ТРУБОЧИСТ
Ты хотела б меня выстирать,
вымыть в своих слезах
и выжать, как следует,
до блеска, до белизны.
А я трубочист,
я испачкан грязью.
Как солнце
расталкивает плечами тучи,
и прыгает вниз,
и погружается с головой
в черный бездонный омут
или в черный бездонный лес -
так поэт
бросается в улицы,
к людям,
и прочищает им души,
чтобы тяга была хорошей,
чтобы пламя было высоким.
ШАХТЕРЫ
Словно охотники в каменном лесу,
они прислушиваются там, внизу,
к шороху каменных глыб над собой
и к тому, как поскрипывает забой,
отгороженные сплошною стеной
этих глыб, придавленных тишиной.
Они слышат отчетливо самые разные звуки,
и пульсацию угольных жил ощущают их руки,
эти камни отстреливая
отбойными молотками.
А потом эти камни
превращаются в пламя
и сияют, как радуга над лугами.
Это ночные костры зимой,
чтобы землю мороз не сковал,
завалив ее тьмой…
Мы тоже
начали добывать наконец
в глубоких шахтах
и в скрытых карьерах
наших душ
и наших сердец.
Как засветится
и засверкает
наша земля,
когда приоткроются залежи наших сердец
и вырвутся лавой!
Тогда засияет
самая темная ночь,
как небо над Кладно
и над Остравой.
ОСТРАВСКОЕ НЕБО
Эй, шахтеры, шахтари!
Почему никто из вас
этот черный уголь с глаз
не отер хотя бы раз?
Расцыганский взор у вас!
Эй, шахтерские вы дочки,
рано вы идете замуж,
замуж выйдете – а там уж
угольная тьма над бровью,
подведенная любовью.
Впрочем, здесь и небеса
той же мечены чертою
и подводят чернотою
свои синие глаза.
ДОБРЫЙ ДЕНЬ
– О день – прозрачный, голубой!
ты почему такой счастливый,
с лицом, обрызганным росой,
лукавый, солнечный, смешливый?
Мне не дает грустить сирень
и птиц крылатая капелла,
а люди скажут: «Добрый день!»-
и принимаются за дело.
Что может огорчить меня?
Ведь вспышка мертвая ракеты
и блеск бенгальского огня
куда бледней дневного света.
Но трудно все-таки с людьми?
Здесь крики, там столпотворенье!
Я с ними, как отец с детьми,
И нахожу в любви терпенье.
ПОЕЗД
Жизнь достигает грани и границ
быстрее звука и быстрее света,
и с постоянством перелетных птиц
мы возвращаемся на склоне лета,
Из скорого выходим на перрон -
на чемоданах пестрые наклейки -
и скромно забираемся в вагон
забытой и родной узкоколейки.
Дороги с нас давно посбили спесь,
нам близкое теперь дороже дали,
и многим большее мы ощущаем здесь,
чем все, что там увидеть ожидали.
Бегут столбы, как тени прошлых лет.
Вы возвращаетесь, а с вами рядом,
припав к стеклу, ваш молодой сосед
от горизонта не отводит взгляда.
ДУБЫ
Я ветерком среди людей
Летал.
Я легковесным был.
Теперь,
Набравши желудей,
Сажаю не спеша дубы.
Мороз не пощадил травы,
Грозит
весенних молний блеск.
А на дубке огонь листвы
Зелено-красный
вверх полез.
Пускай же целятся грома:
Не виснут крылья у дубка,
Он – словно родина сама,
Что нерушима и крепка.
СТРАДА
Истомой трав уходит лето,
Ржаным дыханьем опаля.
Ликует жаворонок где-то,
Лишая разума поля.
В дрожащем мареве от зноя
Река уже не в силах течь.
Зерно поспело золотое.
И камни пышут, словно печь.
Пришла пора, когда все просто,
Когда колосья бьют челом:
– Коси, косарь, под корень,- просят,
Шурша чешуйчатым зерном.
Проселки золотятся пылью,
Земля сверкает, словно клад.
Телеги солнцем нагрузили,
И те под тяжестью кряхтят.
Но вот померкла позолота,
Клен растерял кураж и пыл,
И люди до седьмого пота,
Как гром, ворочают снопы.