Пускай иные книжки пишут. Право,

пусть слава их гремит, как колокол стозвонный,

я книжек не пишу, и ни к чему мне слава,

привет, Мадонна.

Не для меня спокойных книг свеченье,

и солнце, и весна, и луг благовонный,

для меня – дождливая ночь, и ветер, и опьяненье,

привет, Мадонна.

Одни были до меня, другие придут позже,

ведь жизнь бесконечна, а смерть бездонна.

И все это со сном безумца схоже,

привет, Мадонна.

Это ты вся в калужницах желтых, святая,

в цветах моего детства – тиха и бессонна,

я веночек сплетаю, грязь росою смываю,

привет, Мадонна.

Не презирай венок поэта – лоботряса, а может, и трус,

которого знают редакторы и слуги закона,

ведь ты моя мать, и возлюбленная, и муза,

привет, Мадонна.

Когда пришли лихие дни

и сгинули солдаты,

на небо строем пошли они,

солдаты с Вестерплятте.

(А в том году было чудесное лето.)

И пели так: – Для нас пустяк,

что ранены сегодня,

зато легко, чеканя шаг,

идти в луга господни.

(А на земле в том году была уйма вереску для букетов.)

Стояли в Гданьске мы стеной,

покуда не были смяты,

теперь восходим в мир иной,

солдаты с Вестерплятте.

И тот, кто взор и слух напряг,

услышит отдаленно

в высоких тучах мерный шаг

Морского батальона.

А мы поем: – Превыше туч

живем, на солнце греясь,

пойдем гулять средь райских кущ,

ломая райский вереск.

Но если будет в дни зимы

земля тоской объята,

опять придем в Варшаву мы,

солдаты с Вестерплятте.

Любимая, доброй ночи,

глаза твои сон смежает,

стена моей одиночки

тень твою вспоминает.

Единственная на свете,

ну как твое славить имя?

Была ты водою летней,

была рукавичкой зимней.

Была ты счастьем весенним,

летним, зимним, осенним -

скажи ты мне доброй ночи,

пока не ушла к сновиденьям.

За что мне досталось все это -

жил как в преддверье рая?…

Ты – свет моего света

и песнь моя путевая.

За стеной две гитары

заиграли, запели.

А одна – трень да трень,

а другая – дон-дон,

та запела про Вислу,

а другая – про Волгу,

и похожи гитары,

как ладонь на ладонь.

За стеной две гитары

разом заговорили,

эта славила Вавель,

та вела о Кремле,

та – о красном и белом,

а другая – о красном,

эта пела о Польше,

та – о русской земле.

Эх, распелись гитары,

потекли через бреги

дисканта – про березу,

баритоны – про клен,

что Адам с Александром,

что «Фарис» и «Онегин»,

та же самая тайна,

тех же струн перезвон.

Говорили гитары,

а в углу, в колыбели,

спал ребенок, а в печке

огонек подпевал.

Двое в темной беседке

о колечке шептались.

Светлый месяц на небе

тихо носом клевал.

Заглавие это фальшиво -

мертвые к нам взывают:

«Мы не уснем спокойно,

доколе не кончатся войны.

Доколе не спим в тревоге -

нас Ахерон не примет,

ибо не кончились войны,

пройдено лишь полдороги.

Ночь нам всегда поможет.

Коль месяц ваш мозг затуманит,

из-под земли, как рыбы,

всплываем, ибо нас манит

в дома заплывать, в совесть,

в самую боль, в самый корень;

и смерть шумит высоко,

как лес, как ветер, как море.

Мы с вас одеяло стянем:

что же вы дома сидите!

В глаза вам, братья, плюнем,

если вы нас предадите.

Если вы нас недостойны

и страх допустили в души -

не будете жить спокойно,

мор ваших детей задушит.

Слушайте, европейцы,

слушайте голос Варшавы:

места нет колебаньям,

жизни нет для слабых.

Лавры – смелых венчают.

Битвы за мир – суровы.

Видите – землю качает!

Это – погибших зовы.

Мы, мертвецы,- с вами,

за вас, живые, и с вами

Сталинград и Варшава светят,

как звезды ночами.

Нам не нужно симфоний,

реквиема и кадила,

для этого нынче не время,-

живому отдайте силы.

Скоро весть о счастье

вспыхнет над вашей планетой.

Мертвым – Великий Реквием,

живым – Великий Отдых».