Император прекрасно понимал, что, разведясь с Октавией, он подставит себя под удар конкурентов. Как и Нерон, другие члены клана Юлиев-Клавдиев тоже вели свое происхождение от Августа и потому могли относить себя к императорской семье и божественному роду. Поэтому Нерон не стал испытывать судьбу. Имелось два потенциальных соперника, о которых, стремясь упрочить свое положение, предупреждал императора Тигеллин. Первым был Рубеллий Плавт, праправнук Августа по линии Тиберия. Вторым — Фауст Корнелий Сулла Феликс, правнук сестры Августа. Если Нерон лишится связи с Клавдием через брак с его дочерью, подогревал Тигеллин страх своего друга, любой из этих людей может бросить ему вызов.

Нерон поддался на эти речи. В Азию и Галлию немедленно были посланы убийцы. Вернувшись в Рим, они привезли с собой головы жертв, Плавта и Суллы. Вина, вмененная им императором, была теперь уже привычной: измена. Но как же должен был Сенат отнестись к неожиданной гибели двух благороднейших своих мужей? Ответ прост: им следовало забыть о своих принципах. Теперь, когда Сенеки не было с ними, сенаторы знали, что о достойном взаимодействии с императором не может быть и речи. Поэтому из страха вызвать его гнев сенаторы приняли предложенные правила игры. Было провозглашено, что Нерон едва избежал смерти от рук заговорщиков, и Сенат призвал воздать хвалу богам. Поскольку с двумя основными соперниками было покончено, Нерон мог сосредоточиться на том, как устроить свой развод. Для этого нужен был предлог.

Машина распространения слухов заработала на полную мощность. Целью ее теперь стала Октавия. Жену Нерона обвинили в измене мужу с флейтистом из Александрии. Чтобы добыть доказательства для обвинения — свидетельские показания, — Тигеллин пытал рабынь Октавии. Одна из них крикнула своему мучителю, что «женские органы Октавии чище, чем его рот».[59] Вскоре жена Нерона под надзором военных была выслана в Кампанию. В Риме поднялся ропот. Нерон недооценил любовь народа к дочери Божественного Клавдия. Протесты скоро перешли в волнения. Нерон был в ужасе. Еще больше, чем уважение Сената, ему нужна была любовь народа. Он не хотел терять ее и потому потряс всех объявлением, что аннулирует свой развод с Октавией. Реакция римлян была бурной. Ликуя, они поднялись на Капитолий, где свергли статуи Поппеи и в восторге пришли даже в императорский дворец. Но радость была недолгой. Нерон снова изменил свое решение: Поппея станет его женой. Казалось бы, Поппее следовало вздохнуть с облегчением, удовлетворившись достигнутым. Куда там! Пусть Октавия разведена с мужем и изгнана, она все равно представляет опасность.

Теперь пришел черед Поппеи играть на страхах Нерона. Она напоминала ему, что Октавия — дочь императора и любима народом. Даже в изгнании, зудела Поппея, она может стать фигурой, вокруг которой объединятся противники императора. Нерон признал, что это так. Нужно найти того, кто поможет решить этот вопрос. Имелся человек, на которого можно положиться. Нерон призвал к себе Аникета, убийцу своей матери. Он пообещал ему спокойный уход в отставку с хорошим содержанием, но при одном условии. Он должен признаться в связи с Октавией. У Аникета не было выбора, ведь руки его были в крови Агриппины. Итак, план убийства Октавии был готов.

Нерон созвал сенаторов и советников и объявил: Октавия готовила переворот, и с этой целью соблазнила командующего флотом. И вот ни в чем не повинную двадцатилетнюю женщину изгоняют на остров в тысячах километров от Рима, а позже римские солдаты связывают ее и вскрывают ей вены. Своими глазами видевшая смерть отца и брата, она теперь встречает собственную гибель. Но смерть ее наступала медленно. Устав ждать, пока вытечет кровь, преторианцы поместили ее в баню, где она задохнулась от пара. Голову Октавии отрезали и привезли в Рим, чтобы показать Поппее. Нерон все ближе подходил к краю пропасти. Он уже почти полностью раскрыл истинное лицо императорской власти. Август создал видимость, будто император зависит от других государственных институтов. Но теперь становилось все яснее, что это не так. По сути, Нерон стоял выше любого закона. Он был никому не подотчетен и всегда это знал. Разница лишь в том, что теперь он все меньше и меньше стремился это скрывать. Но такая позиция была весьма опасна: сонмы врагов могли подняться против него, как призраки из царства теней. Тем не менее пока что фортуна улыбалась Нерону. Вскоре она предоставила ему еще одну возможность показать, что он все же способен быть хорошим императором и быть достойным продолжателем дела Августа.

