Расхаживая по залу, Гитлер в который раз подумал, что если кто и мешает достигнуть величия Германии, так это только большевики. Советская Россия вообще опасна для германской империи. В течение целого поколения в России стоят у власти большевики. Они многое сумели. Главное, воспитали народ, особенно молодежь, в духе коммунистической идеологии. Советы создали огромную армию, по данным его разведки, поставили под ружье более миллиона человек. Зачем им держать столько войск? Уж не для того ли, чтобы в подходящий момент напасть на Германию? И Гитлер, которого, как тень, преследовал призрак красной опасности, серьезно считал: русские намерены завоевать всю Европу.
Правда, никаких подтверждений, что русские что–либо замышляют, фюрер не получал; напротив, они ведут себя спокойно, не дают никакого повода к ссоре, строго придерживаются нейтралитета. Но Гитлеру казалось, что в этой умеренности русских тоже таится угроза: в нужный момент большевики могут показать жало…
— Вздор! Вздор! — проговорил он, выйдя из замка и направляясь в горы, где, как ему казалось, легче наедине думать. — Я нанесу удар по русским раньше, чем они смогут напасть на Германию. Я ликвидирую угрозу большевизма на Востоке и завоюю для империи жизненное пространство!..
По узкой каменистой тропинке он стал подниматься на самую высокую скалу. Несмотря на жаркое лето, воздух тут был свеж и прохладен. Тропа вилась между старых буков с пепельно–серой корой. Кое–где по стволам ползли тонкие ветви хмеля, унизанного почти воздушными, прозрачными шариками. В складках гор лежали белые облака, они словно нежились, подставляя утреннему солнцу пухлые бока. Прекрасны и удивительны были горы, и деревья, карабкающиеся наверх по кремнистым скалам, и высокое небо над ними, но ко всему этому Гитлер был равнодушен.
Мысли его целиком были поглощены войной.
Нет, он не будет ждать, в нужный час даст приказ войскам ликвидировать угрозу на Востоке, разбить силы большевизма. Расстраивала его планы опасность войны на два фронта. До недавнего времени он надеялся принудить к перемирию Англию, но, когда эта возможность рухнула, фюрер все же не отказался от похода на Восток: "Я не пойду на уступки и никогда не капитулирую!" — вслух подумал он.
Эти размышления перемежались с воспоминаниями о прожитых годах, и Гитлер сожалел, что не все в его жизни шло гладко, душа его была нечиста, и это ранило самолюбие, вынуждало гневаться.
Когда–то в компании злоязыких дружков Адольф подвергался всеобщим насмешкам. Сын сапожника, он в армии еле выбился в ефрейторы. Конечно, говорилось это шутки ради, но попробовал бы кто–либо теперь таким образом острить — стер бы в порошок!
Никто ни словом не намекал ему на пороки, и все же гадкие, лезшие, помимо воли, мысли не давали ему покоя; он стыдился своего прошлого.
Впрочем, что касается происхождения, то Адольф не помнит, занимался ли когда–нибудь сапожным делом его отец, Алоиз Шикльгрубер. Возможно. Но, видимо, делал это из–за денег, ради карьеры сына. Так что же в этом зазорного! Во всяком случае, когда Адольф подрос, отец уже имел приличный достаток, служил таможенным чиновником и презирал рабочий люд в спецовках, комбинезонах и замасленных кепках. Скрипя зубами, он говорил сыну, что готов эту чернь потопить в помойной яме. Корысть, себялюбие, кипевшие в душе Алоиза, передались Адольфу. Смолоду он стал членом национал–социалистской партии, рвался к власти.
Перебирая в памяти прожитое, Гитлер думал и о том, как стал во главе рейха. Нелегко далась ему власть. Много было у него недругов. Он стоял, вот как теперь, перед пропастью. Поддержали его, не дали свалиться с обрыва гаулейтеры, личная бурная энергия, ловкие сделки с власть имущими, открыто провозглашенная им идея борьбы за "жизненное пространство" Германии.
Эту программу Гитлер изложил еще в 1924 году в книге "Моя борьба". Уже тогда он провозгласил "Drang nach Osten"*, что не исключало похода на Запад. А это значило — надо вернуться на путь старых рыцарей, завоевать Европу, дать жаждущим немцам жизненное пространство. Ох, как эти проповеди пришлись кстати и помогали Гитлеру!
