Грядут “знаменательные даты” – завтра, 7–го – инаугурация “нового президента”, ничтожного путинского выкормыша Медведева, прочимого “аналитиками” Путину в антагонисты, а скорее могущего стать его жертвой (правильно Матвеев говорил на свидании, – вертолет упадет где–нибудь в тайге, да и все!..); послезавтра – “великий праздник победы” одного фашизма над другим, день спасения и выживания сталинского режима. Поток торжественных и душещипательных сюжетов в новостях 1–го канала – и в каждом непременно интервью с “ветеранами”, увешанными тонной сталинских побрякушек. “Трогательные” речи школьников об уважении к “ветеранам” и о том, как бы они тоже пошли в 1941 “защищать родину”. “Где победу в войне над собой отмечает народ”, – вспоминается Тальков. А переводя на лагерные реалии – день победы макаревичей...

19–00

Будь все проклято... 2 раза за вечер бегал на 8–й: после ужина и вот только что, после ИХ ужина, – все без толку! 1–й раз сказали: спит! (Блатные играли там в карты, еле промолвил один, с 5–го.) сейчас – уже не спал; сказал: давай попозже, я сам зайду, или тебя позову, сейчас я занят, человека провожаю... А у нас сидит отрядник, – значит, проверка минут на 30 раньше обычного, а потом– у них, по графику; а мне надо еще поужинать самому... Придет он, как же... Сказал, что звонила Е.С. – интересны от нее сведения, она на этих днях должна встретиться с Лукиным, говорить обо мне. Но важнее – позвонить матери, чтоб не психовала, да и – больной вопрос – про бумаги мои, увезенные этим кретином Аликом (“профессор”, блин!..) узнать.

7.5.08. 7–07

Вчера все же сбегал еще раз, уже 3–й, после 9 вечера. Поговорил нормально с матерью, буквально на минуту дозвонился Е.С. – меня уже поджимала проверка, она все равно была в метро, не поговоришь. Сказала, что Лукин назначил ей встречу на 8–е число.

9–50

В Москве – инаугурация президента Медведева, в Буреполоме – шмон на 10–м бараке (2–й этаж над нами). Непрошмонанными В ЭТОТ ЗАХОД остаются пока на нашем “продоле” только 4–й и 5–й. А следующий “заход” всеобщего шмона может наступить уже и после “праздников”...

8.5.08. 8–38

Еще один день. Еще один возможный шмон, – чего от них еще ждать, от этих мразей? Через полчаса, через час, – благо, день сегодня рабочий. Тоска страшная...

Вчера матери и Е.С. так и не позвонил, – 1–й раз пришел, – сказали, персонаж ушел на 10–й. Зашел после их ужина, – подождали немножко, и он говорит, что “трубы” нет, – в смысле, занята под какие–то “деловые” разговоры, а вторую унес с собой ее владелец, его тоже сейчас нет. В общем, облом. Просил я его, если освободится “труба”, зайти к нам самому, но он, конечно же, и не подумал... Так и не позвонил, попробую сегодня, но уже что–то перестало мне везти с этими заходами на 8–й, как везло сначала...

Ужасное тут существование. Спать совершенно невозможно по ночам: всю ночь просыпаешься и встаешь, засыпать как следует начинаешь только уже где–то часам к 5 утра – и вот тут–то вскоре проклятый подъем, в 5–45! То есть, нормально выспаться не удается хронически; только какими–то урывками до 12 или до часу ночи. Просыпаешься утром, еще до подъема, видишь все эти рожи, топочущие с кружками на “фазу”, – и остро, мучительно не хочется жить, и тоскливый ужас, один и тот же, охватывает сознание каждое утро, все эти 2 с лишним года, – оттого, как долго еще не будет нормальной жизни (да никогда!), а будет вот это жуткое, тоскливое загробное существование вне родного дома... С утра – слабость, отчаяние, тоскливый ужас перед настоящим и будущим, а днем, к вечеру, по мере того, как “расходишься” в привычных, повседневных делах и движениях, – возникает в душе и ненависть, и энергия бороться дальше, и неудержимое стремление мстить им всем, – и тем, кто загнал сюда, и и тем, кто здесь мучил и издевался, и держал насильно под охраной в неволе, и тем, кто плевал в душу, не замечая того (это уже ближайшее окружение в бараке). О, погодите, ребята, – когда–нибудь я вам всем и за все отомщу!!.

