какой-либо заинтересованности: то это был актер, который мог оказаться ей полезным,

то состоятельный человек, который мог дать ей роскошь, как, например, Вериссимо

Шавес, у которого ее отнял Кастро Алвес.

Она полюбила поэта, моя негритянка, с того вечера, о котором я тебе рассказывал,

когда он увидел ее в театре. Тогда он даже не мог мечтать о ней, он, ничем не

примечательный студент подготовительного отделения, без имени, без денег, никому не

известный и совсем еще молодой. Но он полюбил ее. В объятиях ли Идалины, в

интрижках ли с Эстер и Сими, в случайной ли встрече с какой-либо женщиной—

повсюду он видел Эужению, излучающую красоту и окруженную ореолом славы,

Эужению, которую судьба предназначила ему. В 1865 году он начал создавать себе имя,

и она по-прежнему не выходила у него из головы. Он посвящал ей стихи, хотя даже не

был с нею знаком. Он сблизился с театральными кругами, но она продолжала

оставаться для него недоступной — вплоть до самого 1866 года, когда знакомится с

поэтом, ставшим в свои восемнадцать лет одним из красивейших мужчин своего

времени.

Девушки не в силах были перед ним устоять. Да и как можно было противиться

исходившему от него очарованию, той романтической и чувственной силе, которую

излучал этот поэт народа и поэт любви? Они простирали к нему руки, и все, что они

хотели, это чтобы он увел их с собой и чтобы от встречи остались стихи, которые он

обычно писал своим возлюбленным. Но с кем бы он ни встречался, в его глазах

неотступно стоял образ Эужении, он любил Эужению, ему нужна была Эужения. Не

устояла и она. С одной стороны, Вериссимо Шавес, деньги и комфорт, роскошь и

элегантность, с другой—Кастро Алвес, любовь и поэзия. Но было в глазах его

волшебство и такая сила в стихах, которые он ей посвящал, что она последовала за

ним. Я уже говорил тебе, подруга, что женщины издалека распозна

75

ют гения, они это чувствуют и бросают все, чтобы следовать за ним. Он был

восемнадцатилетним юношей и приобрел лишь некоторую славу в студенческих

кругах, однако она сумела предугадать, что он в те немногие годы, что ему осталось

жить, завоюет во всей Америке известность как первый из ее поэтов, как самый

благородный из ее революционеров. Когда он появился в ее уборной с цветами в руках,

75

с улыбкой на устах, с комплиментами и стихами и попросил ее уйти с ним от всех, она

не смогла противиться. Жизнь по временам красива, но, подруга, чаще она монотонна.

Однако рядом с ним, моя негритянка, скуке не было места. Все дни — счастье, каждый

момент — мечта, созидание, освобождение. Он, как солнце, которое освещает все, что

находится вокруг. Все будничное при его приближении преображается, возникает

новое, красивое. С ним жизнь стоила того, чтобы жить; она становилась увлека-

тельным, манящим приключением.

Как устоять против притягательности этого молодого поэта? Эужения не знает.

Придется бросить все, чтобы последовать за ним. Она устояла против зова других

поэтов, против сильного голоса Фагундеса Варелы из Сан-Пауло, он ее не покорил *;

она устояла потому, что любила роскошь, деньги, свою карьеру, свободу, право

принимать ухаживания и выслушивать комплименты. Но сейчас ее зовет Кастро Алвес,

он ее любит, что же она может поделать? Однажды вечером, когда голос его стал еще

мягче, когда еще нежнее стали его стихи и когда он позвал ее уйти с ним:

Мой ангел, с тобою хочу я Пуститься по свету, кочуя, Далеко-далеко уйти.

Скитаться, подобно цыганам, Мы будем по весям и странам, Все время меняя путл, —

когда он сказал ей на ухо дрожащим только ради нее голосом, голосом, который

привык поднимать толпы:

76

Потом же, как дикие птицы, Мы сможем с тобой поселиться, Где нас никому не

найти, —

она не устояла н сказала, что уйдет с ним, что оставит другого и все, что тот,

другой, предоставляет ей, и отныне будет принадлежать ему только.

