На площадке ждал Гога, собранный и напряженный. Он не боялся «фальшивого», но к столкновению надо быть готовым всегда, считал он — особенно во время «первого знакомства».

Лука, обернувшись к Наталье, покачал головой и приложил к губам палец. А Гога сделал шаг вперед и оказался совсем близко от Луки и Натальи, отделенный от них лишь тоненькой дверью. Снова с силой нажал на пуговицу звонка. И в ответ не услышал ни звука. Переступив с ноги на ногу, постоял, размышляя еще с минуту. И пришел к выводу, что квартира пуста. Куда же они, подлые, подевались, и что ему теперь делать? Гога был сообразительный парень, и его сразу же осенило. Все проще пареной репы, рассуждал он, у бабы наверняка есть муж и она встречается с «фальшивым», само собой, не у себя, а в какой-то соседней квартире. Бабская солидарность, подружка с ключами — варианты знакомые. Так что если к этой двери кто-то вернется, то, понятно, не «фальшивый». Он поставит ей пистон, застегнет штаны и рванет куда-нибудь по своим делам. Но именно он-то и нужен Гоге, а не баба. И перехватить его можно только на улице, и дай бог еще, если за эти минуты «фальшивый» не успел проскочить.

Резко развернувшись, Гога, минуя лифт, помчался вниз по лестнице.

А они продолжали стоять у глазка. Так стоят младшеклассники, подсматривающие через замочную скважину кабинета химии, как молоденькая учительница обжимается с выпускником. Подглядывать они хотели оба одновременно и поэтому невольно оттирали друг друга. Теперь же, когда Гога бросился бежать, они отпрянули от глазка и переглянулись, немедленно столкнувшись носами, мягкими, теплыми. Наталья хотела о чем-то просить Луку, но слова застряли у нее на устах, а Лука, зная примерно, о чем она спросит, приготовился было отвечать. Но как это сделать, когда нос твой прижимается к другому носу, а в жилы твои будто налили кипятку? Говорят, у якутов есть даже такой способ нежных отношений — тереться носами. На первый взгляд глупое дело, но когда сам попробуешь…

Губы их оказались так близко… «Ну ты даешь..» — успела укорить себя Наталья и подумать о том, что еще не поздно все разузнать про этого странного и, наверное, неординарного мужика. Но она не могла даже пошевельнуться и стоила под его поцелуем, как загипнотизированная дурочка.

На свете существует масса руководств по технике поцелуев и того, что как бы логически должно следовать за ними. Руководства эти называются европейскими и восточными и написаны с намеренной разнузданностью и «научно» — даже с применением некоей смехотворной терминологии. Но надо иметь в виду, что учат такие трактаты только идиотов, современных роботов из восьмого класса. Чему учить?! Жизнь преподавала нам этот предмет многие миллионы лет — с тех пор, как мы перестали размножаться при помощи деления клеток. Только инстинкт — наш вождь и учитель в этом прекрасном деле! А все остальное… от лукавого.

По вопросам укладывания женщины в постель Лука большого опыта не имел. В свое время существовала некая гражданка с его кафедры, которую он пользовал, пока ее двенадцатилетняя дочь распутничала где-то вне дома. Кроме того, была уже упоминавшаяся здесь медведица Софья Львовна. И с нею Лука, извините, в силу обстоятельств тарабанился некоторое время. Но обе эти женщины практически сами подобрали Луку. Много можно было бы понаписать здесь в этой связи — циничного или смешного. Но суть сводилась бы к следующему. Не верьте, когда говорят, что можно быть счастливым, обладая женщиной с доброй, «красивой» душой. Вранье это. Женщина должна быть любимой, должна быть желанной. А для этого она обязана быть привлекательной, обязана быть красавицей. Остальное все — беллетристика.

Продолжая разговор о любовных опытах нашего героя, можно было бы вспомнить и студенческие годы с новогодними компаниями в общаге. Случалось, что Лука просыпался в первое утро нового года на кровати, кое-как отгороженной от мира простыней. А рядом лежала какая-нибудь пятикурсница в розовой комбинации, с бледными, не очень прямыми ногами, и спрашивала:

— Тебе хорошо было?..

