Сегодня на завтрак выходили под сильным дождем, – на дворе оттепель, весь снег сошел; обратно шли – дождя уже не было.
Мучительная, глухая, щемящая тоска не оставляет меня. Осталось сидеть 836 дней , – 2 года и 3,5 мес. Если так легко, с лету, можно тут огрести выговор, то чтО ждет за эти 2 года?..
6.12.08. 6–48
Утро. Суббота. Опять, уже не первый день, ужасная тоска, дополняемая на сей раз и тревогой: вчера вечером звонил матери, а она почему–то не брала трубку, и сама не позвонила, как собиралась (или не смогла потом дозвониться?). Так что с вечера мучаюсь всякими дурными мыслями и предчувствиями, – не случилось ли с ней чего.
Дозвонилась зато Е.С. Но разговор с ней был пустой, ничего, кроме как позвонить местному начальству, узнать, куда опять деваются письма ко мне, она не обещала. Да уж, бывший мне “близкий человек”, чем до сих пор корит мать... И сам я дозвонился своей (или уже бывшей своей?), сам не знаю, зачем. Думаю все время о ней, вспоминаю нашу с ней прежнюю жизнь, вот и набрал вдруг – благо, деньги на телефоне были. Она подошла сразу, – говорит, у них дома накрылся определитель, и теперь она подходит на каждый звонок, не то что раньше. Но даже в голосе ее не чувствовалось особой радости от моего звонка, – с июня ведь не общались. Писала, что любит, и сейчас говорит, что помнит меня, обещает написать к Н.г. – а по голосу никакой особой любви что–то не чувствуется. Как всегда, занята какими–то делами, проблемами, настолько важными, что не до меня. Ей все равно, есть я рядом или нет, это совершенно очевидно. А что меня держит? Только мучительные, до глубины души пронзающие сладкой болью воспоминания о прошлом. Но этого прошлого больше нет, и вернуться в него невозможно.
7.12.08. 19–00
Воскресенье. Прошел еще один пустой день. Никаких событий, – ни хороших, ни плохих. Единственная хорошая новость – вернулся тот единственный ученик, что занимался с матерью, и на ее вопрос вроде бы обещал заниматься дальше, прийти в среду. Хоть какие–то деньги будут. На улице все еще оттепель, снега нет, но уже со вторника по ТВ обещали похолодание. Прочел “Улитку на склоне” Стругацких, взялся за мемуары Махно, но они – по крайней мере, вначале – какие–то не очень захватывающие. Еще полно лежит не прочтенных книг – здесь и дома.
Осталось 83 дня, ровно 119 недель. Тоска и пустота на душе, – как обычно, впрочем. Какое–то тоскливое оцепенение, чувство такой запредельной усталости и вымотанности, когда все уже становится безразлично. Унизительное, скотское существование в неволе, вдали от дома, среди подонков, жизнь по унизительным, идиотским правилам, – и их, и “мусорским”, они друг друга стоят. Дикое унижение на каждом шагу, – но к нему постепенно привыкаешь, тупеешь, покрываешься словно какой–то толстой носорожьей шкурой, – и оно перестает восприниматься как унижение. Выговора, ШИЗО (уже скоро, видать...), поборы, шмоны, “сидорА в каптерку”, наглое командование и грабеж, хамство и матерщина со всех сторон круглосуточно, убогий унизительный быт, постоянная угроза потерять связь...
10.12.08. 10–00
Дни идут, но писать почти не о чем. В понедельник, 8–го, был шмон на 5–м бараке, вчера – нигде (или стрем не знал и не сообщил?), сейчас – на “кечи” (или “кичи”? не знаю, как правильно), – так они все называют хоздвор, расположенный напротив столовой, вне зоны бараков. Надеюсь, что к нам они сегодня уже не пойдут, – потому и решился достать эту тетрадь, убранную вместе с другими в пакет, а пакет – в баул, и хоть что–то написать.
Дождь льет и льет, хотя временами принимается идти и снежок. Но уже заметно похолодало. По прогнозам ТВ, позавчера в Нижнем было +6...8, а сегодня – только –1...+1. Скоро начнутся морозы – никак не позже января.
Шаклеин с 11 по 15 будет в Москве и хочет в офисе у Пономарева собрать всех, кто “за меня”, как выразилась мать. Дай бог, чтобы это хоть что–то дало.
Да, забыл, – вчера три “мусора” зашли в барак во время вечерней проверки и довольно долго рылись в чьих–то проходняках, пока бешеное шимпанзе, прямо при них, не начало орать на собравшуюся поглазеть толпу: ложитесь спать, чего смотрите!!!