Вериссимо Шавес остолбенел от полученного известия. Он страстно любил

Эужению, он бросил все свои дела, чтобы сопровождать ее в турне, она была для него

всем. Но как мог он, подруга, бороться, если у него были лишь деньги, комфорт,

роскошь? Его соперник имел большее — поэзию. Вериссимо Шавес не примирился,

борьба за Эужению приняла характер дуэли. Чем это кончится? Она уходит в объятия

Кастро Алвеса, финансист сходит с ума. Он грозит небом и землей, жаждет мести,

рассказывает о своем горе всем и каждому в городе, и всюду возникают дискуссии и

споры. Скандальная атмосфера окружает Эужению и Кастро Алвеса. Возлюбленные

бегут на окраину города, укрывая свою любовь в далеком домике на дороге в

Жабоатан. Но весь город продолжает обсуждать это событие. Вериссимо Шавес,

португалец, находит себе сторонников.

Так, в атмосфере скандала, ссор и перешептываний, они начали самую красивую

историю любви и вместе с тем самую чувственную страницу бразильской литературы.

Но скандал продолжался. Борьба между Кастро Алвесом и Тобиасом Баррето, между

двумя тенденциями кондорской школы — экстремистской и умеренной — переносится

в сентиментальный план. Два мира идей затевают борьбу вокруг двух своих муз —

Эужении Камары и Аделаиде до Ама-рал. В театрах, подруга, один за другим возни-

кают романтические конфликты. Как будто отныне пьесы — драмы и трагедии — не

оканчиваются после того, как опустился занавес. Представление продолжается в

зрительном зале, в нем участвуют две партии и оба их руководителя. Оскорбления,

аплодисменты и шиканье, стихи и брань теперь дополняют театральные спектакли.

Ресифе волнуется, весь 1866 год отмечен борьбой между двумя крупней

76

шими именами факультета права, людьми, которые раньше были друзьями. Теперь

их разделяет многое. Кастро Алвесу кажется удивительным, что этот талантливый

мулат не слышит доносящихся из сензал горестных воплей негров. Ему не нравится в

Тобиасе надменность, честолюбие, которое заставляет того на многое закрывать глаза и

76

о многом не говорить. Тобиас Баррето ориентировался только на круги прогрессивной

буржуазии. И он уже заранее предвидел, где должен будет остановиться. А Кастро

Алвес не видел конца пути человека в поисках счастья. Он предвидел не момент, когда

надо будет остановиться, а новые дела и подвиги в защиту других негров и заранее

готовился к ним. Один строил планы только на ближайшее время. Другой — был

свободен от случайностей времени, он строил планы на будущее. Это то, что разделяло

их еще до Эужении и Аделаиде — этих театральных, романтических масок, при-

крывавших гораздо более глубокую борьбу двух политических устремлений.

Студенты разделились, одни из них остались с Кастро Алвесом, с его поэзией и его

дамой (их было большинство), другие пошли за Тобиасом, который стал защитником

Аделаиде до Амарал, актрисы той же труппы Фуртадо Коэльо, где играла и Эужения.

Театральные представления, главным образом кровавые драмы, собирали в Санта-

Изабел весь город. Но большинство зрителей приходило в театр не столько

полюбоваться игрой актрис, сколько посмотреть представление, которое неизбежно

сопутствовало каждому спектаклю, — обмен эпиграммами, звонкими как пощечины,

свист, которым каждая группа награждала враждебную даму. Кастро Алвес в стихах,

которые он публично читал Эужении Камаре, не преминул резко затронуть ее

противников. Так, в поэме, которую он посвятил ей и продекламировал в театре в день

бенефиса Эужении, он говорит о «шипении змей, которые пытаются ужалить тебе

ноги». Объятый любовным восхищением, которое затуманило ему взор, он даже назвал

актрису гениальной. А в другой, тоже посвященной ей поэме, приветст