— Мы не прибедняемся! — говорил Шимада. — Прибедняться любит начальство наших компаний, под жалобы на трудные времена они сокращают зарплату сотрудникам, делают хорошие деньги. Им выгодно казаться бедными. А мы, университетские, на самом деле бедны.

— Да, теперь мы богаты! — Намико вздыхала так грустно, словно считала теперешнее японское богатство ненадёжным, временным… И смущённо признавалась: — Мне не верится, что мы такие богатые, мне кажется, это — сон! — И отказывалась показать старые фотографии из прежней бедной жизни. — Это неинтересно.

— Я хорошо помню те времена, — часто повторял Хидэо, — когда чашка риса, простого риса, была для меня мечтой. Тогда, после войны, я учился в университете.

Может, оттого и берег своё достоинство Хидэо так бдительно, так боялся уронить его перед иностранкой, что случилось это совсем недавно — он стал важным профессором, а его страна богатой? И большие люди из большой России вдруг поехали на заработки в его маленькую и бедную страну. И он не знал, как с этим быть.

Подходы к статуе закрывали тёмные сети на высоких мачтах. Они огораживали поле для гольфа, позволяя приткнуть его вплотную к жилым домам и сэкономить землю. Поля для гольфа попадались в городе часто. А ведь это недешёвое развлечение — гольф. Но Япония могла себе это позволить. Возле края поля, не защищённого сетью, обильно белели в кустах грибы-дождевики. И это было странно — ещё не осень. Она нагнулась, чтобы сорвать гриб, но он оказался мячиком для гольфа. Богатые японцы ленились подбирать безделицу стоимостью всего-то в триста йен. Под мёртвым взглядом белых глаз богини она пробралась вдоль хлопающих на ветру сетей, опасаясь, чтобы они не рухнули, прихлопнув её, как муху. По обе стороны от статуи возвышались два равных ей ростом небоскрёба этажей в двадцать — отель "Новый мир". Мир и впрямь был новый, неяпонский. Бетонные многоэтажки национальности не имели. Как и по всему миру — ни один народ не сумел построить небоскрёб в своей традиции, потому что нет у людей традиции жить оторванными от земли. Над простором огромной автостоянки, над бетонным ангаром супермаркета завывал ветер. Жить в этом мире не хотелось. Не хотелось просыпаться в номере отеля под взглядом белого глазика размером в окошко, не хотелось выходить на улицу, в конце которой маячит жуткая голова…

Прямо от бетонных ног богини эскалатор уходил вниз, в подземный торговый центр, наполненный всякой туристической мелочью. Дверь в ноге вела к лифту, который за немалую плату поднимал желающих к голове. Оттуда через амбразуру можно было взглянуть на панораму города. На макушке поблёскивали железки метеостанции — статуя трудилась с головы до пят, в работящей Японии даже богам не позволено прохлаждаться. За спиной богини стояли простые деревянные постройки буддийского монастыря — новенькие, индустриальные, прибывшие, кажется, из того же строительного комбината, что и богиня, только не из бетонного цеха, а из деревообделочного. Устроенный по японским правилам сад с озерцом и потоком, скорее напоминал современный горпарк — с музыкой и цветными лампочками.

Вечереющие холмы посылали городу настоянный на травах ветер. Затылок большой богини порозовел в закатных лучах. Возвращаться стоило до темноты, окраины освещались скудно. Из экономии. Она спустилась в торговый центр попить на дорожку чайку. Реклама с большого экрана телевизора нахваливала какую-то вещицу традиционными японскими похвалами: "маленькая, лёгкая, компактная!" Затем экран занял без остатка толстяк в обвисших складках жира — чемпион по борьбе сумо. Почему Япония так любила этих раскормленных мужчин? И огромные статуи богов? Может, потому, что когда всё вокруг такое мелкое, хочется, чтобы боги были большими, а кумиры толстыми?

В путь! Покажу я тебе,

Как в далёком Ёсино вишни цветут,

Старая шляпа моя.

Басё

Вернувшись от богини, она встретила возле инженерного факультета американца Дика.

— Когда Вы улетаете на Кюсю? До сих пор неизвестно? Сэнсэй колеблется? — Дик улыбнулся. — Прямо как цыплята они, эти японцы! Мечутся, беспокоятся, меняют решения… Настоящие цыплята! И богатство не добавило им уверенности в себе. Никак они к своему богатству не привыкнут.

