— Работает! — удивился муж, зажигая фонарик. Он ещё не привык к японской жизни.

Территория лесного лагеря была ухожена, как всё в Японии — аккуратно постриженные газоны, обложенные белыми камешками клумбы, прудик с золотыми карпами… Для коллективных пикников имелось специальное сооружение — навес, а под ним — низкие столы с жаровнями, устроенными из железных листов с газовыми горелками под ними. Под навесом нашлись и заправленные газовые баллоны, водопровод и алюминиевые лотки, в которые студенты выложили привезённую из города снедь: тофу, зелень, китайскую капусту, грибы и тонко нарезанную говядину — намечались сукияки.

— Осенью надо есть мясо, осень — холодное время года, — так сказал Хидэо.

Уселись бесстрашно на холодный бетонный пол, покрытый только синей циновкой, да ещё и разулись прежде, чем на неё ступить. Только русские, пренебрегая суровой японской дисциплиной сели на свои кроссовки. Митико раздала всем нечто странное, оказавшееся бумажными фартучками типа слюнявчик — сукияки предполагалось макать в соевый соус, оставляющий на одежде плохо отстирывающиеся пятна. На сей случай японская промышленность и выпускала специальные фартучки. Мужчины повязывали их, нимало не смущаясь сходством с ясельной группой. Техник Ямазаки включил газовые горелки, и трапеза началась. Подхватывая палочками снедь из лотков, народ бросал её на листы жаровен и ворошил быстро румянящиеся на сильном огне кучи. Выбирая готовые кусочки, их макали в соус и отправляли в рот. Отвлекались от работы только на то, чтобы поднять вверх пивные банки и крикнуть "Кампай!"

Подчистив на раскалённых листах всё до последнего кусочка, студенты остались мыть жаровни. Хидэо вышел из-под навеса, поднял голову.

— Посмотрите, какие холодные осенью звёзды!

В такие минуты она понимала, почему называла его другом.

— Продолжим вечер дома! — приказал сэнсэй.

В спальном корпусе нашлась общая комната с длинным столом. Хозяйственный Ямазаки достал припасённую бутылку виски. И русская водка пригодилась. Пока муж обсуждал с Шимадой её достоинства, Хидэо предложил спеть. Корейский студент Чанг спел что-то сильное и мужественное, отстукивая такт рукой по столу, его сменил китайский доктор Чен. Никто из японцев петь не захотел. Пришлось завести русскую песню, студенческую, весёлую.

— Что такое трам-там-там? — серьёзно спросил Хидэо и, склонившись к ней, добавил ласково: — А Вы хорошо поёте.

Словно жили в нём два человека: один — простой и славный парень, вырывавшийся на свободу где-то поодаль от университета, и другой, душивший его сэнсэй, озабоченный строжайшим соблюдением субординации.

Ровно в одиннадцать Хидэо отправился спать, предварительно распределив народ по местам. Муж был отправлен в отдельное купе, а ей с Митико отдали единственную комнату с дверью.

— Вы отвечаете за Фудзивару, — строго сказал Хидэо. — Она ведь ещё не замужем.

И хотя русские профессора в отличие от японских не несут ответственности за нравственность своих студенток, она не смогла уснуть до тех пор, пока Митико не вернулась. Да и расшумевшиеся после виски студенты мешали спать — комната с дверью соседствовала с гостиной. Проснулась только в восемь и в умывальной, устроенной прямо в коридоре, столкнулась с Хидэо.

— А мы с Вашим мужем давно гуляем! — Хидэо говорил укоризненно, не скрывая, что он плохо относится к женщинам, которые встают позже мужчин.

Завтракали в столовой, напоминавшей русские турбазы: дощатые стены, лавки вдоль общих столов… Только меню отличалось — вкусная жареная рыба, мисо-суп, рис и горы овощей. После завтрака планировалась лекция мужа — именно она давала группе право остановиться в университетском лагере — просто на гулянку сюда не пускали. В учебном корпусе было, как в городе, полно компьютеров, ксероксов, проекторов, магнитофонов… И всё это стояло за плохо закрытыми дверями в горах, среди леса… Хидэо свернул лекцию быстро и, поглядывая на часы, и велел рассаживаться по машинам. Предстояло выполнить обширную программу — совершить прогулку в горах.

