мечтает, будет играть Эужения. Так он еще больше свяжет ее со своим творчеством;

она станет самым романтическим из образов, которые проходили в жизни какого-либо

поэта Бразилии. Он воскресит из небытия нежнейшую Марилию, горный цветок из

Минас-Жеракс, и сделает ее центральной фигурой пьесы, в которой будет изображена

Инконфиденсия Минейра. Это как бы раскрыло Эужению для нее самой: находясь ря-

дом с Кастро Алвесом, она попадала в центр действий, которые от него исходили.

Оставаясь с ним, Эужения связывала себя с борьбой за освобождение от рабства и

провозглашение республики, связывала себя с его мечтами и гениальными

предвидениями. Эужения становится новой Марилией Гонзаги только она полна

большей лирической силы и она более сознательна и предана своей революции. В

драме «Гонзага» наиболее полно проявился талант Кастро Алвеса, который родился,

чтобы воспевать свободу и любовь, и жил, чтобы целиком отдаться своему искусству,

не отделяя его от своей судьбы. Лирик

'Томас Антонио Гонзага (1744—1810) — бразильский поэт. Прославился своей

книгой «Дирсеева Марилня». Участник Инконфиденсии Минейры.

83

и революционер, он соединил в «Гонзаге» весь лиризм самой пылкой любви с

любовью к самой полной свободе, создал драму любви и политики, исполненную

мечты об освобождении и мечты о любви *.

Однажды, в давние годы, подруга, далеко отсюда, в горах Минас-Жераис, люди

задумали поднять восстание, чтобы освободить народ от тяжкого ига. Это была мечта

поэтов, которая обрела своего героя в одном человеке из народа. Мечтали Гонзага и Ал-

варенгаТирадентес намеревался осуществить эту мечту. То был человек, вышедший из

народных масс, дантист-самоучка, лечивший негров и мулатов, ставший под конец

офицером — младшим лейтенантом. То была мечта поэтов, но это было также и

народное движение. Этому движению не удалось вылиться в революцию, но оно дало

мучеников, которые оросили землю своей кровью ради рождения новых мечтаний.

Кастро Алвес любил Инконфиденсию, как, пожалуй, ни одно другое движение из

политического прошлого Бразилии. И фигура Тирадентеса не раз появлялась в его

поэзии, всегда олицетворяя мужество и идеализм *. Он использовал образы Тираденте-

са и его товарищей по заговору, чтобы создать свою пьесу. Как и следовало ожидать, он

пошел дальше мечты участников Инконфиденсии. Это его надежды преломляются в

пьесе, это его идеи высказывают Гонзага, Алваренга или Тирадентес: освобождение от

рабства, республика. И будущий мир изображен здесь таким, каким Кастро Алвес

видел его в своих мечтаниях. И так же, как его мысли отразились в этом сплаве

83

романтизма и революции, так и в любви Марилии и Гонзаги отразилась его любовь.

Любовь Эужении и Кастро Алвеса.

Укрывшись с Эуженией в уединенном домике на дороге в Жабоатан, он

лихорадочно работает над этим произведением, которое увлекает его, как никакое

другое. Он сможет услышать, как любимая женщина будет произносить на сцене его

слова, его осво»

'Алваренга Пейшото — бразильский поэт, друг Гонзаги, участник И-нконфиденсии

Минейры.

84

бодительные речи. Он оставляет рукопись только ради того, чтобы обнять

возлюбленную. Они переживают самое счастливое время своей любви. Ничто не

нарушает их счастья, лишь изредка друзья навещают их„ чтобы прослушать

написанные уже страницы драмы. Они сами редко бывают в городе, совершают лишь

короткие выезды и тут же возвращаются к спокойствию этого импровизированного

домашнего очага, где самые близкие их соседи цветы и птицы. Они по-настоящему

счастливы — поэт, творя для своей возлюбленной, и актриса, воодушевляя его своей

любовью.

