Нелька его, Нинель Петровна, была душевной женщиной — ни о чем не спрашивала, наливала, кормила, укладывала, обнимала. Она была торговым работником и многое успела повидать на своем веку.

По ее версии, Никифоров сейчас переживал из-за Кулькина. Нельзя сказать, чтобы они были близкими людьми. Но когда на твоих глазах ухлопывают мужика, с которым ты вчера сидел в столовке или вора брал, то невольно начинаешь думать, что на его месте мог оказаться ты сам. Это время от времени случается с милицейскими работниками. Тогда они начинают усиленно ходить на специальную подготовку, по сто раз повторять приемы рукопашного боя и стрелять в тире не тогда, когда заставляют, а по собственной инициативе.

Все это делал и Никифоров. Потел в спортзале, потом шел в тир, падал, уворачивался, полз, имитируя боевую обстановку, бил по силуэту из своего тысячу раз проверенного пистолета. Сослуживцы его относились к этому снисходительно: нервы успокаивать надо, что бы там ни было. Но ничего их не может успокоить, кроме времени, постепенно забудешь обо всем — и легче. Так что, пусть стреляет, пока стреляется. Так считали в отделении, да и Нинель разлюбезная склонна была считать так же.

Но они ошибались. Смысл никифоровских действий был иной. Он готовился. Стрелял он и прежде прилично, теперь же — проверял, экзаменовал себя. И освоенные некогда приемы мордобития доводил до автоматизма. Незаметно подкапливал и патроны, чувствуя, что вскоре они могут пригодиться. Хотел проверить, приноровиться к кулькинскому пистолету, но это было опасно. Если стрелять с двух рук, «по-македонски», как сказано в одной хорошей книжке, огневая мощь усиливается неизмеримо. Если, разумеется, ты способен на такую стрельбу. Никифоров был способен.

Когда эта молодая особа начала бормотать что-то странное и звать его в сквер, Никифоров не удивился. Внутренне он был готов к чему-то подобному. Он мог спокойно отмахнуться от нее. «Нет, не могу, занят, я не участковый, говорите здесь, изложите все на бумаге». И еще сколько угодно подобных отговорок. Но он считал, что надо идти вперед — по крайней мере владеешь инициативой!

Первое, что он сделал, посадил девушку за деревья, чтобы их не было видно из милиции.

— Извините, я… не знаю с чего начать… — девушка замялась.

— Волноваться не надо. Как вас зовут?

— Наталья… Николаевна.

— Меня зовут Николаем Петровичем. Прошу вас, не волнуйтесь…

— Невозможно…

Он через силу улыбнулся.

— Ну тогда как хотите. Ваше дело… «Господи, помилуй, — торопливо произнесла про себя Наталья и осеклась: в церковь не ходит, а теперь вынуждена обращаться к Господу. Прикрыла глаза и снова запричитала мысленно: — Господи, прости и помилуй. Помоги, Господи! Страшно…» И сразу за поминанием Бога, за молитвой мелькнула противная мысль, зачем, мол, все это — для какого-то чужого мужика, который два раза за коленку подержал. А сама уже открывала сумочку, вынимая монеты — три штуки, что скатились тогда на пол, разбежались по углам ее комнаты.

И теперь Никифорову надо было решать, как себя вести: удивиться или сделать вид соответствующий, неофициальный. А можно и вообще послать ее подальше…

Он смотрел ей в глаза пристально, не мигая, и молчал.

— Это все! — проговорила Наталья. — Они у меня случайно оказались. Остальные у него отобрали…

— Кто?

Задавая этот вопрос, он рубил за собою концы. Но эта женщина была не похожа на провокаторшу. Слабое утешение…

— Я не знаю, кто. Его хотят убить! Он выйдет оттуда на какое-то время сегодня или завтра и бросит вам инструкцию… — Она понимала, что несет что-то, похожее на чушь, тем не менее продолжала. — За это он даст вам миллион долларов!

— А он у него есть? — Никифоров не смог не улыбнуться.

Наталья почувствовала себя летучей рыбой, выскочившей из воды: вроде летишь, и кругом все сверкает, а дышать нечем! И, вздохнув, ответила:

— Я не знаю…

Это понравилось Никифорову. Он всегда считал себя человеком крепких и продуманных решений. Но это было не совсем так. Решения принимал он сразу — по велению того, что «тикало» внутри. И то, что внутри, услышало сейчас полную беззащитность — и Натальи, и того странного мужика. Попытаться их спасти мог только Никифоров. Один на всем белом свете. Такие вот примерно чувства, щемящие слегка его нутро, испытывал он, матерый мужик и старый служака.

