Этот смелый план, естественно, оскорбил Гонория. По мере того как благодаря победам армии Алариха в Северной Италии власть Аттала укреплялась все больше, Гонория стал охватывать ужас. Он даже подумывал о том, чтобы уехать из Западной империи, и приказал приготовить несколько кораблей, на которых собирался добраться до Константинополя. Решимость вернулась к нему, лишь когда на подмогу прибыл 4-тысячный отряд из Восточной империи. Равенну удалось отстоять. Вскоре, однако, Гонорий, вероятно воспользовавшийся советом Иовия, нашел способ найти управу на самозванца Аттала.
Провинция Северная Африка, неизменно поставлявшая в Рим зерно, оставалась по-прежнему верной Гонорию, поэтому законный властитель Западной Римской империи просто приказал остановить поставки хлеба. Недолгое правление Аттала быстро подошло к концу. Даже Аларих, который фактически посадил его на престол, разочаровался и потерял интерес к этой жалкой и ничтожной пародии на императора. Вождь готов сорвал с Аттала пурпурную императорскую тогу и отправил ее Гонорию в знак того, что снова меняет стратегию. В конце концов Аларих взял в заложницы сестру Гонория — Галлу Плацидию. Укрывшись в Равенне, черствый Гонорий все так же продолжал закрывать глаза на беды древней столицы, поставленной на колени перед варваром. А готы по-прежнему не начинали штурма.
Решимость Алариха, его предусмотрительность и настойчивость в достижении целей тем более удивительны, что ставки становились все серьезнее и серьезнее. Теперь вождю готов предстояло снова сойтись в битве, но на этот раз уже с собственными советниками. Если бы Аларих и вовсе отказался от затеи покарать Рим за его жесткое отношение к готам, расположившимся на итальянской земле, такой шаг вызвал бы бурю негодования. Атаульф и его соратники четко выразили свое отношение к сложившейся ситуации. Мирный договор с римлянами был несбыточной мечтой. Римлянам нельзя доверять, поскольку они никогда не держат своего слова. И Атаульф, и его неугомонные соратники имели веские основания, чтобы так рассуждать. Теперь, безусловно, голоса жаждавших войны звучали гораздо громче сторонников переговоров. Несмотря на то что все складывалось против него, Аларих был готов рискнуть быстро тающим авторитетом и в последний раз попытаться заключить договор.
Когда он отправил в Равенну последнюю делегацию, он даже и не подозревал о том, что Гонорий, по всей вероятности, уже склонялся к заключению перемирия. Условия были известны, и Гонорий с Аларихом выразили готовность решить крайне непростую проблему готов путем переговоров. Однако их надежда на мир пошла прахом в результате одного неожиданного и трагического события. Направлявшиеся на север Аларих, Атаульф и сопровождавший их отряд готов в 12 километрах от Равенны угодили в засаду, устроенную римским военачальником Саром. Вероломное нападение римлян как гром поразило Алариха.
Сар, не поставив императора в известность, решил действовать по своему собственному усмотрению. Он знал, что любой договор между Аларихом и римлянами поставит под угрозу его положение в империи, завоеванное тяжким трудом. В случае заключения соглашения в нем непременно должно было фигурировать имя Сара, поскольку в противном случае ему бы пришлось распрощаться с должностью, и не исключено, что заодно и с жизнью. Кроме того, нападение на Алариха давало Сару шанс свести старые счеты с заклятым врагом. И вот теперь, когда римляне и готы были готовы заключить мир, Сар решил сорвать переговоры. Не римлянин, но гот, гонимый жаждой мести, в конечном счете поставил крест на последней возможности избежать кровопролития.
Когда Гонорий узнал о засаде, он, возможно, осознал, что это печальное событие является очередным доказательством справедливости векового предрассудка: варвару, пусть даже такому романизированному, как Сар, ни в коем случае нельзя доверять. Направившись на юг, едва успев спасти свои жизни, Аларих и Атаульф зализывали раны, полагая, что тоже стали жертвами предрассудков и пожали плоды доверчивости, которой в очередной раз воспользовались римляне. Готы сочли, что Гонорий опять доказал, что остался все тем же хитрым и лживым обманщиком, каким и был всегда. Больше они не дадут обвести себя вокруг пальца. В жаркий августовский день 410 г. вожди готов в последний раз вернулись в Рим.