Асфальтовая тропа шла над бетонированным берегом горной речки. Ущелье напоминало контору, где только что прошла инвентаризация — на каждом крупном камне висела деревянная табличка.

— Скалы имеют названия, — объяснил Шимада.

По тропе шли японские туристы, экипированные отнюдь не для прогулок по асфальту — прочные горные ботинки с толстыми шерстяными носками, обильная амуниция на поясе: стальные термосы, бинокли, верёвки, крючья, ледорубы. Туристы равнодушно проходили мимо речки и скал и задерживались у большого висячего моста, мощной стальной аркой перекинутого через ущелье. Здесь фотографировались. Природа в чистом виде никого не устраивала, даже в качестве фона.

— Этот мост обычно снимают на открытках, — пояснил Хидэо и велел Ямазаки сделать коллективный снимок своей группы.

Тропа уушла наверх, в серые ноздреватые скалы, к пещере — шраину. Только один из студентов остановился, склонив голову, хлопнул в ладоши. Остальные равнодушно прошли мимо. В полдень, не нарушая режима, перекусили в маленьком кафе у речного обрыва, за столиками, стоящими прямо на траве. Хозяйка подала петушков на палочках, совсем русских, только сделанных не из карамели, а из корня конняку и потому серых, мутных, пружинящих, как резина. Есть пресного петушка полагалось, окуная в коричневое кисловатое мисо…

По горной тропинке иду.

Вдруг стало мне отчего-то легко.

Фиалки в густой траве.

Басё

— Мы с женой запланировали для вас несколько поездок в горы, — говорил Хидэо. — Прежде всего, вы должны подняться на Тайхак-сэн. Эта гора на окраине города особенно почитаема в наших местах. Каждый, кто тут живёт, обязан взойти на неё. Мы с женой поднимаемся регулярно, раз в месяц. Даже зимой, когда снег…

Христианин Хидэо исполнял старинный японский обряд почитания горы.

— Японцы верят, что боги живут в горах, поэтому подъём на гору — паломничество, — так написано было в одной из книг, которыми в изобилии снабжала их Леночка.

Подъём на Тайхак-сэн Хидэо назначил на субботу.

Странные в Японии горы — они возникают ни с того, ни с сего, на плоском месте и напоминают кучку песка, насыпанную в песочнице ребёнком. Дорога прошла по ровному полю, не предполагавшему поблизости никакой горы, обогнула лес и упёрлась в одинокую гору. Автостоянка была просторной — значит, это место посещали многие, и пустой. Наверное, в этот день в городе не оказалось вновь прибывших, которым надлежало поклониться местному богу. Или просто спали люди в субботу в семь утра, да под моросящим дождём.

— Может, не стоит лезть на гору в дождь, — неуверенно начала она.

— При чём тут дождь? Мы же решили подняться! Я специально выделил на это два часа!

Хидэо быстро зашагал по тропе, растворявшейся в сумраке леса.

Стволы криптомерий уходили ввысь, закрывая хмурое небо. Тропа привела к площадке, расчищенной для привала. Кроме простых деревянных скамеек здесь стояло дощатое сооружение, напоминавшее крытую сцену.

— Это и есть сцена, — сказала Намико. — В дни шинтоистских праздников здесь дают традиционные, японские представления для паломников, которые поднимаются на гору.

Намико легко взбежала на сцену, и стала грациозно танцевать, играя воображаемым веером. Хидэо улыбался, любуясь женой, слегка притопывая в такт. Его нога наткнулась на банку из-под пива.

— Раньше здесь такого не было! — пробормотал он, вытаскивая из-под лавки банки, пакеты… И оглянулся беспомощно — мусорницы на поляне не нашлось. Хидэо окликнул жену и поспешил увести иностранцев от места, порочащего его страну.

Тропа сужалась и круто забирала вверх. Плотная земля под ногами сменилась камнями, склоны уходили вниз обрывами — шутки кончились, началось восхождение.