Приснилась под утро Ленка моя. Мой зайчик любимый. Но – странно, как обычно бывает в снах: как будто у нее уже ребенок, и не такой уж маленький, несколько лет, и сама она какая–то другая, непохожая, и мы вроде бы (сам не понял) встречаемся после долгой разлуки, – после моего освобождения, что ли; и она какая–то другая, отчужденная, холодная, и вроде бы даже выше ростом, и вообще, можно только догадываться, что это она. В общем, бред, – но ее бы, наверное, очень заинтересовало, если б она узнала, что снится мне, да еще какой–то не такой, как на самом деле...

15–15

Мучительно, невыносимо, невместимо рассудком – находиться здесь дальше. Но – деваться некуда... Не потому даже невыносимо, что тут плохо, тяжело, кругом уголовное отребье, – а просто: это все вокруг – абсолютно чужое, чуждое, не свое, как не в своей тарелке себя здесь чувствуешь. Только обычное, привычное бытовое выражение “не в своей тарелке” надо еще умножить на 100000, чтобы понять, до какой степени мне все здесь невыносимо, непереносимо чужое, насколько же я здесь не на своем месте, насколько вопиюще не должен здесь быть, а – давно уже дома! Все равно как просто вдруг закинуло бы тебя в чужой дом, в чужую большую семью – и живи там день за днем, ни к ним ко всем отношения ни малейшего не имеешь, ни уйти почему–то не можешь. И за одно только то, что принужден жить с чужими – опостылевает все вокруг, и начинаешь их смертельно ненавидеть, и даже сам их вид уже невыносимо противен, – , – не сделали они тебе и ничего плохого, м.б., ровно ничего – но чужие!.. И уйти нельзя! И вот так еще почти три года предстоит с ними, среди них прожить. А сердце рвется – домой, просто домой, даже никого из близких–то не хочется так снова видеть рядом, как именно просто: Домой! В родные стены!.. И кто не испытал сам неволи, тот не поймет...

9.5.08. 16–48

С утра и почти весь день сегодня – странное зрелище. Лошадь, запряженная в плуг, и 2 “пахаря” рядом с ней. Пашут... “запретку” вокруг зоны, неширокую полосу земли между забором и сеткой (внутри зоны, а еще такая же и снаружи). Она и до того была распахана, но после зимы – видимо, для надежности, еще раз, заново.

Вот что только и умеют в этом государстве, ей–богу. Очень символично... Пахать – так не для того, чтобы посеять и собрать урожай; сельское хозяйство у НИХ всю жизнь было в агонии после 1917, им командовать – как в ссылку отправляли. А если всерьез уж пахать – так только вокруг зоны, чтоб арестанты не сбежали. Государство тюрем и зон...

А так, в общем – обычный день, хоть и “праздник”. Впрочем, у более–менее серьезных и вдумчивых здесь (у одного, с которым говорил утром, – он вздумал поздравлять!..) всякая правда об этой “победе” вызывает резкое неприятие. Мол, это ты сразу в политику, мол, режим (власть) отдельно, а народ (который воевал “за родину”) – отдельно; даже войну с Наполеоном, под самый конец – даже Петра I помянул!.. Крепко сидит у них в голове эта мифология, так просто ее не выбьешь, – еще бы, ведь и современный агитпроп это–то миф от совка перенял в целости и сохранности (в отличие от “классовых” и т.п. мифов) и эксплуатирует вовсю, на нем одном, по сути, этот режим и держится (“не допустить пересмотра итогов II Мировой войны!..”).

Нет такого отчаянья и безысходности, как вчера, но все равно тяжело, тошно и противно все вокруг. Неволя... На улице уже тепло, почти жарко, позавчерашнее жуткое похолодание вроде бы сникло. Практически уже лето, но по утрам на лавочках еще лежит изморозь с ночи. Еще одно лето предстоит провести тут. 149 недель и 2 дня, 149 бань мне осталось до “звонка”...

10.5.08. 14–35

Уголовное отребье, вся эта правящая бал в бараке блатная нечисть и мразь, взбесилась окончательно. И было–то плохо – а с каждым днем шпана делает все хуже и хуже, – для других, им–то все хорошо. Сегодня вдруг ящики–подставки для обуви, стоявшие в раздевалке, вытащили в самый первый, “холодный” предбанник. В раздевалке хоть скамейка стояла (и то стали ее, как тепло началось, утаскивать на улицу – загорать, играть в домино и т.п.), – тут и ее не будет вообще, а стоя я ботинки не одену и не завяжу никак. Да и там–то, на старом месте, все смотрел, – не сперли бы, не закинули бы куда башмаки, и то и дело они как после пинка ногой стояли, – в разные стороны... Здесь же оставить обувь, в этом предбаннике – значит наверняка ее лишиться. Придется обе пары держать под шконкой, завязывать шнурки в теснейшем, как щель узком, проходняке, где ногу–то не поднять на колено, не задев соседа...