Этот период, напряженной работы над драмой, однако, не был слишком

плодотворным для его поэзии. За исключением десятка лирических стихотворений,

которые он написал для Эужении*, он в 1866году почти ничего не сочинил.

В начале 1867 года он заканчивает «Гонзагу».

Поэт намерен поставить эту драму у себя на родине— в Баие. Он думает поехать

туда с Эуженией, организовать труппу, подарить своей родной провинции те первые

волнения, которые, возможно, вызовет его пьеса. К этой мысли он пришел однажды

вечером, когда прочитал Эужении последние страницы рукописи; вскоре этот план

конкретизировался. Кастро Алвес решился уехать, и в марте он прощается с Ресифе.

И прощается самым эффектным образом. Дело Амброзио Португала дает ему повод

еще раз оказаться вместе со столь полюбившимся ему народом Ресифе. Как всегда,

Кастро Алвес оказывается впереди поднявшего знамя борьбы народа. Все началось с

того, что студенты и простой народ освистали в Провинциальной палате

несимпатичного им депутата Максимилиано Лопеса Машадо. Это выступление

возглавил студент Амброзио Португал. Депутат с двумя своими братьями решил

подождать студента на одном из мостов Ресифе, чтобы отомстить ему. Но народ,

провожавший Амброзио Португала, отбил его и отвел нападавших в полицейское

управление, где, однако, они скорее были взяты под охрану, чем

84

арестованы. Толпа не переставала шуметь перед зданием полиции до часа ночи, и

тогда стало известно, что братья Машадо уже освобождены — их выпустили через

другой выход. Не имея иного оружия, народ пустил в ход булыжник мостовой и разбил

стекла во всех окнах управления. В ответ последовала вооруженная расправа; конная

полиция смяла толпу и под угрозой применения оружия обратила ее в бегство.

Инцидент разросся и взбудоражил весь город. Повсюду слышались призывы к

провозглашению республики, организовывались демонстрации... Ветер митингов и

революций, ветер, который постоянно веял над охваченным идеями свободы Ресифе,

теперь снова проносится по улицам. Народ поднялся на борьбу — значит поднялся и

Кастро Алвес. И не раз, подруга, мы встречаем его забравшимся на какую-нибудь

импровизированную трибуну, выступающим перед народом, агитирующим народ,

идущим вместе с народом. В последний раз слышится его голос с трибуны в Ресифе:

Бушует произвол, в опасности свобода... И будем мы по-прежнему молчать? И я, и

ты, все сыновья народа, Свои права должны здесь защищать!

84

От имени отчизны драгоценной Сейчас мы все здесь гневно говорим. Тиран хотел

закон попрать надменно. Самим народом будь, закон, храним!

Стоящим на трибуне, агитирующим народ, идущим впереди него — таким видел

поэта в последний раз Ресифе, город, вскормивший его своей каменной грудью,

напоивший его любовью и страстью к свободе. Таким видел поэта Ресифе, закаливший

сталь его шпаги, которой была поэзия, сделавший этого юношу народным гением. Во

главе восстания, благородным, красивым—таким увидел его Ресифе в последний раз,

когда поэт уезжал на юг проповедовать идеи, которые внушил ему этот город его

мужественной юности.

85

— Девушка плачет... Избранница ваша?

— Вы угадали... На свете нет краше.

— Девушки имя? — Свобода!

Баия была тогда, подруга, гораздо менее шумным городом, чем политически

насыщенный Ресифе или отданный во власть богемы Сан-Пауло. Ее высшим учебным

заведением был не факультет права, где сами занятия подводили юношей к мыслям о

необходимости покончить с устаревшими законами, где сами занятия способствовали

брожению умов. Здесь, в Баие, существовал медицинский факультет, долгое время

считавшийся в стране лучшим. И хотя его преподаватели были склонны к

риторическим рассуждениям и стремились на занятиях примешивать к сложным

научным терминам некоторые литературные вычурности, учащиеся все же больше