Сегодня в ларек. Ау, “общее”, где ты?! :)) Давно что–то я тебе ничего не покупал – чаю, конфет, сигарет и пр.
Отдал – впервые за почти полтора года в этой зоне – куртку и брюки постирать в “банно–прачечный комбинат, в баню. Один из “обиженных” отнес их туда вместе с пачкой сигарет – плата за работу. Постирать–то можно было бы и здесь, но вот сушить... До 2–го пришествия бы эта куртка сохла. А там у них сушилка или прожарка какая–то – не знаю точно, но к вечеру принесли уже сухое.
Тоска на душе ужасная, все внутри сжимается от тягостных предчувствий. Осталось 830 дней, меньше 110–ти недель. Вроде бы уже не так и много – но за эти 2 с лишним года (ужас!..) еще можно хлебнуть здесь всякого. Едва лягу – начинают слипаться глаза, хочется спать, но настоящего сна днем все равно не получается, а ночью – как раз в самое “сонное” время, под утро, проклятый подъем, зарядка и “мусора”, лазящие по баракам, не дают заснуть. Чтобы не проспать этот проклятый подъем, порой приходится бодрствовать уже с 4–х или с полпятого утра, хотя встаю я только полшестого (одеваюсь, выхожу на улицу проверить погоду и снова ложусь). Вчера и сегодня, кстати, зарядка была, несмотря на дождь, – летом хоть на это совести у них хватало, не гнать под дождь. Видимо, наконец–то сон у меня несколько нормализовался по сравнению с тюрьмой, где больше 2–3 часов в сутки спать никак не получалось, – так теперь здесь этот проклятый режим и распорядок дня не дает спать. Днем тоже – если заснуть по–настоящему, то обязательно проспишь что–нибудь, – или проверку, или столовку.
Я не прекращаю в душе ненавидеть и проклинать все это, что вокруг меня, всю эту жизнь и свою проклятую судьбу. Ненависть, тоска и безнадежность. Депрессией (на которую жалуется мать) это уже не назовешь, это хуже. Это вообще уже по ту сторону. “По ту сторону отчаяния”, как у Леры... А с матерью, кстати, опять не дают нормально говорить по телефону, – вчера, например, только один раз вместо двух.
11.12.08. 10–12
Сам виноват – и слезы лью, и охаю:
Попал в чужую колею глубокую...
Действительно, идиот этакий, сам виноват! Отдал своими руками, дурак!.. Вчера пришло это блатное чмо, которое якобы “помогало” мне тут (как я сам себе врал, а на деле – какая там помощь, одно стремление что–нибудь урвать, как и у всех у них) и, надеялся я, может “помочь” в будущем, если очень понадобится. Короче, оно пришло с известием (хотя до него с этим же подходили и другие): одному суперблатному супермегачму, блатной нечисти высшей категории, перед которой тут чуть не на коленях все стоят, – нужен маленький (именно маленький!) чайник. Дело в том, что это существо (наглейшее и омерзительное, – знаю потому, что с прошлой зимы и до лета оно было у нас в отряде) сидит в БУРе (ЛПУ, и как раз с лета), а во сейчас перевели на неделю в больницу, там закрыли одного в больничный изолятор, – и, короче, ему на эти дни в больнице нужен маленький чайник! А маленький во всей зоне есть только у меня, больше ни у кого! О, конечно же, конечно–конечно – “с возвратом”!!! Это, которое пришло забирать вчера – о, как оно клялось и божилось, что само, лично, собственноручно, через несколько дней мне принесет чайник обратно и вот сюда (на наш “столик”–табуретку) поставит! Оно прижимало руки к груди и грозно вопрошало, уж не сомневаюсь ли я в его (в его!! в самого ЕГО!!!) словах?!
Короче, чтобы не рвать тут же полностью на весь оставшийся ему год отношения (от коих все равно, впрочем, никакого прока), я отдал. Ругая себя в душе последними словами за слабохарактерность. И – нет сомнения, что чайник пропал, о нем можно забыть, возвращен он не будет. Я не спорю, что этот тип, клявшийся мне, что лично принесет, – действительно захочет принести, но где он этот чайник, безнадежно пропавший в больнице, мне возьмет? “Мусора” ли его отметут, или санитары сопрут, или еще кто, – но год и месяц я этим чайником, купленным Аней П., пользовался, а теперь – всё!..