Тигеллин и Поппей прочно закрепились на своих местах, и веселье пошло полным ходом. Готовились развлечения на озере Марка Агриппы. К услугам власти предержащей были лучшие достижения инженерной мысли Рима. Сначала озеро осушили, запустили туда диких зверей и устроили на них охоту. Затем озеро снова наполнили водой и разыграли потрясающее воображение морское сражение. Снова осушенное, озеро стало ареной для боев гладиаторов, но и это было еще не последнее действо. Нерон приказал Тигеллину устроить самый роскошный пир в мире.

Озеро снова наполнили водой и поместили в центре его огромную платформу, державшуюся на воде с помощью больших деревянных бочек. Тут и там были построены домики для свиданий и питья вина. Нерон, Поппея и Тигеллин развлекали сенаторов, всадников и прочую публику невиданным доселе образом. На остров завезли птиц и зверей из всех уголков империи. Но главной потехой стало, конечно, то, что все гости получили себе роли. Высокородные женщины стали проститутками и не должны были отказывать ни одному мужчине, будь он аристократом или недавним заключенным-гладиатором. На пиршестве были все друзья Нерона, аристократы и сенаторы, привыкшие доставлять себе удовольствие такими празднествами. Однако вскоре произошло событие, заставившее их отвлечься от развратных увеселений.

Пожар начался в небольшой лавке 19 июля 64 г. в районе Цирка Максима и скоро стал самым огромным в истории Рима. Набирая силу, он неистовствовал на узких улочках, в жилых кварталах, на портиках и аллеях в самом сердце Рима между Палатинским и Капитолийским холмами. Пожар бушевал шесть дней и затем, когда уже казалось, что он утих, разгорелся снова и продолжался еще три дня. Когда пожар закончился, только четыре из четырнадцати районов Рима оказались нетронутыми; три были целиком уничтожены, а от прочих не осталось почти ничего, кроме нескольких обугленных зданий. Погибло множество людей, сгорели тысячи домов: и лачуги простолюдинов, и особняки сенаторов. Были утрачены древние памятники: храмы и жертвенники, созданные еще праотцами Рима — Ромулом, Нумой, Эвандром.

Когда начался пожар, Нерон находился в Анции, в пятидесяти километрах от Рима, но даже оттуда он мог видеть бушующее в городе пламя. Возможно, на время пожара он оставил игру на лире. Он принял срочные и действенные меры. Приказал, чтобы спасающимся от огня была оказана помощь. Лишившимся крова он предоставил Марсово поле, сооружения Агриппы, а также сады своего дворца. Преторианцам, во главе с Руфом, было приказано построить временные строения для размещения погорельцев. Тигеллин, глава пожарных, по приказу Нерона тоже активно включился в работу. Однако только когда Сенат смог оценить размеры ущерба, было обнаружено, как успешно проявил себя Нерон.

Осмотрев разоренный пожаром город, посовещавшись с сенаторами и советниками и согласившись лично заплатить за расчистку руин, Нерон заявил о своем желании сделать все, чтобы подобная трагедия никогда больше не случилась в Риме. Он предложил ввести правила по строительству, включающие ограничения по высоте зданий и указания допустимых типов построек из дерева. Улицы должны иметь определенную ширину и прокладываться строго согласно плану. У новых зданий обязательно должен быть внутренний дворик, чтобы между постройками имелось пространство. Они будут кардинально отличаться от прежних ветхих строений, пожранных пламенем. Вдоль улиц и перед фасадами домов должны быть построены портики и колоннады. Император заверил, что лично оплатит все это. В случае нового пожара римляне должны быть защищены от падающих обломков зданий. Но эти шаги были лишь началом. Разрабатывая эти меры, Нерон осознал, что трагедия предоставила Риму благоприятные возможности. Он собрал сенаторов и предложил им не просто перестроить город, но сделать его еще величественнее, чем он был прежде, еще великолепнее, чем Рим, построенный Августом. Это должен быть город, олицетворяющий новую эпоху — эпоху Нерона.