То, что у юного Васильича голова была ясная и светлая, в один голос утверждают все, кто знал его «с младых ногтей». Возможной подсказкой к изобретению необычного углового могли стать и скупые кадры кинохроники, повествующие о чудо-команде из Бразилии образца 1958 года, «начиненной» такими самородками, как Пеле, Гарринча, Вава, Загало, Диди. Последний во всех футбольных энциклопедиях называется изобретателем мудреного удара, получившего название «сухой лист».

На чемпионате мира в Швеции щуплый бразилец пробивал штрафные вблизи ворот соперников неведомым доселе способом: мяч после удара Диди взмывал ввысь над «стенкой». Казалось, кожаная сфера завершит свой полет за пределами поля, где-нибудь в секторе для толкания ядра. Однако в 6-7 метрах перед воротами происходило что-то у невероятное: мяч на неуловимый миг замирал в апогее своего полета и, словно иссушенный осенний лист, сорванный ветром с ветки, снижался в воротах. Голкипер всегда стерег дальний угол, а мяч нырял в ближний.

Ежедневно часами Лобановский разучивал новый удар на тренировочной базе на Нивках, направляя мяч с места пересечения боковой и лицевой линий то на ближнюю штангу, то на дальнюю. Он, талантище, следовал в данном случае ремесленническому принципу: усердие и труд все перетрут. Олег Базилевич и Виктор Каневский, прекрасно игравшие головой, с пониманием отнеслись к технической новинке в исполнении своего партнера. Когда они уставали и, махнув руками, кричали ему: «Все, хорош!», он находил кого-то из неоперившихся ребят, считавших за честь поработать с «рыжим». В конце концов начинало мигать в глазах и у старшего тренера Вячеслава Соловьева. Сам он Лобановскому ничего не говорил — посылал к нему своего помощника Виктора Терентьева, человека интеллигентного, с покладистым характером. Виктору Васильевичу импонировала одержимость Лобановского. Однако выполнять указания «первого» был обязан:

— Ну, че, Валера, может, хват на сегодня? — с московским акцентом произносил Терентьев фразу, ставшую на Нивках обыденной.

Привычным стал и ответ Лобановского:

— Васильич, я уже заканчиваю — еще несколько подач.

Когда все, включая вратарей, шли в душ, Лобановский продолжал свое, «крутил» до изнеможения. Был рад, если кто-то из местных мальчишек соглашался подносить мячи. Когда помощников под рукой не оставалось — трусил за мячами сам.

Юрий Рыбчинский, поэт:

В истории нашей страны, бывшей и нынешней, было много ложных кумиров, которых потом, как идолов, сбрасывали в реку Времени. Иногда они «выдыбали», но все равно течение Времени уносило их в море Забвения.

Когда Валерий Лобановский появился на футбольном поле в динамовской форме, никто и предположить не мог: именно он будет олицетворять футбольную эпоху, начиная с 60-х годов ушедшего столетия до начала XXI века.

Футбольных кумиров тогда было много, эпоха царствования киевлян на футбольном Олимпе СССР только начиналась. И предположить, что диктовать моду в течение сорока лет будет этот рыжий долговязый мальчишка, никто не мог.

Однако очень быстро у Лобановского появились «фаны», которые ходили на матчи динамовцев именно из-за него. Так и говорили:

— Идем, на Лобана посмотрим!

Тогдашний «фан» ходил на футбол как на спектакль: посмотреть финты, полюбоваться прыжками вратарей, увидеть нечто, чего раньше не видел. Поэтому и любили тогдашние болельщики тех игроков, которые отличались от большинства своей артистичностью, неповторимым почерком.

Поэтому многие и ходили «на Лобана».

Он не был похож на всех: бегал не так, как остальные, каким-то своим аллюром, мелкими шажками, хотя ростом был под стать вратарям. «Финтил» не так, как все, любил «объехать» трех-четырех игроков, что очень нравилось зрителю. Мяч прикрывал так, что отобрать его без нарушения правил было фактически невозможно. И Лобана косили. И падал он не так, как другие. Так падают гигантские деревья. Про угловые Лобановского написано столько, что повторяться не хочется. Это было фирменное оружие Валерия, обросшее легендами болельщиков. И когда осенью в киевских скверах парят сухие листья, каждый хочется назвать именем Лобановского.

