоже светятся морем.

Ярош и Марен поравнялись с друзьями Сашки и Ириной на выходе из поселка. Остановились, смотря друг на друга, не изучая, а молча поздравляя с пройденным путем. Все они долго шли к этому берегу.

— Эти люди ищут корабль с черными парусами, — сказала Ирина, подавая капитану фотографию.

Но как только Ярош коснулся зачарованной фотографии, она превратилась в серокрылую чайку и полетела к морю.

— Вы нашли этот корабль, — ответил пиратский капитан.

Только Джонатана не было с Сашкой. Призрак не пошел с ними в поселок. Словно что‑то не пускало его. Он незаметно отплыл в сторону, когда синеглазая девушка повела всю компанию знакомиться со своим капитаном. Задумавшись, будто растворившись в мыслях и золотом солнце, клонящемся к морю, призрак присел на скале, где заканчивался сосновый лес, и за пропастью начиналось море.

Там его и нашла Мариан, опустилась рядом. В золотом свете Джонатан не казался призрачным.

— Ты жива, Мариан, — не оборачиваясь к ней, сказал Джонатан. — Как возможно, что ты жива, когда я видел?..

Он не договорил, слишком тяжело было вспоминать тот день, когда Мариан превратилась в привидение, и Химера забрала ее с собой.

— Тише, любимый, — женщина приложила палец к его устам. — Ты не видел ничего. Забудь. Этого не было. Я слышала, в видении советник Императора беспокоился, что Море может смывать наши клятвы, данные Империи, ибо оно старше любой власти. Море освободило от присяги меня, вернув к жизни, освободит и тебя, если ты того пожелаешь.

Джонатан повернулся к воде, горячее солнце золотило его совсем не призрачную кожу.

— Я не верю, что так просто…

Мариан взяла любимого за руку, не дав договорить, притянула к себе и поцеловала. Джонатан ответил на ее поцелуй, обняв женщину.

Не было цветных волн, как от чародейства Матери, и тело призрака почти не уплотнилось, только одежда на нем стала настоящей, не изменчивой, и отросли усы. Но менялось море, становясь расплавленным золотом, по которому шли ярко — розовые и оранжевые волны.

Мариан и Джонатан сидели на краю пропасти, глядя на это удивительное море, ничего не говоря, лишь радуясь, что снова могут быть вместе.

Но солнце быстро спряталось, окрасив воду в темные цвета. На землю легла ночь.

Сашка и Ярош сидели за столом небольшого постоялого двора, и парень рассказывал о шаре с проклятьем Кристофера и призрачных слезах Джонатана, о чарах Али, вложенных в фотографии, и о Мертвом городе, об ужасном огненном звере, правдивых сказках и зеркале в доме имперского солдата Арсена. Рассказывал обо всем, что с ними случилось, ничего не скрывая, а Ярош Сокол не перебивал его пылкой речи, ничего не спрашивал, лишь иногда улыбался или грустил.

А когда Сашка пересказал все, чувствуя, как осип голос, капитан просто посмотрел на парня и искренне сказал:

— Молодцы, что не побоялись идти к морю издалека. Ты уже говорил с волнами?

Сашка покачал головой.

— Пойдем, парень, я покажу тебе, какое море на самом деле.

Ярош поднялся и пошел на улицу. Сашка последовал за ним.

К Феникс, что из‑за соседнего столика наблюдала за парнем и капитаном, подошел Саид. Феникс отшатнулась, ее волосы подсветило огнем.

— Чего тебе? — зло спросила она у Саида.

— Пламя в тебе пылает. Но пламя темное, отравленное, — тихо сказал молодой сказитель, кем так любил становиться давний, его глаза тоже засияли угольками в глубине. — Жжет тебя этот яд, как кровь, которой тебя поила вампирша, чтобы раны твои исцелить. Негоже фениксу брать жизнь из крови, а не из чистого солнечного огня.

Феникс встала, гордая и опасная. Кончики черных волос были окутаны трескучим пламенем.

— Только посмей рассказать Ярошу, чужак… — предупредила она.

— Не расскажу, — улыбнулся Саид. — Никому не расскажу, Феникс. Но не вечно тебе носить отравленный огонь в сердце. Если хочешь, освобожу тебя от этой отравы: пусть тебе будет нестерпимо больно, но к тебе вернется радость свободы. Выбор за тобой, Лили. Или же все‑таки Феникс?

— Убирайся, — тихо ответила Феникс. — Мне не нужна помощь. Ни от тебя. Ни от кого‑то другого.

— Твоя воля, — дикий, но укрощенный огонь угасал в его черных глазах. — Но этот пламенеющий напиток причинит тебе и твоим друзьям много бед.

— Убирайся, — повторила Феникс.

Саид кивком попрощался с ней, ушел. А Феникс заказала себе ром, чтобы выпивкой погасить отравленный огонь, о котором сказал чужак. Огонь, так глубоко проникший ее душу, что только живое пламя смогло разглядеть его тление под толстым слоем пепла.

Луна выплывала из‑за туч, укрывая землю серебристым льдом. Шелестела листва в саду ведьмы, теряя с ветвей листочки под легким осенним ветерком. Хозяйка ткала серебряную нить из лунных лучей, нею же резала ночное полотно и сшивала его в паруса, и вышивая на них волшебные звезды. А вишневый черенок из ее сада становился то ткацким челноком, то веретеном, то иголкой.

Мэри помогала ей.

Макс поднялся на холм, где стоял одинокий дом. По саду гуляли странные огни. Без страха мужчина направился туда.

Он видел, как две женщины складывают в шкатулку большие полотна, тонкие, словно настоящий шелк. Старшая забрала шкатулку и пошла к дому, мужчина спрятался за деревом, чтобы ведьма его не увидела. Ведьма прошла совсем рядом.

Макс выглянул: девушка не исчезла. Низенькая, волосы темные, а может, это ночь их такими делает. Мэри сложила руки, ухнув по — совиному, и большая сова подлетела к ней, села на низкую ветку.

— Охотилась, подруга? — спросила Мэри у птицы, гладя пышное оперение.

Макс чуть не упал. Это была та самая сова, которую он видел тогда в вагоне метро!

Мужчина пошел к девушке, но споткнулся о камень и растянулся на земле. Мэри подбежала к нему.

— Ты не ушибся? — слетело с ее уст, прежде чем их взгляды встретились.

Девушка ахнула. Макс поднялся, не отряхнув грязь, сердце защемило непонятным, неизведанным чувством.