Как невозможно затеряться в толпе необычному человеку, так и здесь все члены команды выделялись, будто освещали собой поблекшие улицы, возвращая им, пусть на часы или минуты, прежний вкус и запах жизни. Поэтому, погуляв немного по городу и уладив все дела, связанные с продолжением пути, члены команды корабля с черными парусами возвращались к морю и держались поближе к пирсу.

Ярош и София шли к пристани. Они уже настолько привыкли к завистливым взглядам, что не обращали на них внимания.

— Боишься подойти, отче, — возле высокого худого священника остановился русый мужчина, хозяин роскошного серого плаща. — А не подойдешь, до конца жизни жалеть будешь.

— Тебе повезет больше, Жан — Поль. Ты попробуй, — священник даже не посмотрел на товарища, он мечтал выбраться из этого порта на любом корабле, даже отрекшись от всего, кроме веры, даже под черными парусами с демонами на борту, как вон то черное создание, с которым забавляются две светловолосые девочки.

— А давай вместе, Бенедикт?

И они вместе подошли к капитану, отдававшему приказы Олегу и Берну. Ярош повернулся к Бенедикту, положив руку на эфес новой сабли: он недолюбливал священников, потому что слишком многие из них согласились служить Империи и белокрылой Химере.

— Кто вы? — спросил Ярош.

— Меня зовут Бенедикт, — ответил темноволосый священник на вопрос, не обещавший ничего хорошего. — А моего друга — Жан — Поль. Он наследник древнего аристократичного рода.

К капитану подошла Феникс.

— И что нужно священнику и наследнику древнего аристократического рода от пиратов? — Феникс встала справа от капитана, София, стоявшая слева, улыбалась: она тоже не любила священников и аристократов.

Бенедикт глянул на колдунью, чьи черные волосы на мгновение подсветил огонь адской бездны, и на темную одежду другой женщины, расшитую чародейскими узорами.

— Возьми нас с собой, — сказал Жан — Поль. — Мы наделали ошибок, но, говорят, там, куда вы плывете, их можно исправить.

— Лгут, — возразил пиратский капитан. — Там можно погибнуть, а не ошибки исправить.

— Где угодно можно погибнуть, — тихо заметил Бенедикт. — Главное, чтобы в последние минуты вера пламенела в сердце.

Взгляды пирата и священника встретились.

— Правда, отче, — едва сдерживая смех, согласился Ярош. — Но моя вера отличается от твоей. Как вы попали в этот порт?

Бенедикт только усмехнулся, немного отвернувшись: у него было свое мнение относительно вопроса веры.

— Я был заложником у пиратов, — начал Жан — Поль, бросив взгляд на товарища. — Они требовали выкуп у моих родных, только род отказался выложить за меня такую сумму. Но капитан надеялся еще поторговаться, поэтому они оставили меня здесь и больше не вернулись.

— Хочешь к родным, Жан — Поль? — поинтересовалась Феникс.

— Без меня все мои имения растащили как наследство. Я не хочу туда возвращаться.

— А ты, Бенедикт? — обратился Ярош к священнику.

— Я пришел сюда как миссионер, чтобы построить церковь, — грустно признался Бенедикт. — Но церкви вам, пиратам, ни к чему, да и корабль, привезший меня на этот остров, был последним.

— Так ты хочешь распространять свое учение среди пиратов? — рассмеялась София.

Священник погрустнел.

— Среди вас, испорченных верованиями в чертовщину, поздно распространять праведное учение. Кто видел открытое море с борта корабля с черными парусами, тот утратил шанс на спасение.

— Ладно, отче, — Ярош отбросил наигранную веселость.

Потому что нельзя унижать человека, если он не сторонник твоей веры. И разве не Море рассказало ему то, что он сейчас пересказывает как страшное откровение? Вон как светятся морем его глаза, как и глаза аристократа.

— А драться вы умеете?

— Умеем, — ответил за обоих Жан — Поль.

Глава 15. Сказания огня и пепла

Сашка постучал в дверь домика, стоящего на опушке. Темнело, от высоких деревьев ползли негостеприимные тени.

— Там что, никого нет? Но ты же видел свет, Вейн? — неуверенно спросил Сашка.

— Видел, — подтвердил товарищ.