Взгляду открывалось удивительное зрелище: под городскими стенами стройными рядами стояли 40 000 солдат, т. е. почти 8 легионов. В последний раз город был разграблен кельтами в 390 г. до н. э. Ныне же, восемь столетий спустя, новая могучая армия ждала у городских стен приказа начать штурм. Старшие командиры и выходцы из знатных семей были одеты в шлемы, кольчуги и короткие плащи из волчьих или овечьих шкур. Их мечи, покрытые тонким узором, пока находились в кожаных или деревянных ножнах, отороченных мехом. Простые готские воины, сжимавшие щиты, остр ы е копья, луки и метательные топоры, были одеты лишь в короткие туники и штаны.
Высокий грациозный Атаульф чувствовал, что его правда восторжествовала. Политика благоразумия, которой следовал Ала-рих, показала свою полную несостоятельность, и жаждущий боя Атаульф подбадривал воинов, громыхавших своим оружием о щиты. Вскоре этот грохот усилился, став оглушающим: солдаты приветствовали Алариха, который вышел из шатра, чтобы лично возглавить штурм. Около двух лет назад король готов впервые занес над городом меч, и вот теперь он был готов его опустить. Однако, когда 24 августа 410 г. гордый и честолюбивый Аларих наконец отдал приказ на штурм, он знал, что в конечном счете все-таки проиграл.
Сломить сопротивление защитников города не составило никакого труда. В ночь штурма кто-то открыл врагам ворота. Согласно более поздним свидетельствам, на этот отчаянный шаг пошла некая женщина из знатного рода, поскольку была не в состоянии вынести бедственного положения, в котором находился город. На самом деле, скорее всего, неведомого благодетеля готов, открывшего ворота, просто подкупили. Ворвавшись в Рим, захватчики практически не встретили сопротивления — в городе не было гарнизона, и единственными его защитниками оказались солдаты всеми забытого почетного караула. Источники не сообщают нам подробностей того, что творилось в городе на протяжении последующих трех дней. Поразителен тот факт, что, несмотря на воцарившийся хаос, в войсках во многом удалось сохранить порядок и дисциплину. Разграбление Рима, вопреки ожиданиям, отнюдь не напоминало набег орды дикарей.
Аларих не только являлся христианином, но он еще был искренне верующим человеком, которому п р и этом на протяжении двух предыдущих лет помогали епископы. Из уважения к ним и к своей вере базилики Святого Петра и Святого Павла им не были тронуты. Готы не прикоснулись к церквям и хранившимся в них сокровищам, забрав только лишь огромную серебряную чашу для причастия, пожалованную в дар храму Константином. Происходившее в древнем городе не укладывалось в привычные рамки и разительно отличалось от чудовищных грабежей, которым римляне предали Карфаген и Коринф в 146 г. до н. э., и от сопровождавшихся тотальным мародерством, массовыми разрушениями, убийствами и обращением жителей в рабство. Однако, несмотря на то что Аларих и его готы являлись христианами, они тем не менее не были святыми. Они пришли грабить и мстить.
Отряды готов, возможно взяв к себе проводниками бывших рабов, переметнувшихся к Алариху, рыскали по городу в поисках домов богачей. Когда их поиски увенчивались успехом, готы, угрожая немедленной расправой, требовали отдать им все золото, серебро и другие драгоценности. Грабежей не избежали и языческие храмы, которые лишились статуй и прочих богатств. Вновь, уже вторично, были похищены сокровища Иерусалимского храма, разграбленного римлянами за триста пятьдесят лет до описываемых событий. Некоторым римлянам удалось спастись, но многие из тех, кто продолжал сопротивляться или попросту не мог бежать, были убиты, подвергнуты пыткам или же забиты до смерти. До нас дошли предания о мужественных женщинах, которые героически сопротивлялись насильникам или же, несмотря на побои, находили в себе силы защищать других (об этом в своих трудах упоминают Орозий, Созомен и Иероним). Подобные свидетельства говорят о том, что вдовы, замужние женщины и невинные девушки оказались гораздо храбрее мужчин.