_______________
* Поход на Восток.
Припомнил: массивное здание клуба промышленников в Дюсельдорфе. Холодный февраль 1932 года. Непогодь не помешала обладателям капитала со всех уголков Германии прибыть на свой съезд. Речей было много, и, пожалуй, промышленникам особенно пришлась по душе будто начиненная динамитом речь Гитлера. Он заверил участников съезда — если они помогут ему прийти к власти, то он завалит их такими военными заказами, какие никогда и никому не снились. Тотчас один из руководителей съезда, крупнейший рурский промышленник Фриц Тиссен вскочил и ответил на это возгласом, ставшим потом железной клятвой: "Хайль Гитлер!"
Да, с промышленниками у него нерасторжимая связь, круговая порука. Вспомнил Гитлер, как однажды пришли они в имперскую канцелярию целой делегацией. "Что это — бунт против меня?" — кольнуло сомнение, но тотчас он обрадовался, увидев, как все они — упитанные и тощие, длинные и коротконогие, лысые и седые — склонились в едином поклоне. Кто–то протянул обрубок стального каната, перевитого в узел. "Мы, рурские промышленники, связаны с вами вот так же, как этот узел. Никто наш союз не расцепит, не порвет", — заверили они.
Где теперь этот стальной узел? Кажется, в музее… Хорошо, пусть глазеют иностранцы и знают, что вся Германия идет за мной, фюрером.
Перед его силой склонилась покоренная Европа.
У немецких солдат гудели в походах ноги, не просыхали куртки, а он, Гитлер, все торопил, подхлестывал свои войска. Пала Франция… На очереди — Англия. Она огрызается огнем зенитных орудий, щупальцами радарных установок. Ее приходится брать измором, глушить с воздуха.
Не рискуя пока вторгнуться на Британские острова, Гитлер уже изготовился к прыжку на Восток. "Я знаю, что я долго не проживу. Я не должен терять времени. Мои преемники не будут обладать такой энергией, какой обладаю я. Им трудно будет в силу своей слабости принять серьезные решения. Такие решения должны быть приняты сегодня. Все это я должен сделать сам, пока жив!"
Его размышления нарушил вблизи свалившийся камень; зарокотал, ударяясь о выступы скалы, сорвал и увлек за собой другие камни. Фюрер прошелся краем скалы, заросшей лишайником. Остановился, прищурился, разглядывая горы. Нет, поблизости никого не обнаружил. Может быть, адъютант Шмундт где–то прячется, он ревниво несет службу, ни на шаг не отходит от него. "Но чего ему здесь–то меня оберегать, когда и так кругом охрана", — подумал Гитлер и на всякий случай окликнул своего адъютанта.
— Мой фюрер, это я! — откуда–то снизу отозвался слабеющий голос.
Ухватившись за выступ камня, Гитлер свесил голову и взглянул в пропасть. На скале, среди зарослей кустов, увидел фотографа Гофмана. Видимо, при падении он успел схватиться за ветки, иначе бы полетел вниз. Пряча в глазах усмешку, Гитлер подождал, пока Гофман щелкнул аппаратом и взобрался наверх.
— Пауль, какой черт тебя притащил сюда! — с неожиданной резкостью набросился на него Гитлер. — И откуда упал камень?
— Мой фюрер, — взмолился Гофман, почесывая ушибленное колено, — я хотел вас заснять… как удобнее… Чтобы вершина чувствовалась. И вы стоите на ней!
— Это верно, Пауль, — ответил Гитлер и строго добавил: — Но я стою перед великим решением, и всякое падение гнетет… Недобрая примета!
— О, храни вас бог! — взмолился Гофман. — Упал–то я сам. И разве может предчувствие, пусть и недоброе, одного человека передаться другому? Нет же! Клянусь своей жизнью, и если постигнет беда, то только меня лично…
Гитлер усмехнулся, вспомнив, как еще во времена, когда жил в Мюнхене, познакомился с Паулем Гофманом. Словно предвидя будущее, Гофман охотился за Адольфом Гитлером, передавал портреты в немецкие газеты, расклеивал на витринах Мюнхена.
Как–то проходя мимо ателье, Адольф загляделся на свой портрет и зашел в лабораторию Гофмана. Пауль, узнав, чего хочет заказчик, велел подождать. Не прошло и часа, как еще не просохший снимок вынесла лаборантка.