Короче, нестандартным игроком был Валерий Васильевич. Парадоксальным даже. При его росте легче всего было бы голы забивать головой. А он, видать, голову уже тогда берег для другого дела. Знал, что пригодится для большего. Сама фамилия подсказывала, что лоб — для мышления, для фантазии, для режиссерской деятельности. И став тренером, он из парадоксального игрока превратился в гениального режиссера массовых зрелищ, к которым, несомненно, принадлежит футбол.

Именно он, Валерий Васильевич, заставил уважать работу футбольного тренера. Поднял значение этой профессии. Именно он, без преувеличения, стал главным стратегом советского футбола, расколов футбольных фанатов, функционеров, спортивных журналистов на два лагеря: в одном его боготворили, а в другом сектанты-атеисты доказывали себе — Бога нет.

В дни громких побед Лобановского «носили на руках». В дни поражений — обвиняли во всех «футбольных грехах», особенно — в «выездной модели». Но он оставался единственным маятником-хронометром отечественного футбола. Только от него зависело, как будет развиваться Игра. Он раскачивался на скамейке во время игры, и только искушенному зрителю было понятно: главное в этом спектакле — лоб Лобановского. Это был лоб сочинителя, алхимика, фантаста, мыслителя. И в то же время — жесткого прагматика, одержимого идеей грядущих побед.

Жаль, что не всегда «актеры» могли воплотить его гениальные замыслы. Так посредственные певцы иногда способны «убить» гениальную песню. Так нули при умножении унижают до нуля любое число. Более сорока лет имя Валерия Лобановского было и остается на устах миллионов болельщиков. Даже люди, далекие от футбола, знают его имя.

...Мне посчастливилось познакомиться с ним в «звездном» 1961 году, в манеже киевского суворовского училища, где я зимой тренировался. Мы, легкоатлеты, заканчивали занятия, а нам на смену приходили динамовцы-футболисты во главе с Вячеславом Соловьевым. Вячеслав Дмитриевич, как-то глянув на меня, рыжего и веснушчатого, шутя спросил Лобановского:

— Не твой ли младший брат?

— Да вроде бы нет, — ответил Валерий.

Я не имел счастья быть близким другом

Валерия Васильевича, но свою любовь к нему как к Личности попытался воплотить в песне, которую написал вместе с Игорем Покладом и которая была впервые исполнена моим другом, вратарем Михаилом Михайловым.

И поверьте, вспоминая 70-е годы, я иногда закрываю глаза и вижу, как во сне: бегают по футбольному полю не люди, а цветы, и среди них выделяется один, самый высокий — Рыжий Подсолнух. А солнце над ними — большой оранжевый мяч:

...Но сбивая тебя и ворота свои защищая,

Защищали они не себя, а вчерашний футбол,

И крученной подачей обиды свои возмещая,

Ты дарил с углового нам чудо по имени «гол».

Сколько было в судьбе твоей, вспомни, и ссадин, и шишек,

Сколько разных подножек порой прерывали твой бег,

Но и тренером став, ты остался на голову выше,

Неудобный для многих, всегда не похожий на всех.

* * *

После завоевания золотых медалей пятое место в чемпионате СССР в 1962 году было воспринято футбольной общественностью страны как провал. Из «высокого дома» по улице Орджоникидзе (ныне — Банковая) была дана команда: «Ату их!» СМИ угодливо выполняли заказ на «партийное видение футбола». Вячеслав Соловьев, всего год назад купавшийся в лучах славы, был изгнан из Киева. Его обвиняли «во всех тяжких» — неумении «сплотить» команду, в пренебрежении к воспитательной работе и чуть ли не в завуалированном космополитизме — москвич все-таки.