А ему нестерпимо хотелось в туалет, хотелось домой…

Теперь он был другим и другая женщина стояла перед ним. Он торопливо схватил Наталью, прижал к себе и сразу почувствовал, что никакого бюстгальтера под драконами на ее халате нет. Она спросила строго:

— Это как же понимать?

А сама едва стояла на ногах. «Господи! Почему же я такая податливая?»

— Тебе сколько лет?.. — прошептал Лука ни к селу ни к городу.

— Да зачем это?.. Двадцать… пять. — Она положила ему руки на грудь, чтобы не так откровенно прижиматься к почти незнакомому человеку. Но Лука обнял еще сильнее. Она перестала сопротивляться. «Разве тебе плохо? — подумала. — Тебе же хорошо. Ну и стой!» После следующего поцелуя — прекрасного и долгого — она спросила:

— Вас хотя бы как зовут?

Лука давно приучил себя к мысли, что не должен стесняться своего странноватого имени, приучил и других. Но сейчас он не мог и рта раскрыть. И вместо ответа снова притянул к себе ее лицо, стал целовать.

— Это… — она едва перевела дух, — это большой секрет?..

— Мне столько надо тебе сказать…

Фраза, будь она неладна, явно взята напрокат из какого-то кино. Он снова поцеловал ее, чтобы как-то сгладить промах.

— Да… вам много мне надо сказать. И прежде всего — имя… — Она почувствовала, что руки его уже не сжимают ей плечи, а по спине опускаются все ниже и ниже. «Спокойно, — приказала она себе. — Все в порядке. Только не обмирай, не обмирай, дурочка несчастная…» — Может, все-таки вернемся к ананасу? — проговорила она, бережно снимая его руки со своих бедер.

Лука отяжелевшей походкой вернулся к своему месту, сел и взял бутылку.

— Брудершафт?

— Спаиваете?

Он лишь пожал плечами, не мог говорить от волнения. Наталья выпила до дна, улыбаясь опрокинула бокал: видишь, мол, ничего не оставила. И Лука, чувствуя себя то ли пьяным, то ли безумным, поднялся, потянул за поясок ее халата.

— Подожди, — горячо выдохнула она, не запахивая полы халата. — Подожди… милый!

Наталья сознавала: надо занавесить окно. Потому что в доме напротив жил не в меру любопытный господин. При современных оптических средствах он мог буквально присутствовать при всех Натальиных переодеваниях и даже при других, более деликатных эпизодах ее жизни: ведь Наталья не была девственницей и вела вполне полнокровную, так сказать, спортивную жизнь. Бывало, она и сама — уж простим ей этот грех! — нарочно разгуливала по комнате в какой-нибудь легкомысленной комбинации. Но сейчас ей совсем не хотелось свидетелей!

Она мягко остановила его и двинулась к окну. А Лука, понятно, не знал о том седоусом наблюдателе и поначалу удивился: к чему бы это — шторы задергивать, живя на пятом этаже. И тут же его осенило такое делается только для интима. Сердце ломилось, рвалось из груди… Но вдруг он почувствовал, что его кто-то точно встряхнул сзади, и метнулся к Наталье.

— Стой! Не трогай шторы! Осторожно, зайдя сбоку, Лука выглянул в окно. Бандюги под грибком не было. Но он не успокоился, не отошел от окна, продолжая рассматривать этот типичный, почти поленовский двор старого Замоскворечья — с ветхими деревьями, с беседкой, с детской песочницей и веревками для белья. В правом углу двора он увидел Гогу. Тот сидел на ящике, хоронясь за старым деревом от выходящих из подъезда, но от взгляда сверху был не застрахован.

— Прямо не знаю, что и делать!.. — Лука повернулся к Наталье. К своему разочарованию, она не услышала в его словах и намека ни страсть или волнение. Пожала плечами. Такие варианты в миру называются: завели девушку и бросили. А это всегда досадно — для любой женщины.

Лука впервые оказавшийся в такой ситуации, тем не менее понял все, но ничего не мог поделать. Именно это он и говорил ей отчаянным взглядом: «Прости, но я ничего не могу поделать…» А Наталья, не желая замечать его отчаяния, тоже отвечала глазами: «А пошел бы ты!..»

Тогда он выхватил из кармана кожаный мешочек и разом высыпал на стол монеты. Две или три штуки скатились со стола и разбежались по углам Натальиной комнаты.