— Меня угощаешь, а сам не пьешь? — София подняла кружку за капитана корабля с черными парусами.
Она сняла перчатки, зеленая шляпа с пышным пером лежала на столе.
— Хватит с меня, — Ярош закусил губу, внезапно вспомнив слишком много. — Хотя так легко топить в выпивке все, что не хватает сил помнить.
— Тогда за память, Ярош! — но София только пригубила, как на поминках.
Они не пошли вниз, в шумный зал, оставшись вдвоем в комнате, задернули занавески и зажгли две свечи. День стал сумерками, а сегодня подчинилось прошлому.
— Я должна была быть с вами в столице, но, помнишь, я влюбилась в Александра. А он нас всех предал, подведя «Русалочку» прямо к имперскому флоту. Они расстреляли нас без боя. И когда «Русалочка» пошла на дно, враги выловили всех живых и казнили прямо на палубе своего корабля.
София сжимала кружку так сильно, что тонкие пальцы побелели.
— А ты? — тихо спросил Ярош, ее воспоминания звали и его отброшенную память.
— Меня ранило обломком, когда «Русалочка» взорвалась, — София сделала большой глоток, словно то была вода, а не выпивка. — По иронии судьбы, за него я и схватилась, когда падала. Умирать было не страшно, море пило мою кровь, а я теряла сознание от боли… Но прежде чем лишиться чувств, я попросила. От всего сердца попросила у Моря помощи.
Море отнесло меня с обломком далеко от места боя и послало дельфина, держась за плавник которого, я добралась до берега. Островитяне пожалели меня и несколько недель боролись со смертью, исцеляя больше не мою рану, а душу, жаждущую небытия.
Когда я смогла встать на ноги, они дали мне новую одежду, расшитую серебряной нитью заклятья, что должно было оберегать меня. А я даже не поблагодарила их, когда садилась в лодку, не хотела, чтобы мой голос звучал в этом подлом мире. Старая женщина благословила меня и попросила у своих богов, чтобы безверие оставило пиратского капитана.
Потом был другой остров и корабль, отвезший меня на материк, и молодой капитан, который не задавал никаких вопросов, только смотрел, как на утраченное будущее. Не мое, а собственное. Он отдал мне оружие вместе с признанием, что оно перешло к нему от деда, а он так и не научился мастерски владеть им. Я рассмеялась, направив на парня подаренный клинок, а он склонился передо мной, как перед собственной судьбой.
«Не нужно», — сказала я, впервые обратившись к миру после поражения, ибо понимала, что он неосознанно отдает мне свою жизнь и корабль, если я того пожелаю.
Больше я не видела того парня. Надеюсь, память была к нему добра, потому что с такими воспоминаниями слишком тяжело жить. А я переезжала, меняя города, как имена, училась обычным занятиям, не требующим ни доблести, ни бесстрашия. И время спешило, изменялось так быстро, будто мои года неожиданно сократились до недель. Я стала респектабельной госпожой, подруги говорили, что мне еще не поздно выйти замуж, ведь лица моего время не коснулось, они же не знали, сколько мне на самом деле по их счету. И я едва не согласилась на это предложение.
Помню белое платье и фату, хотя имени моего жениха вспомнить не могу. И свое счастливое отражение в большом зеркале.
«Тут бы еще что‑то экстравагантное добавить», — посоветовала служанка.
Я к тому времени разбогатела, у меня был большой дом с прислугой.
«Что‑то древнее, необычное. Кинжал на поясе», — размышляла служанка, не чувствуя, как рушится мир, так тяжело построенный мной.
Не сняв свадебное платье, я залезла на чердак, нашла оплетенный паутиной сундук, еле открыла — настолько он заржавел. Но на одежде не было ни пылинки, переливалось серебро в тусклом свете, попадающем на чердак через окошко. Ржавчина не коснулась оружия.
Молча я переоделась в забытое на года убранство, с каждой деталью одежды возвращая себе прошлое, настоящее, а не выдуманное, которым я жила все это время. Из забытого на чердаке зеркала, поеденного пятнами, на меня смотрела совсем другая женщина. Вместо свадьбы я пошла к морю, бросив все, нажитое за эти года, только настоящее Имя не вернули мне подарки из прошлого.
В порту мне удалось купить место на старом невзрачном корабле, чья команда вряд ли привыкла жить по закону, и уговорить капитана взять курс на Тортугу. Я верила, что пиратский порт еще свободен, хотя ничего не слышала о нем последнее время. Как только мы изменили курс, на корабль налетел ужасный шторм. Капитан запаниковал, один из матросов скулил, что море требует жертву, что женщина на корабле к большой беде. И тогда я стала возле штурвала, чтобы буря мне покорилась.