Луиза показывала Олексе и Жаку журавлиный клин, перечерчивающий вечернее небо, укрытое тучами на западе. Только оранжевая полоса протянулась возле самой земли, как раскаленное лезвие. Птицы учатся летать перед путешествием на юг, и, сколько взгляда хватает, колосится золотая пшеница. Еще не скошенная…

— Кто ночью ломится? — дверь открыл уже старый и поседевший, но еще крепкий мужчина с ружьем в руках.

— Переночевать пустишь? — Вейн почувствовал в хозяине что‑то родное, словно он тоже потерял все, кроме оружия.

Мужчина опустил ружье.

— Пущу, на нелюдей вы будто не похожи. На теней тоже.

— Тени? — переспросил Эмиль.

— Мертвые, — отрезал хозяин.

— Мертвые? — заходя вслед за Сашкой и Вейном, испугалась Олекса.

Домик оказался слишком маленьким, чтобы они все разместились за одним столом, но хозяин сразу сориентировался.

— Ночь теплая, возле костра посидим. Вы, — он указал на Вейна и Эмиля, — собирать ветки, но в лес далеко не заходить. Девчата за водой: ручей за холмом, вы его услышите. А ты со мной пойдешь, поможешь, — старик кивнул Сашке.

Никто не возразил, ибо от старика исходила какая‑то сверхъестественная сила убеждения.

— Кто ты? Как тебя зовут? — спросил парень, когда они зашли за домик, чтобы перенести из‑под навеса во двор несколько больших поленьев для костра.

Старик посмотрел на Сашку, и в сумерках его глаза блеснули солнцем.

— Был сказитель, теперь лес охраняю, чтобы такие балбесы, как вы, не шатались. А у сказителя имя не спрашивают.

— Почему? — Сашка не понимал.

— Подрастешь, узнаешь, юноша. Ибо кто Имя сказителя знает, тот над ним власть имеет. Уразумел?

Сашка оглянулся: сказитель несколько мгновений назад был перед ним, а теперь складывал дрова, которые они зацепили, когда вытаскивали большое полено.

Парень тихонько хмыкнул, почему‑то не удивившись.

— А что в этом лесу такого, чтобы его охранять?

Сказитель поднял на него веселые глаза.

— Не его, глупыш, а вас, через лес идти собравшихся. Лес злой, потому что поля у него землю с каждым годом все больше отбирают. Да и мертвые блуждают по его тропинкам, пугая.

— Кого пугая? — Сашка должен был убедиться, что правильно понял старика.

— Лес, конечно, — удивился сказитель. — Мертвые страха не знают…

Сашка оторопел, открыв рот, чтобы еще спросить, но не вовремя появились Жак с Олексой.

— Мы принесли воду, господин, — улыбнулась девушка. — Что нам еще делать?

— Огород видели? — старик был рад, что ему не придется отвечать на глупые расспросы Сашки.

— Видели.

— Так идите и наберите там огурцов, помидоров да порежьте все это нам к ужину.

Жак и Олекса ушли к Луизе, ждавшей их на углу дома.

— И чему ты так удивляешься, юноша? — хозяин глянул на него, пряча улыбку, чтобы ненароком не обидеть.

— Ты не похож на певцов, которых приглашают на императорские концерты.

— Так вы со столицы сюда забрели… — сказитель погрустнел, сразу усмехнувшись. — Говоришь «ты»? А разве мы друзья? И врагами, кажется, не приходимся.

Сашка растерялся.

— Да мне тебя как‑то иначе неловко называть. Почему‑то…

Не мог сознаться парень, что формальные знаки уважения для него остались в том дне, когда он увидел женщину — фотографа, изменившую его жизнь, зачеркнув фальшивое будничностью прошлое. Настоящее уважение не в словах кроется.

Сказитель смотрел на парня с пониманием, улыбка таяла у него на устах, не угасая полностью.

— Так как зовут моего нового друга? И почему его понесло в лес, в котором он ни одной тропки не знает?

— Друзья Сашкой называют. Мы идем к морю. А люди сказали, что море там, — Сашка указал в сторону леса.

— Действительно, — с чувством закивал старик. — Море там. Но, чтобы попасть к нему, вам нужно обойти лес. Путь, выбранный вами, короче, но это верная смерть. Можешь поверить мне.