— Разве то, что Вы описали здесь, новый эффект? — продолжал сопротивляться Хидэо, — я давно об этом говорил! Ещё десять лет назад! Да, я свои соображения не опубликовал, но это сделал профессор Сузуки.

Хидэо готов был уступить авторство разве что соотечественнику, но никак не ей. Он почти бегом бросился в свой кабинет, принёс журнал.

— Вот, посмотрите работу Сузуки! Он тоже профессор бывшего императорского университета! Как и я!

В статье было нечто, к делу не относящееся.

— Вы не понимаете! — нервничал Хидэо. — Это именно то, что Вы считаете своим эффектом! — Наконец он сдался. — Хорошо! Я порекомендую Вашу работу студентам! — Но закладки так и не вложил.

— Вы пишете очень много статей, у меня их меньше, — Хидэо хмурился. — И плавать Вы умеете, и в теннис играете, а я нет.

Он не хотел признавать её превосходства. Он и ровню-то в ней признать не хотел. И тревожно следил за ней, соревновался, ревновал… И всё боялся в чём-то уступить.

— Что это за журнал, куда Вы хотите послать нашу совместную работу? Я его не знаю! — То, что именно в этом журнале печатались её статьи, сэнсэя не убедило. — И в библиотеке такого журнала не знают. Я звонил.

Она посоветовала спросить не в маленькой факультетской библиотеке, а в большой, университетской. На следующий день Хидэо радостно доложил:

— Я попросил своего бывшего студента зайти в центральную библиотеку, он работает рядом. Как я и ожидал, такого журнала там нет!

Она позвонила Анне, та работала в центре. Через час в её кабинет, не стучась, вбежал рассерженный Хидэо, бросил на стол лист адресованного ей факса. Анна прислала всё, что нужно: точный адрес журнала, фамилию редактора… Через час Хидэо опять явился в её кабинете, положил перед ней другой факс, точь-в-точь такой, как первый: адрес, фамилия редактора…

— Этот факс прислал мой студент! Я всегда поддерживаю хорошие отношения со своими бывшими студентами! — вид у Хидэо был торжествующий. А о своих словах — такого журнала нет! — он словно забыл. И её слова — но зачем мне вторая копия той же информации? — пропустил мимо ушей. И всё повторял: — Это прислал мой бывший студент! Мой!

Словно ненадежно ощущал себя Хидэо в роли начальника. Словно опасался, что она вот-вот сорвется с назначенного ей места подчинённой. И всё пытался доказать — ей или себе? — он наверху! Он постоянно нуждался в подтверждении этого, в одобрении, в похвале… А если она мешкала, задавал наводящие вопросы:

— Вы разделяете мою идею? Да? Но как-то пассивно. — Хидэо намекал на скудость её похвал. — Не правда ли, моя идея хороша? И квартира, которую я снял для Вас, удобна? И вообще я всё хорошо устроил для Вашей жизни в Японии, не правда ли? А ещё я организую для Вас поездку на международную конференцию в Фукуоку. Вы сможете доложить результаты наших исследований и увидеть другой японский остров — Кюсю!

Хидэо сказал это два месяца назад. Спустя месяц он уже не был так уверен.

— Вы поедете в Фукуоку. По-видимому. Я ещё подумаю. — Недели за две до предполагаемого отъезда он заявил решительно: — Вы поедете. Готовьте доклад!

Она написала доклад и купила лёгкое платье, необходимое для жаркого южного острова Кюсю. До отъезда оставалась неделя.

— Я не уверен, что Вам стоит ехать. Работу могу представить и я. Ведь я поеду обязательно. Я — член Оргкомитета! Впрочем, возможно, поедете и Вы.

До отъезда оставалось четыре дня.

— Я ещё не решил насчёт Вашей поездки, — уклончиво ответил Хидэо на её вопрос. И принялся размышлять вслух: — Вас пригласили в Японию на очень хорошую зарплату. И Вашу прекрасную квартиру оплачивает токийский научный фонд. А Вашу поездку в Фукуоку придётся оплатить моей лаборатории …

Хидэо колебался, прикидывал, не будет ли путешествие на Кюсю для неё слишком, не по чину? Оставив сэнсэя наедине с его терзаниями, она вышла в коридор. Пытаясь унять разгоравшуюся обиду, подошла к окну, залюбовалась цепочкой синих гор. У их подножия, на городской окраине белело что-то странное — не то столб, не то дом…

— Это богиня милосердия Каннон-сама, самая большая статуя в городе, — сказала проходившая мимо Митико, — она тут недалеко.

