ПОЭЗИЯ
Будь скупой, о, будь скупой…
Даже перышко и то храни,
в шкатулку его опусти,
рядом с молчаньем, возникшим вчера
в сумерки между другом твоим и тобой,
рядом с пузырьком из-под духов,
где радуга заключена.
Подбери даже камешек, который ты
во дворе своего детства аметистом звала,
даже смятую трубочку вьюнка из изгороди,
сбереги и ее.
Сбереги и странное ощущение
головокружения, полета
холодным и туманным мартовским утром,
когда сосульки каплю за каплей
роняли на грязный тротуар.
Сохрани даже осколок и тень,
И когда многие скажут с жалостью,
сочувственно покачивая головой:
– Видали вы?
Она хранит даже использованный трамвайный билет,
даже осколок и даже перышко,-
тогда ты встряхни своим коробком,
как встряхивала красным фаянсовым сердцем,
купленным на масленицу.
Как таинственно звучало его дзинь-дзинь,
Пришло время разбить его,- говорила ты себе.
И щеки твои горели.
Пусть посыплются оттуда никелевые монетки все до одной.
Не оставь себе ничего.
И тогда распрямятся
смятые венчики вьюнков,
и зазвучат их лиловые трубы
громче труб Иерихона.
И глухая непроницаемая стена забвенья рухнет.
Из перышка вновь возникнет ласточка,
для того чтобы рассекать воздух,
чтобы усесться под твоей кровлей.
Аметистовый песок
обретет свой былой блеск.
Сосульки возобновят свою певучую жалобу.
Жалкий использованный трамвайный билет -
даже и тот воскреснет.
Мы будем снова стоять, стройные и серьезные,
в старом-престаром вагоне
с длинными кожаными ремнями,
беспокойно свисающими с потолка,
с трепетными городскими огнями,
мелькающими за темными стеклами,
с запахом дешевого сукна твоего пальто,
увлажненного дождем,
с зеленым сумраком твоих глаз,
которого нет нигде,
кроме этого вагона с длинными кожаными ремнями,
беспокойно свисающими с потолка.
ПРИЧАСТНОСТЬ
Эй, да, нелегко
быть всадником, быть и разящей десницей,
быть птицей, не знающей в мире границы,
быть желчной сатирой, крылатой балладой,
оливковой ветвью и меткой гранатой,
улыбкою быть – пониманья, прощенья,
надтреснутым выкриком быть – возмущенья,
быть выше мирского, и быть в самой гуще,
погибнув, рождаться с любым из живущих,
быть взглядом, открывшим, что временем скрыто,
быть ногтем, что давит в сердцах паразитов,
быть чистым, светящимся озером горным,
быть в мутных сомненьях исканьем упорным,
быть мудрым под стать летописным заветам,
и быть необузданным дерзким рассветом,
быть магом и феей – придумщицей пылкой,
быть мельничным жерновом, камнедробилкой,
быть нивой покладистой и молчаливой,
быть смерчем, взметнувшимся гневно над нивой,
металлом быть, молотом быть и рабочим,
под бременем времени – времени зодчим.
ВЕРОНИКА ПОРУМБАКУ
ДРОЗД ИЛИЕ ПИНТИЛИЕ
Седой ниспадающий пепел…
Темница сотрясена,
Дрожат в ней затворы и петли.
Илие поет у окна.
И вздрагивает Дофтана.
Вливается в сумерки песнь.
«Страна – как открытая рана,
И мы замурованы здесь.
Восстанье бушует, как ветер,
Вскипает, как реки весной,
Замки упадут на рассвете,-
Надейтесь, друзья за стеной!»
Седой, ниспадающий пепел…
Темница сотрясена.
Не дрозд ли видением светлым
Присел на решетку окна?
Илие и гнев и надежды
Крылатому передает.
И птица летит безмятежно,
И кто остановит полет?…
Шли годы, рождались преданья
Над краем восстаний и гроз.
Здесь нет даже целого камня,
К чему возвратился ты, дрозд?
Здесь, слышишь, вой ветра органный.
Кого ты печально зовешь?
Кремнистую шею Дофтаны
Разбила подземная дрожь.
Илие ты ищешь часами?
О чем так грустишь ты один?
Закрыл он глаза под камнями,
Лишь ветер шуршит меж руин.
Ты песнь его спас из темницы.
Как долго скитался ты с ней!
Успела она распуститься
Прекрасным цветком для людей.
С холма, где стояла Дофтана,
Ты видишь – развеялся мрак.
Пой, радость! В рассвете багряном
Багряный колышется флаг.
НА СТРАЖЕ
Во время Великой Октябрьской социалистической революции,
когда отряды красногвардейцев штурмовали Зимний дворец,
Ленин отдал солдатам приказ охранять сокровища искусства.
Среди ружейных залпов, средь грохота стального
Снарядов орудийных, вещавших крах былого,
Среди солдат, погоны с шинелей прочь сорвавших,
Средь выборгских рабочих, оружье в руки взявших,
Когда в жестоких схватках былого с настоящим
При свете беспощадном прожекторов слепящих,
Неистово кромсавших тьму прошлого на части,
Рождался мир, в котором познают люди счастье;
Когда простые люди – рабочие, крестьяне -
В порыве вдохновенном вдруг поднялись сквозь пламя,
Когда матросы, смело взбегая на ступени,
Неся огня частицу, каким горел и Ленин,
Пошли на штурм,-
он, Ленин, провидец гениальный.
Заботился, волнуясь, чтоб пулею случайной
Не повредило мрамор тех статуй и картины,
Что гордо украшали седой дворец старинный.
Мозолистой рукою сжимая ствол винтовки,
С бескрайним удивленьем и робостью неловкой
Пред юным Аполлоном, изваянным когда-то,
Вставали неподвижно суровые солдаты,
Тот мрамор охраняя и нежные узоры
На белизне прозрачной саксонского фарфора.
Вот предо мною будто солдат в папахе рваной,
Он только что из боя, с кровоточащей раной,
Еще покрыты потом черты лица простые,
Рыжеют от махорки усы его седые.
Он штык стальной сжимает рукой своею властной
Перед портретом дамы невиданно прекрасной;
От голых плеч, все в складках, и легких и веселых.
Каскадом льется платье среди колонн тяжелых…
– Вот черт,- бурчит ворчливо,- куда уж лучше, братцы,
С княгинею любою по-свойски рассчитаться,
А то вот стой без дела пред этой самой кралей,
Когда отряд дерется уже в соседнем зале!
Да, скоро нашей станет твоя земля, княгиня!
Чего моргаешь? Я-то мужик простой…
Но ныне
Все путы разорвем мы своими же руками,
От прошлого оставим портрет вот этот в раме,
От подлости от вашей не будет и помину…
Чай, крепостной художник нарисовал картину…
Глядишь, полюбоваться придут жена иль дети!
Какая красота-то случается на свете!
Как видно, неспроста мне задачу дал такую
Сам Ленин… Шутка ль – Ленин сказал…
И вот стою я!
Какие разговоры велись еще солдатом
С княгиней, я не знаю (я не была тогда там),
Но в восхищенном сердце моем навек нетленен
Приказ, в который столько вложил заботы Ленин!