Когда же взошло солнце, а море успокоилось, команда заверещала, что я колдунья, а это еще хуже, чем женщина на борту. Они заставили меня сесть в лодку и бросили посреди моря. И я снова отдалась на волю волн, заснув, а когда проснулась, увидела остров, тот самый, на который стремилась попасть. Я не знала, что пиратский порт окажется ловушкой и призраком былого величия.
София замолчала, переводя дыхание. Пить ей больше не хотелось, свечи почти догорели. Ярош поднялся, раздернул шторы. Солнечный свет хлынул в комнату.
— Спасибо, что ты помог мне, Ярош. Ты, а не Анна — Лусия, — София дунула на свечу, гася ее, потом на другую.
— Анна — Лусия приходила ко мне вчера, — сказал Ярош, возвращаясь к столу. — Радовалась, что мы с Феникс живы. Но рассмеялась, когда я сказал ей о сокровищах: «Не может быть на одном корабле два капитана, Ярош. Мне жаль тот корабль. Но я буду просить у моря и ветра счастья тебе в твоем путешествии». Анна — Лусия очень изменилась с того времени, когда я видел ее в последний раз.
— Мы все изменились, — вздохнула София. — Я недавно попала на этот остров, Анна — Лусия же провела здесь не один год. Ей не повезло, ведь она осталась жива. Анна — Лусия не говорит, но я знаю, что с ней случилось. Им в воду подмешали отраву, и когда корабль вышел в открытое море, яд подействовал, лишая людей разума. Неуправляемый корабль налетел на рифы. В отличие от своей команды, Анна — Лусия только глотнула испорченной воды, это и спасло ей жизнь, но навсегда отобрало радость.
Она танцует перед тенями, чтоб забыться хотя бы на время танца. Но разве можно колдовать, когда в сердце у тебя пусто?..
В комнату вошли Феникс и Анна — Лусия.
— Ярош, ты здесь, а мы тебя ищем повсюду, — Феникс улыбкой поздоровалась с Софией.
— Мы встретились случайно, — капитан кивнул Анне — Лусии. — Ты изменила решение?
— Нет, я пришла попрощаться. На рассвете вы покинете порт, если не хотите остаться здесь навсегда. И мы уже никогда не увидимся, — Анна — Лусия посмотрела на Софию. — Ты тоже попрощаться пришла?
— Я иду с ними, — твердо ответила София, надевая шляпу и поправляя капитанское перо.
— С ними? — рассмеялась колдунья.
— Да! — рассвирепела София. — Не желаю, как ты, веселить танцами чудом не обратившихся в прах.
— А ты не боишься, что, когда Тортуга исчезнет за горизонтом, ты и сама превратишься в кучку праха? — зло поинтересовалась Анна — Лусия.
— Трусость стала твоим достоинством, Анна — Лусия?
Обе пиратки схватились за оружие, но не обнажили его.
— София, — тихо и спокойно сказал Ярош, — если ты поплывешь отсюда на борту «Диаманты», будешь вынуждена подчиняться моим приказам, хотя я помню, что ты тоже капитан.
— Да, Ярош, — с вызовом глядя на Анну — Лусию, ответила София.
Анна — Лусия хмыкнула.
— Потому я и сказала Соколу, что на корабле может быть только один капитан.
— Только если этот корабль не последний пиратский, — ответила вместо Яроша Феникс.
Анна — Лусия обернулась к ней и глухо промолвила:
— Зависть. Остерегайтесь зависти. Даже здесь есть много желающих вам смерти из‑за твердого убеждения, будто несправедливо, что Ярош Сокол — единственный, кому посчастливилось сберечь и корабль, и пиратскую удаль.
Появление священника в пиратском порту вызвало бы удивление, но пираты жили своей жизнью и упивались весельем, в этом безумии находя будущее и цель. Эта Тортуга действительно отличалась от того свободолюбивого города, о котором слагали легенды. Особенный остров, осколок мира, где чего‑то не хватает. Не хватает зла и опасности, настоящего соперничества и настоящей, неподдельной подлости. «Диаманта» была чужой в этом порту, она вызывала зависть, но Анна — Лусия ошиблась: даже зависть сразу гасла в сердцах почти теней, когда их взгляд перетекал на что‑то другое.