По коридору бежал сердитый Хидэо.

— Где Вы пропадаете? Вам прислали факс! Вас приглашают на конференцию в Лондон!

Хидэо и не думал скрывать, что прочел адресованное ей письмо — шеф японской лаборатории обязан быть в курсе дел своих сотрудников. Хидэо был очень огорчён.

— Вы не можете ехать! Вы должны находиться здесь и исполнять Вашу работу, иначе Вам прервут контракт! Вам перестанут платить зарплату!

Вряд ли отлучка всего на одну неделю заслуживала столь сурового наказания. Платить за её поездку бралась Англия. Так что перед Японией она была кругом чиста. Но Хидэо очень нервничал и пугал её:

— Министерство науки не разрешит Вам ехать!

Он позвонил в Токио и расстроился совсем — поездка сроком до двух недель контрактом не возбранялась.

— Значит, Вы можете ехать в Лондон? — растерянно бормотал он. — Но в Лондон еду я…

На Хидэо жалко было смотреть. Но она подавила жалость, потребовала:

— Решите же, наконец, что-нибудь с моей поездкой в Фукуоку!

Хидэо принялся сбивчиво и туманно объяснять, как важно то решение, которое ему предстоит принять, и как тщательно он должен его обдумать. Чтобы отсрочить окончательный ответ, он даже решил пойти на хитрость:

— У меня очень болит желудок! Намико опасается за моё здоровье!

В русской игре в салочки такое иногда случалось — при виде неминуемого поражения кто-то падал наземь с криком:

— Лежачего не бьют!

Таких в игру брать избегали. Но Хидэо приёмом не побрезговал — с японской безжалостностью он бросился под защиту жалостливости русской. И победил. Она оставила в покое несчастного сэнсэя — бедного, маленького, больного…

На следующее утро Хидэо вбежал в её кабинет радостный.

— Я принял решение! Вы можете ехать! Нет, не в Англию, в Фукуоку. В этом случае я оплачу Вашу поездку, частично. Конечно, Вы можете ехать и в Лондон, если захотите! — Хидэо помрачнел. — Но если Вы поедете, моя жена поедет тоже! — вдруг выпалил он.

— При чём тут Намико? — удивилась она. И догадалась: сэнсэй не мог ей уступить! Ей стало жалко Намико — её поездка за рубеж зависела от прихоти какой-то русской!

Она решила отказаться от Англии. Те времена, когда русские готовы были ради пары дней в Лондоне мчаться, очертя голову, давно прошли. Она представила скучную конференцию и очень долгую дорогу. Конечно, на Кюсю будет так же скучно. Но Кюсю по крайней мере ближе. Она выбрала Кюсю. Хидэо остался доволен.

— Мы вместе отправимся в Фукуоку, я возьму с собою Намико. Я почти всегда беру её с собой. Супруги должны приобретать одинаковый жизненный опыт — это сближает, — развивал свою теорию Хидэо.

Намико объясняла ситуацию проще:

— В поездках я обслуживаю его, потому он и берёт меня с собой.

Но Намико любила путешествовать и обрадовалась приказу мужа собираться в Фукуоку. И предложила вместе поехать за билетами.

Для супружеской пары продали один общий билет, более дешёвый, чем два билета для одиночек — японские авиакомпании поощряли семейную жизнь. В авиакассе, в отличие от магазинов, где в ходу были только наличные, многие расплачивались кредитными карточками. И Намико достала кредитку мужа. Своей у неё не было.

— А зачем? — пожала плечами Намико. — Хидэо даёт мне свою, когда нужно.

У неё тоже не было кредитки, банки отказывались её выдать. Японские банки иностранцам не доверяли. Пришлось выложить целую кучу наличности — шестьдесят тысяч йен.

В день отъезда она встала в шесть. Спокойно собралась — автобус уходил в семь ноль две. И он отправился точно в срок. На железнодорожной станции уже ждал аэропортовский автобус. И волноваться, что он не успеет к самолёту, не стоило — в расписании был указан номер авиарейса, к которому автобус брался доставить народ. Хидэо, стоявший в очереди на автобус, улыбнулся и удержал её за руку, чтобы она не ушла, хотя становиться в очередь к приятелю в Японии не принято. Вырвавшись из университета, Хидэо сильно менялся. В аэропорту он заволновался.