— Расскажите мне все, что знаете. Только обстоятельно и непременно все.

— В общем, вчера раздался телефонный звонок… — начала Наталья. И стала рассказывать то, что мы уже знаем.

Первое, что надо было сделать теперь Никифорову — отпроситься. Капитан Калинин, его непосредственный начальник по уголовному розыску, досадливо покачал головой.

— Не вовремя все это, Никифоров!

Категоричности, однако, в его голосе не было, и Никифоров понял, что в результате он согласится.

— Нелька приболела у меня. Надо…

— Что это с ней? Баба — кровь с молоком… — начал было Калинин и махнул рукой. — Ладно. С ребятами договоришься — свободен.

— Спасибо, товарищ капитан! «Товарищей» как будто отменили. Но как же теперь обращаться к старшему? «Господин капитан»? Сверхидиотизм недоделанных!

Прямо из дежурки он позвонил Егоркину.

— Ну, как, Петь, подменишь?

Егоркин около четырех лет прослужат в угрозыске и тихо-тихо ушел, вовремя сообразив, что дело это сильно на любителя.

— Отчего не помочь? — Егоркин подышал в трубку. — Только это, Коль, без обиды… пятьдесят штук потянешь?

Плюнуть бы ему сразу в рожу. Но теперь ведь вся жизнь такая — как за границей. С матери родной берут деньги!

В кармане у Никифорова лежало три золотых десятки, и он сказал:

— Согласен!

— Когда отдашь?

— Ну что ты за скотина, Егоркин? При первой встрече! — Он резко положил трубку на рычаг, чтобы тот не успел отказаться.

Монету он продал прямо на Даниловском рынке тихому узбеку, который чах над своими сухофруктами. Тот потер николаевский профиль о рукав, покачал на руке, вопросительно посмотрел на Никифорова.

— Семьсот, — сказал Никифоров. — Не хочешь, не бери!

Узбек спокойно вынул пачку пятидесятитысячных. «Продешевил! — догадался Никифоров. — Ладно, что теперь…» Его не то чтобы злила, но все же как-то подзуживала мысль, что все эти деньги могли быть его. С голоду они, ясное дело, не помирали при Нелькиной работе, но все-таки… Ладно, обойдемся!

Возвращаясь домой, он заглянул в рыболовный магазин «Утренняя зорька», благо по пути, и купил себе за сто пятьдесят тысяч бинокль. Дома прихватив кое-какой еды и бутылку воды, засунул все это в спортивную сумку. Туда же затолкал теплую куртку и такие же штаны: нигде так не мерзнешь, как в засаде! После этого позвонил Нинели.

— У меня тут дела, кис, частный бизнес. До утра придется исчезнуть…

Что-то наподобие измены она в голове не держала, поэтому отреагировала по-деловому, по-свойски:

— Надо тебе это?..

— Обещают миллион.

Нинель, самой собой, не сомневалась, что речь идет лишь о миллионе «деревянных».

— Значит, богатым будешь…

— Возможно. Ты, Нель, к телефону сегодня не подходи. Я тут сказал, что мы отвалили с тобой на денек.

— Если бы!..

Через час он уже был возле станции «Сухаревская», спокойно шел по Сретенке, читая названия переулков, пока не набрел на нужный. Мочалов переулок был невелик, Никифоров прошел его минут за семь. Черного дома здесь не было и в помине. Значит, где-то во дворах, подумал Никифоров и нырнул под арку одного из проходных. Погулял по нему из конца в конец и вернулся. Нельзя сказать, что на душе его было совсем спокойно. «Да что я в самом деле! — одернул он сам себя. — Пока еще ни во что не влип. Попросили поработать частным детективом — это теперь в порядке вещей…»

То, что он искал, оказалось в третьем или четвертом дворе. Дом был действительно черный и выглядел необычно. Цвет, определяя его облик, являлся в то же время и как бы его униформой. Это первое, о чем подумал Никифоров, увидев темную эту обитель. И не стал входить во двор, чтобы не мелькать под окнами. Напротив был неплохой, удобный, на его взгляд, дом эпохи конструктивизма — всего в четыре этажа. Слуховое окошко над крышей было открыто, и Никифоров подумал, что на чердаке могут жить бездомные. Но это даже к лучшему! Если бы чердак был заколочен или завешан жэковскими амбарными замками, началась бы головная боль, знакомство с лишними людьми, объяснения и в результате — лишняя засветка. С бомжами же всегда можно договориться или взять за глотку, если надо. Бомжи, они в общем-то безобидные. А уж если припугнуть…