Чтобы восстановить душевное равновесие, она решила навестить богиню.

Идти по окраине провинциального японского города — одно удовольствие! Частные домики, садики… И всё ухожено до стёклышка, до травинки. Может, потому, что маленькая она, Япония? А людей в ней почти столько же, сколько в большой России. И на каждого приходится совсем немного земли. Японцы любили повторять:

— Мы — маленькая страна!

А если дотошный иностранец, заглянув в справочники, возражал — Япония не так уж и мала! — японцы обижались и бросались свою малость защищать.

— Учтите, долины, пригодные для жизни, занимают только пятнадцать процентов нашей территории! Остальное — горы.

Вряд ли легко найти русского, знающего, какую часть его страны занимает необитаемая сибирская тайга, а вот японцы знали про пятнадцать процентов поголовно. Значит, считали эту цифру важной. И идею скудости, недостаточности территории тоже.

За аккуратными порядками новеньких домов тянулись вольготные, пологие холмы — пустые, незаселенные. Город мог бы двинуться туда, избавляясь от тесноты и дороговизны земли. Но японцы предпочитали ютиться в исстари обжитых долинах и упорно повторять:

— У нас мало земли!

Очнувшись от размышлений, она посмотрела вперед и вздрогнула. В конце улицы, положив подбородок на мостовую, дремала гигантская белая голова, поднимавшаяся макушкой выше крыш. Блестящая и грубая, как фаянсовая чашка, голова сонно смотрела жуткими слепыми глазами. Улица взобралась на холм, открывая огромного белого идола. Художественные достоинства статуи, кажется, никого не волновали. Только габариты. Корявое, топорное тело богини уносило несоразмерно большую голову к облакам…

Будда в вышине!

Вылетела ласточка

Из его ноздри…

Сколько лет этим стихам? Двести или около того. Уже тогда стоял в городе Камакура тот, кому посвящались эти стихи, Большой Будда, предок бетонной богини. Давно у японцев это пристрастие к большим богам. У маленьких японцев, любивших свою малость подчёркивать…

— Мы, японцы, маленькие и едим мало, — часто повторял Хидэо. — В Англии я ни разу не смог одолеть бифштекс традиционного британского размера.

— Когда мы жили с Хидэо в Америке, — вторила ему Намико, — у меня постоянно болели запястья из-за того, что я открывала их тяжёлые двери. Мы, японки, маленькие, худенькие… — И Намико с нескрываемой завистью окидывала взглядом русскую фигуру скромного сорок шестого размера.

Значит, так ощущали себя японцы — маленькими жителями маленькой страны. Маленькими и бедными. И хотя торговый баланс Японии был катастрофически положителен, а богатые японские банки держали в своих должниках почти полмира, говорить об этом японцы не любили, обижались:

— Мы богаты? Да что Вы! Мы бедны! — вздыхал Шимада, обладатель роскошного Ниссана последней модели.

— Мы бедны! — жаловался Кумэда. — В холода в нашем доме отапливается постоянно только одна комната, где живёт моя старая мать. Но и там мы держим пятнадцать градусов, не больше. Керосин так дорог!

— Мы бедны! — вздыхал Сато, отправивший детей учиться в дорогой частный университет.

— Плавать в бассейн я не хожу, билет за четыреста йен для меня дорог, — сетовал роскошный Такасими, живший в престижном районе в собственном доме, за которым ухаживала никогда не работавшая жена. Годовой доход университетского профессора превышал сто тысяч долларов.

— Сто тысяч в год — это совсем немного при наших ценах! — хором восклицали сэнсэи. И решительно отвергали её неосторожно брошенное — японским учёным хорошо платят! — горячим заверением, что в размере жалования японские университеты всё сильнее отстают от фирм.

Они чувствовали себя бедными, и вели себя, как бедные, эти богатые сэнсэи: приходили на службу с домашними обедами, принося в коробочках макароны, рис, крохотные кусочки рыбы или яйца — нечто однообразное, дешёвое. И не имели обычая побаловать себя хоть иногда хорошей едой. И очень любили угощение. Любое. Поднесённое съедали быстро, неразборчиво. Словно детство их прошло в сиротском приюте.