FINISTERRE
Сигнальные звонки везде слышны,
и залы ожидания полны.
Звучит извечно городов «тик-так».
И разбегаются пути во мрак,
и очень много их до той поры,
когда сожмется мир и все миры
в тропинку, что уходит в никуда…
Но, зная все, с волнением в груди
мы жизнь, как в детстве, видим впереди,
как будто на засохшей щепке лет
еще расцвесть сумеет яркий цвет
твоей судьбы… Как будто смерти нет!
Кто встанет на другом конце земли,
почувствует, как ветры замели,
пожухла голубая краска дня,
и солнце вянет, крону наклоня,
и на груди свинцовый груз тяжел,
и кажется – твой поезд отошел.
Теперь в седло осталось пересесть
в надежде, что еще осанка есть,
но всадником ты станешь и конем,
себя сжигая внутренним огнем.
Беспомощно опустишь удила,
едва не вылетая из седла.
И конь оставшуюся часть пути
тебя за груз сумеет пронести.
И снова через горы путь лежит.
Бежит твой конь. Бежит, бежит, бежит,
бежит твой конь, и, значит, жизнь не вся
Бежит он, глазом яростным кося
на скалы, на живой пейзаж земной,
посеребренный мертвою луной.
ФРАНТИШЕК ГРУБИН
МОЙ СТИХ
Мой стих, ты грусти и сомнений полн,
Но не стыдись ни плакать, ни смеяться
И стань одной из торопливых воли,
Что в новый день стремятся.
Пульсируй в человеческих сердцах,
Иного плена ты не знай отныне.
Впитай их боль, отчаянье и страх.
Но не звучи в пустыне.
ПО ДОРОГЕ К РЕКЕ С ДЕВУШКОЙ У ПОДЛЕШАНСКОГО РУЧЬЯ
Идем куда глаза глядят,
без тропок и дорог,
туда, где на веселый лад
застрекотал сверчок.
И позади за нами вслед -
два ослика худых -
бредут твои шестнадцать лет
и двадцать лет моих.
Ручей. Отбрасывая тень,
ты припадешь к ручью,
потом в один прекрасный день
я выпью тень твою.
А солнце парит, и в листве
цветет павлиний хвост,
и рассыпаются в траве
слепые искры звезд.
И не поймем: чего-то жаль,
и вот в последний раз
мы долго-долго смотрим вдаль,
а даль глядит на нас.
И два пруда у ивняка,
как две слезинки с век:
куда-то светит – Овчичка
струится – Беранек.
А мы – куда глаза глядят
шагаем без дорог,
туда, где на печальный лад
застрекотал сверчок.
И позади за нами вслед -
два ослика худых -
бредут твои шестнадцать лет
и двадцать лет моих.
КОЛОКОЛА
Когда ночная боль услышит
те имена – Волга, Дон,
как будто глубь земли колышет
набатный звон.
Волга, Дон,
Волга, Дон,
Волга, Дон…
Еврейских женщин доля жалкая,
и лидицких тяжелый крест,
и ржавчина, сплошная ржавчина,
всю эту зиму душу ест.
Волга, Дои,
Волга, Дон,
Волга, Дон…
Скрипя зубами, отворачиваемся
мы по ночам от жен своих,
стыдясь, что нынче околачиваемся
и завтра будем возле них.
Волга, Дон,
Волга, Дон,
Волга, Доп…
Обыденней рубахи будничной
страх не идет из головы,
а вы – замерзшие, обугленные,
мертвее мертвого мертвы.
Волга, Дон,
Волга, Дон,
Волга, Дон…
Идет бедняк, шаги я слышу,
вставайте, это – он,
недаром глубь земли колышет
набатный звон.
Волга, Дон,
Волга, Дон,
Волга. Дон…
СТАЛИНГРАД
(Отрывок)
…Шуршанием газет в трамваи
вползает утро серое,
и серый пепел покрывает
края, где смерть умелая
пасет остатки человечьих стад.
Храни, Всевышний, город Сталинград
И хоть песок в глаза кидали,
но все ж найдет читающий
Франтишек Гривна (Чехословакия). Парк у Збраславского замка. 1943 г.
на лбу продутой ветром дали
ту каплю правды высыхающей,
что затесалась в черно-лживый ряд.
Храни, Всевышний, город Сталинград!
И даже фабрики названье
нам каплей правды представляется,
ведь ложь о ней хранит молчанье,
назвать по имени пугается,
пусть ложь и трусость нынче помолчат.
Храни, Всевышний, город Сталинград!
Когда огонь войны споткнется
И карты замолчат, ослепшие?
Дай силу тем, кто насмерть бьется,
кто белых флагов не вывешивал,
кто носит имя гордое – солдат.
Храни, Всевышний, город Сталинград!
Ты их руками меч свой поднял,
ты веру дал им в час неверия,
нет одеяния пригодней
для битв и смерти… За потерями
ты новые потери видеть рад.
Храни, Всевышний, город Сталинград!